Виллиан еще несколько секунд сверлил Артиса взглядом, пока, наконец, что-то для себя не решив не подозвал ответственного за проведение казней человека.

- Этого молодого человека перевезти в столицу и посадить под стражу в дворцовую тюрьму. Голодом не морить, лишнего себе не позволять. Свободен. – Мужчина, раскланявшись, удалился, а Виллиан вновь обернулся к Артису. – Не думай, что я делаю это просто так. Когда империя Хорш падет, у меня к тебе будет много вопросов… И предложений.

Паладин резко развернулся и продолжил свой путь, а Артиса подхватила под руки пара верзил и потащила куда-то вглубь лагеря…

***

Дорога петляла меж деревьев словно заяц, улепётывающий от волка, не давая всадникам ни минуты передышки – лошади так и норовили сойти с тропы и сломать себе ноги. Оттого сейчас Кельт, бурча себе под нос что-то раздраженно, то и дело направлял своего коня. Гёт ехал чуть позади и дремал в седле – друзья договорились сменять друг друга каждые два часа, покуда не выберутся на нормальную, прямую дорогу. Вдруг Гёт вздрогнул и дотронулся до груди, через секунду выудив из-за пазухи свой артефактный блокнот.

- Дерьмо… Сиречь говорит, что мою дочь перевезли много севернее – практически к самим дворфийским твердыням.

- Но с ней всё хорошо? – Спросил, обернувшись, Кельт.

- Да, но три лишних дня пути… Мне уже не терпится вновь почувствовать себя свободным, Кельт. Свободным и от этой работы, и от постоянного страха за жизнь дорогого мне человека…

- Я понимаю. Но ты можешь что-то изменить? Мы оба знаем, что нет – быстрее ехать мы просто не можем, и без того в дороге по пятнадцать часов. Порталы? У нас просто не хватит золота – всё, что мы накопили, уйдет на оплату услуг целителя. – Гёт кивал в такт словам друга. Он прекрасно всё понимал, но… Иногда человеку нужно что-то сказать. Пусть даже это будет явная глупость, но – нужно. Тем временем Кельт, выдержав солидную паузу, продолжил. - У тебя хотя бы есть дочь. У меня же ни родителей, ни жены, ни детей – вообще никого… Только ты и Алиса. До того, как ты снял с меня рабскую печать, я вообще не имел цели в жизни. И ничего, держался. Сколько лет мы уже колесим по свету, выполняя грязную работёнку? Что по сравнению с этими годами жалкая неделя? Так, пшик.

Друзья замолчали. Кельт случайно напомнил о событии, которое прочно связало судьбы двух совершенно разных людей – мечущегося в поисках способа спасения жизни своей дочери отца и мужчины, что еще мальчишкой был продан в рабство южанам...

~ Пятнадцать лет назад.

Мужчина, опустившись на длинный, оббитый бархатом диван облегчённо выдохнул и вытер окровавленный кинжал о подвернувшуюся под руку оконную занавеску. Того, что кто-то его увидит снаружи, Гёт не боялся совершенно – мало того, что стояла глубокая ночь, так еще и окнами трёхэтажная усадьба богатого работорговца была повернута к лесу, а не к жилым строениям. Он еще раз окинул взглядом распластавшийся на по-настоящему царской кровати труп и, смахнув со лба выступившие капельки пота, встал. Отчего-то куратор не сообщил о том, что этот торговец всегда имел при себе серьезные амулеты, из-за чего устранение худосочного старика прошло совсем не так, как планировалось.

Вдруг откуда-то раздался сдавленный, едва слышимый стон. Гёт еще раз окинул комнату взглядом… И наткнулся на ранее им незамеченную, совершенно неприметную дверь. Звук повторился – теперь мужчина мог с уверенностью сказать, что доносился он именно оттуда. Гёт, перехватив кинжал поудобнее, бесшумно заскользил в сторону двери. На секунду замерев, мужчина, выдохнув, распахнул дверь… И замер, широко распахнув глаза.

Гёт, сглотнув ставшую отчего-то вязкой слюну, шагнул в тёмную, освещаемую лишь парой магических шаров под потолком, комнату. Кровь. Ею был залит и пол, и стены, и даже на потолке можно было различить её старые, уже засохшие потёки. Несколько бордового оттенка столов были завалены пыточным инструментом, а вдоль стен, подобно свиным тушам, висели десятки людей. Дети, взрослые, старики, мужчины и женщины – работорговец утолял свою жажду насилия на каждом, кто вызвал в нем такое желание. По левую руку от него висели истерзанные тела совсем еще молодых девушек и девочек. По правую – мужчин и мальчишек. Одного лишь взгляда на каждое тело было достаточно, чтобы с уверенностью сказать – с такими ранами не живут… Но среди всех этих несчастных всё-таки нашелся один-единственный счастливчик, сумевший избежать опытной руки старого палача. Мужчина чуть старше Гёта медленно вращался вокруг своей оси, за руки прикованный к тянущимся до самого потолка цепям. Сейчас он молчал, но Гёт не сомневался – именно его стоны, являющиеся своего рода криком о помощи, он слышал из спальни.

