— Седой! Бегом марш! Остальные — за мной, не отрываясь!

И тот побежал! Да так, что Таран — притом, что у него ноги были совершенно здоровые! — лишь с превеликим усердием и напрягом сил мог за ним угнаться. Не надо к тому же забывать, что бежали не на вольном воздухе, а в не до конца проветренной трубе, где час или чуть больше назад выгорело двести с лишним литров бензина. И что труба была всего-навсего полтора метра в диаметре, то есть бежать надо было пригнувшись и почти что на полусогнутых. Юрка и сам был не рад, что устроил эту гонку, потому что чуял — с этими ненормальными ему не тягаться.

Они уже давно пробежали мимо того люка, в который провалилась Милка. И еще сто метров проскочили, а может, и больше.

До этого они бежали по выгоревшей, прожаренной огнем трубе, на дне которой наледь от огня расплавилась, испарилась, а потом частично улетучилась со сквозняками. Но часть этой влаги, когда труба стала остывать, опять сконденсировалась и стекла вниз, туда, где пожара не было. Там она опять замерзла и дополнила уже существовавший слой льда. А уклон трубы увеличился. Юрка понял, что еще чуть-чуть, и он поскользнется, шлепнувшись под ноги своим безмозглым подопечным.

Но первым шлепнулся не он, а Седой. Должно быть, все же та «автоматика», которая управляла действиями его тела, не могла поддерживать равновесие на скользкой поверхности. Седой плюхнулся задницей на лед и… заскользил вперед, словно боб в бобслейном желобе. Причем, поскольку уклон нарастал, скольжение пошло со все нарастающей скоростью.

— Делай как я! — завопил Юрка и, тоже усевшись на ледяное дно трубы, заскользил следом за Седым. Сзади беспрекословно последовали его примеру. Луч фонаря мелькал по обледенелым стенкам, а Таран, вытянув ноги вперед и держа автомат на коленях, несся с ветерком в темную неизвестность. Уклон трубы уже достиг 30 градусов, и теперь пришлось бы приложить немалые усилия, чтоб затормозиться — если это вообще возможно было сделать.

Конечно, за время этого сумасшедшего спуска Юрку то и дело посещали всякие тревожные и даже панические мыслишки. Например, о том, что заледенелая труба может просто-напросто кончиться каким-либо бетонным тупиком, в который они дружно влетят на скорости и порасшибают головы. Или о том, что они вывалятся из трубы прямо в замерзшую реку, под лед, и ни в жисть оттуда не вынырнут. Наконец, самым, пожалуй, невинным сомнением было то, что они на этакой скорости проскочат мимо того места, где надо, так сказать, «выходить». Впрочем, где-то подсознательно Таран уже догадывался, что Седой, получив приказ, скорее умрет, чем его не выполнит. И если бы под каким-то люком — а их проехали штук пять-шесть, не меньше! — надо было затормозить, то Ваня в лепешку разбился бы, но остановил всю эту скользящую кавалькаду.

Неожиданно Таран увидел впереди сероватый, чуть брезжущий, но, несомненно, дневной свет. Кружочек такой махонький. И свежим воздухом повеяло. Еще минута скоростного скольжения — и Седой, а за ним и Таран аж со свистом в ушах вылетели из жерла коллектора в рыхлые снежные сугробы, скопившиеся на дне какого-то странного сооружения, похожего на бетонную бочку. Оно было, судя по всему, сооружено не то из монолитного железобетона, не то из плотно пригнанных друг к другу сегментов. Рассмотреть, есть там швы или нет, Юрка не мог — хоть и начало светать, однако до конца еще не рассвело. К тому же в первые мгновения после «приземления» он попытался как можно быстрее откатиться в сторону от трубы, чтоб на него кучей не посыпались все остальные.

Тем временем Седой, проваливаясь по колено в снег, но достаточно уверенно двинулся на противоположную от горловины трубы сторону «бочки», где, оказывается, находилась ржавая сварная лесенка, похожая на те, что бывают в плавательных бассейнах. Таран тоже направился в ту сторону и, пока дошел до лесенки, сообразил, что бетонная «бочка», не иначе, какой-то недостроенный отстойник, должно быть сооружавшийся при Дяде Вове, но затем заброшенный. А лесенка небось предназначалась для спуска в это дерьмо каких-нибудь золотарей-водолазов.

