Ожидавшаяся серьезная попытка сбросить нас в море у Анцио началась 16 февраля, когда противник ввел в действие более четырех дивизий, поддерживаемых 450 орудиями, и начал прямое наступление на юг от Камполеоне. Наступление началось в неудобный момент, когда американская 45-я и английская 56-я дивизии, переброшенные с фронта у Кассино, сменяли нашу доблестную 1-ю дивизию, которая вскоре снова оказалась втянутой в ожесточенное сражение. В расположении наших войск, которые были на этом участке оттеснены к первоначальному плацдарму, был вбит глубокий и опасный клин. Артиллерийский огонь, с момента высадки сильно тревоживший всех наших людей на плацдарме, снова усилился. Все висело на волоске. Дальнейшее отступление было невозможно. Даже небольшое продвижение вперед позволило бы противнику использовать не только дальнобойные орудия против наших мест высадки и наших судов, но и дало бы ему возможность открыть настоящий заградительный огонь полевой артиллерии с целью срыва всех операций по погрузке и отправке. У меня не было никаких иллюзий относительно создавшегося положения. Речь шла о жизни или смерти.

Однако фортуна, до сих пор отворачивавшаяся от нас, наградила отчаянное мужество английских и американских армий. Еще не истек установленный Гитлером трехдневный срок, как немецкое наступление было остановлено. Затем их собственный выступ был контратакован с фланга и срезан огнем всей нашей артиллерии и бомбардировкой со всех самолетов, какие только мы могли поднять в воздух. Сражение было ожесточенным, обе стороны понесли тяжелые потери, но смертный бой нами был выигран.

22 февраля 1944 года я выступил в палате общин с общим отчетом о ходе войны. В этих рамках операция у Анцио была представлена в должной перспективе. Я рассказал о событиях с такой подробностью, с какой тогда было возможно.

"Это было, безусловно, нелегкое дело: перебросить такую значительную армию морем — 40 или 50 тысяч человек, в первом броске — при всей неустойчивости зимней погоды и при всей неясности относительно силы неприятельской обороны. Сама эта операция была образцом совместных действий. Высадка, в сущности, не встретила сопротивления. Однако последующие события развивались не так, как мы надеялись или планировали. В результате мы высадили на берег большую армию, оснащенную массой артиллерии, танков и многими тысячами автомашин, и наши войска, двинувшись в глубь полуострова, вступили в соприкосновение с противником…

С широкой стратегической точки зрения решение Гитлера послать в Южную Италию 18 дивизий, насчитывающих вместе с обслуживающими войсками, вероятно, около полумиллиона, и создать в Италии большой вспомогательный фронт нельзя считать нежелательным для союзников. Мы где-то должны сражаться с немцами, если мы не хотим сидеть сложа руки и смотреть на русских. Изматывающая битва в Италии занимает войска, которые не могли бы быть использованы в других, более широких операциях".

Решительная операция наших армий в Италии, в частности высадка у Анцио, в полной мере внесла вклад в успех операции «Оверлорд». Позже мы увидим, какую роль она сыграла в освобождении Рима.

Ожесточенность и смятение, царившие в Италии, усилились в новом году. Призрачная республика Муссолини испытывала все возраставший нажим со стороны немцев. Интриги разъедали правящие круги, сплотившиеся вокруг Бадольо на юге Италии; в Англии и Соединенных Штатах общественное мнение относилось к ним с презрением. Муссолини начал действовать первым.

Прибыв после бегства в Мюнхен, он нашел там свою дочь Эдду и ее мужа графа Чиано. Они бежали из Рима в момент капитуляции, и хотя Чиано голосовал против своего тестя на роковом заседании Большого совета, он надеялся, что влияние его жены поможет ему добиться примирения. В те дни в Мюнхене примирение действительно состоялось. Это вызвало возмущение Гитлера, который уже посадил семью Чиано по ее прибытии под домашний арест. Нежелание дуче наказать изменников делу фашизма и в особенности Чиано было, пожалуй, главной причиной, почему у Гитлера сложилось в этот критический момент такое низкое мнение о его союзнике.

