Оказывается, американские военно-воздушные силы подготовили колоссальное наступление с помощью обычных воздушных бомбардировок японских городов и портов. Их, конечно, можно было бы разрушить в течение нескольких недель или нескольких месяцев, и трудно сказать, сколько при этом погибло бы гражданского населения. Но теперь, применив новое оружие, мы смогли бы не только разрушить города, но и спасти жизни как друзей, так и врагов.
Сложнее был вопрос о том, что сказать Сталину. Президент и я больше не считали, что нам нужна его помощь для победы над Японией. В Тегеране и Ялте он дал слово, что Советская Россия атакует Японию, как только германская армия будет побеждена, и для выполнения этого обещания уже с начала мая началась непрерывная переброска русских войск на Дальний Восток по Транссибирской железной дороге. Мы считали, что эти войска едва ли понадобятся и поэтому теперь у Сталина нет того козыря против американцев, которым он так успешно пользовался на переговорах в Ялте. Но все же он был замечательным союзником в войне против Гитлера, и мы оба считали, что его нужно информировать о новом великом факте, который сейчас определял положение, не излагая ему подробностей. Как сообщить ему эту весть? Сделать ли это письменно или устно? Сделать ли это на официальном или специальном заседании, или в ходе наших повседневных совещаний, или же после одного из таких совещаний? Президент решил выбрать последнюю возможность. «Я думаю, — сказал он, — что мне следует просто сказать ему после одного из наших заседаний, что у нас есть совершенно новый тип бомбы, нечто совсем из ряда вон выходящее, способное, по нашему мнению, оказать решающее воздействие на волю японцев продолжать войну». Я согласился с этим планом.
Тем временем продолжалось сокрушительное воздушное и морское наступление на Японию. Главными объектами наступления были остатки японского флота, ныне рассеянного и укрывшегося на островах. Один за другим обнаруживались крупные корабли, и к концу июля японский флот фактически перестал существовать.
На территории собственно Японии царил хаос, и она была на грани краха. Профессиональные дипломаты были убеждены, что только немедленная капитуляция по повелению императора может спасти Японию от полного развала, но власть все еще почти целиком находилась в руках военной клики, исполненной решимости скорее вынудить страну совершить массовое самоубийство, чем согласиться на поражение. Этих фанатиков не смущала страшная перспектива разрушения, грозившая им, и они продолжали верить в какое-то чудо, которое склонит чашу весов в их пользу.
В течение нескольких длительных бесед с президентом наедине или в присутствии его советников я обсуждал, что нам предпринять. Ранее на этой же неделе Сталин частным образом сообщил мне, что, когда его делегация уезжала из Москвы, ему вручили через японского посла никому не адресованное послание. Оно, как полагали, предназначалось либо для него, либо для президента Калинина или какого-нибудь другого члена Советского правительства и было подписано японским императором. В нем говорилось, что Япония не может согласиться на «безоговорочную капитуляцию», но она, возможно, пойдет на компромисс на других условиях. Сталин ответил, что, поскольку в послании не содержалось никаких определенных предложений, Советское правительство не может ничего предпринять. Я объяснил президенту, что Сталин не хотел сообщить об этом ему непосредственно, опасаясь, как бы тот не подумал, что русские стараются склонить его к миру. Точно так же я считал, что мы не должны говорить ничего такого, что создаст впечатление, что мы не хотим продолжать войну против Японии до тех пор, пока Соединенные Штаты будут считать это необходимым. Однако я остановился на перспективе колоссальных потерь американцев и несколько меньших потерь англичан, если мы будем навязывать японцам «безоговорочную капитуляцию». Поэтому ему следует подумать, нельзя ли выразить это каким-то иным образом, чтобы мы получили все необходимое для будущего мира и безопасности и вместе с тем создали бы для них какую-то видимость, что они спасли свою военную честь, и какую-то гарантию их национального существования после того, как они выполнят все требования, предъявленные победителем. Президент резко ответил, что после Перл-Харбора он не считает, что у японцев есть какая-то военная честь. Я возразил на это лишь, что у них есть нечто такое, ради чего столь многие из них готовы идти на верную смерть, хотя для нас это, возможно, не столь важно, как для них. После этого он заговорил вполне сочувственно и упомянул, так же как и Стимсон, о колоссальной ответственности, которая ложится на него в связи с тем, что американцам приходится проливать так много крови.
Я понял, что на «безоговорочной капитуляции» не будут особенно настаивать и будут это делать лишь в той мере, в какой это необходимо для всеобщего мира и будущей безопасности и для наказания преступных и предательских действий. Стимсон, генерал Маршалл и президент, видимо, еще не приняли окончательного решения, и у нас не было нужды торопить их. Мы, конечно, знали, что японцы готовы отказаться от всех завоеваний, которые они сделали за время войны.
В конце концов было решено направить Японии ультиматум с требованием немедленной безоговорочной капитуляции ее вооруженных сил. Этот документ был опубликован 26 июля.
УЛЬТИМАТУМ, ТРЕБУЮЩИЙ НЕМЕДЛЕННОЙ БЕЗОГОВОРОЧНОЙ КАПИТУЛЯЦИИ
26 июля 1945 года
"1. Мы. Президент Соединенных Штатов, Президент Национального правительства Китая и премьер-министр Великобритании, представляющие сотни миллионов наших соотечественников, совещались и согласились в том, что Японии следует дать возможность окончить эту войну.
2. Огромные наземные, морские и воздушные силы Соединенных Штатов, Британской империи и Китая, усиленные во много раз их войсками и воздушными флотами с Запада, изготовились для нанесения окончательных ударов по Японии. Эта военная мощь поддерживается и вдохновляется решимостью всех союзных наций вести войну против Японии до тех пор, пока она не прекратит свое сопротивление.
3. Результат бесплодного и бессмысленного сопротивления Германии мощи поднявшихся свободных народов мира с ужасной отчетливостью предстает как пример перед народом Японии. Могучие силы, которые теперь приближаются к Японии, неизмеримо более тех, которые, будучи применены к сопротивляющимся нацистам, естественно опустошили земли, разрушили промышленность и нарушили образ жизни всего германского народа. Полное применение нашей военной силы, подкрепленной нашей решимостью, будет означать неизбежное и окончательное уничтожение японских вооруженных сил, столь же неизбежное полное опустошение японской метрополии.
4. Пришло время для Японии решить, будет ли она по-прежнему находиться под властью тех упорных милитаристических советников, неразумные расчеты которых привели японскую империю на порог уничтожения, или пойдет она по пути, указываемому разумом.
5. Ниже следуют наши условия. Мы не отступим от них. Выбора никакого нет. Мы не потерпим никакой затяжки.
6. Навсегда должны быть устранены власть и влияние тех, которые обманули и ввели в заблуждение народ Японии, заставив его идти по пути всемирных завоеваний, ибо мы твердо считаем, что новый порядок мира, безопасности и справедливости будет невозможен до тех пор, пока безответственный милитаризм не будет изгнан из мира.
7. До тех пор, пока такой новый порядок не будет установлен, и до тех пор, пока не будет существовать убедительное доказательство, что способность Японии вести войну уничтожена, — пункты на японской территории, которые будут указаны союзниками, будут оккупированы для того, чтобы обеспечить осуществление основных целей, которые мы здесь излагаем.
8. Условия Каирской декларации должны быть выполнены, и японский суверенитет будет ограничен островами Хонсю, Хоккайдо, Кюсю, Сикоку и теми менее крупными островами, которые мы укажем.