Лесенка была метров пять высотой, и, пока Седой взбирался, к ней успели подойти вплотную не только Таран, но и Трехпалый, за которым выстроилась безмолвная живая очередь. Даже Милка и та никак не комментировала свой бобслейный спуск.

Седой, выбравшись из «бочки», пошел по присыпанной свежим снегом тропиночке в сторону каких-то явно недостроенных и заброшенных строений из неоштукатуренного красного кирпича, находившихся метрах в двадцати правее отстойника. Таран последовал за ним, посматривая по сторонам. Очистные сооружения занимали почти гектар и были возведены на обнесенной бетонным забором поляне, окруженной лесом, на прилегающем к реке склоне холма. С той точки, где находился Юрка, река едва просматривалась. Наверно, сооружения располагались намного выше того места, где прошлым летом Таран переплывал реку, убегая с дачи Мазаева. Тут виднелось еще несколько таких же очистных емкостей разной степени готовности, несколько заметенных снегом фундаментов, какие-то бетономешалки из сугробов торчали. Стояла тишина, нарушаемая лишь скрипом шагов да карканьем какой-то отдельно взятой вороны.

Седой обошел ближайшее кирпичное строение справа и свернул за угол, почти вплотную примыкавший к бетонному забору. Юрка, а также все остальные последовали за ним и оказались в небольшом дворике, посредине которого стояла хорошо знакомая «уазка» с красным крестиком в белом кружочке. Совсем неподалеку находились ворота, выводившие на лесную дорогу.

Дворик и кирпичное здание, которое обогнул Таран со своими подопечными, казались совершенно безлюдными, однако, едва вся колонна из десяти человек приблизилась к машине, как откуда-то из недр здания послышался энергичный голос Генриха Птицына:

— Внимание! Не двигаться! Вы окружены! Бросай оружие!

Оружие было только у Тарана и Милки, но они на всякий случай его побросали. Видимость в это пасмурное утро была не ахти какая, а «мамонты» не любят повторять приказы дважды…

…Минут через двадцать командирский «УАЗ-469» полковника Птицына уже катил по лесной дороге, а за ним держалась трофейная «уазка»-«санитарка». Седой и вся честная компания «кайфованных» находилась в кузове, под охраной Антона и Севы — тех самых «бойцов», с которыми Генрих собирался послать Тарана и Милку в подземелья. Третий «боец», Киря, сидел за рулем, а старшим по машине на «санитарке» ехал Ляпунов. Что же касается Тарана с Милкой, то их, несмотря на бензино-канализационный дух, Птицелов посадил к себе, дабы они поведали ему о своих подземных подвигах. Конечно, рассказ этот был довольно сбивчивый и неполный, к тому же Юрка и Милка то и дело возбужденно перебивали друг друга, но, судя по тому, что на мрачноватой физиономии Генриха изредка проглядывало одобрительное выражение, деятельность своих подчиненных он критиковать не собирался.

— Нормально, — сказал Птицын, когда Таран и Милка выговорились. — От души поработали, хотя и без везения не обошлось. Скажу честно, не ждал вас живыми. После того как там, в гараже, грохнуло — и вовсе. Правда, нас там поблизости уже не было. Мне передали, что СОБР на подходе, и пришлось основную массу людей срочно отправлять в расположение. И сам бы уехал с Серегой, но тут он приметил следочек от «санитарки». Как видно, Седой ее загодя отослал на очистные. Догадался, что СОБР весь поселок обложить не сможет, а то, что за забором, с внешней стороны, — и подавно. Ну, мы и двинули сюда. Смотрим: вот она, милая, «санитарка». Два субчика каких-то ее сторожили. Ну, мы их тихонечко взяли, расспросили и стали ждать, когда кто-нибудь из трубы вылезет… Правда, не думали, что так просто все получится.

— Генрих Михалыч, — спросил Таран осторожно, — разрешите вопрос?

— Задать вопрос, конечно, можешь, — кивнул Птицын, — но отвечу я на него или нет — неизвестно.

— На тех компактах, что я из Москвы привез, было записано что-нибудь про этот самый порошок? Ну, который всех в роботов превращает?