И только когда убывающая мощь «Республики Сало» почти совсем сошла на нет и нетерпение германских хозяев усилилось, Муссолини согласился дать ход волне рассчитанной мести. Все руководящие деятели старого фашистского режима, которые голосовали против него в июле и которых удалось захватить в оккупированной немцами Италии, предстали в конце 1943 года перед судом, собравшимся в средневековой крепости Вероны. Среди подсудимых был и Чиано. Всем им без исключения был вынесен смертный приговор. Несмотря на мольбы и угрозы Эдды, дуче не мог пойти на попятный. В январе 1944 года эта группа, включавшая не только Чиано, но также 78-летнего маршала де Боно, соратника Муссолини по походу на Рим, была предана казни — привязанных к стулу, их расстреливали в спину. Все они умерли мужественно.

На юге Бадольо доставляли все больше хлопот остатки оппозиции фашизму, уцелевшие с первых дней его существования; с прошлого лета они выросли в политические группировки. Они не только требовали создания более широкой администрации, в которой они могли бы принять участие, но пытались также уничтожить монархию, которая, по их утверждению, скомпрометировала себя тем, что так долго мирилась с правлением Муссолини. Деятельность этих групп встречала растущую поддержку общественности как в Америке, так и в Англии. В январе в Бари состоялся съезд шести итальянских партий и были вынесены резолюции в этом духе.

Поэтому я телеграфировал президенту:

Премьер-министр — президенту Рузвельту 13 февраля 1944 года

«Нынешний режим является законным правительством Италии, с которым мы заключили перемирие, вследствие чего итальянский флот перешел к нам и сейчас вместе с частью итальянской армии и авиации сражается на нашей стороне. Это итальянское правительство будет подчиняться нашим указаниям в гораздо большей степени, чем любое другое правительство, которое мы могли бы с большим трудом создать. С другой стороны, оно обладает большей властью над флотом, офицерами армии и т. д., чем могло бы иметь любое другое правительство, созданное из жалких остатков политических партий, ни одна из которых не может говорить от имени кого бы то ни было, ибо не приобрела такого права ни на основе выборов, ни в силу давности. Новому итальянскому правительству придется приобретать авторитет у итальянского народа своим противодействием нам. Весьма вероятно, что оно попытается уклониться от выполнения условий перемирия. Что же касается передачи части итальянского флота России, то я не могу представить себе, что оно это сделает. Если же оно это сделает, то я не думаю, что его приказ будет иметь силу для итальянского флота. Поэтому надеюсь, что, когда наступит надлежащее время, мы проконсультируемся друг с другом».

Так как президент и я были единодушны в главном вопросе, то в своей речи 22 февраля в палате общин я коснулся политического положения в Италии:

«Битва в Италии будет трудной и затяжной. Я не уверен, что сейчас в Италии удалось бы сформировать другое правительство, которое могло бы рассчитывать на такое же повиновение со стороны итальянских вооруженных сил. Если мы добьемся успеха в развертывающейся в настоящий момент битве и вступим в Рим — а я верю, что так и будет, — мы получим возможность обсудить все политическое положение в Италии и сможем это сделать в гораздо более благоприятных условиях, чем сейчас. Именно в Риме можно легче всего создать итальянское правительство, имеющее более широкую базу. Будет ли сформированное таким образом правительство таким же полезным для союзников, как нынешнее, — мне неизвестно. Возможно, конечно, что это правительство постарается укрепить свои позиции в итальянском народе, противясь, насколько оно осмелится, требованиям, предъявляемым ему в интересах союзных армий. Поэтому я бы очень сожалел, если бы дезорганизующая перемена была произведена в такое время, когда битва в самом разгаре и идет с переменным успехом».