- Подожди секунду. – Гёт выскочил из комнаты и сорвал с пояса старого ублюдка связку ключей – если до этого он еще гадал, от чего они, то теперь знал точно. И, видит бог, как он хотел позабыть об увиденном! Но, несмотря на это, Гёт вернулся в пыточную и, недолго провозившись с замком, освободил пленника. – Обопрись на меня, пойдем. В доме все мертвы, я… Приведу тебя туда, где будет лучше.

- С-спасибо… - Пробормотал мужчина, с трудом шевеля губами. Гёт, чертыхнувшись, отыскал глазами кувшин и, проверив, что в нём, поднес ко рту несчастного. Спустя всего несколько секунд в литровом сосуде не осталось ни капли. – С-спасибо…

- Тише, не говори лишний раз. – Гёт медленно, стараясь не повредить своей ноше, принялся выбираться из усадьбы. – Ты, главное, не помри, ладно?

***

Только добравшись до небольшой, предназначенной для одного человека комнатушки Гёт смог перевести дух. Он никогда не замечал, что ночью в городах по улицам бродит столь много стражи – иногда ему казалось даже, что они целенаправленно ищут его, каким-то неведомым образом выйдя на след… Но – нет. Убийство более чем двух десятков человек все еще не обнаружили – иначе с Гётом бы уже связались и приказали залечь на дно. К счастью, до утра было еще несколько часов, а он вместе с освобожденным мужчиной уже был в безопасности – в эту комнату, когда-то являющуюся подвалом, вела лишь одна, тщательно замаскированная дверь. О ней знало лишь несколько лиц из существующей в каждом городе воровской гильдии или, если хотите, гильдии воров – всё одно. Воры, попрошайки, убийцы – все они стояли друг за друга горой, насколько это было возможно при таком контингенте. И лишь благодаря этому они могли вести свои дела, практически не оглядываясь на стражу или тайный сыск – первым хватало получаемого от ночных дельцов золота, а вторым попросту не было дела до преступности, пока та держалась в рамках дозволенного. И подобная система не была злом – маньяков, убивающих всех без разбору, воров, позволяющих себе слишком много, продажных чиновников, посмевших перейти дорогу братству… Их всех, так или иначе, настигала заслуженная кара.

- Держи. Мясо не ешь, может поплохеть, а врача я, сам понимаешь, тебе обеспечить не смогу. – Гёт протянул чуть оклемавшемуся мужчине плошку с полужидкой бурдой, которой питался сам – в ней было и мясо, и зелень, а на желудок подобное варево оказывало лишь положительное воздействие. Даже в виде бульона. Уже второй год он питался этим простым блюдом, время от времени меняя мясо на рыбу или птицу – в зависимости от того, сколько оставалось денег после ежемесячной оплаты лечения совсем еще маленькой дочки, Алисы. Той единственной, ради которой Гёт все еще топтал эту грешную землю и, не оглядываясь на нормы морали, делал свою работу. Грязную, но хорошо оплачиваемую работу. – Тебя как зовут?

Мужчина, разом опустошив половину миски, с сожалением отложил её в сторону.

- Кельт.

- Есть силы рассказать, как там оказался? Можешь лечь спать, если совсем невмоготу. Или, быть может, воды? – Гёт потянулся к кувшину.

- Нет-нет, спасибо… Я расскажу свою историю. Коротко, на большее пока не хватит сил, но расскажу. – Мужчина глубоко вздохнул. – Мне только исполнилось двенадцать зим, когда на мою деревню, что лежала у берега моря, напали пираты. Южане вырезали всех, кроме молодых девушек и детей. Первых… Сам понимаешь, зачем оставили, а нас отправили на юг. Рабство… Почти пятнадцать лет я в нём провел. Сбегал не один раз, но меня всегда ловили. Так и попал к этому… живодёру – очередной хозяин решил проучить меня и продал за бесценок известному в узких кругах ублюдку. Там бы я и пропал, не освободи меня ты… Как зовут того, кому я обязан жизнью?