Возвращаясь самолетом на родину, я сообщил президенту дальнейшие подробности наших переговоров.

Премьер-министр — президенту Рузвельту 22 октября 1944 года

"1. В последний день нашего пребывания в Москве Миколайчик встретился с Берутом, который признался, что сталкивается с трудностями. 50 его сторонников были убиты в прошлом месяце. Многие поляки предпочли бежать в леса, лишь бы не присоединяться к его войскам. Приближающаяся зима предвещает тяжелые условия за линией фронта, поскольку русская армия продвигается вперед, используя весь транспорт. Он настаивал, однако, на том. что если Миколайчик будет премьером, он (Берут) должен иметь 75 процентов своих сторонников в кабинете. Миколайчик предложил, чтобы была представлена каждая из пяти польских партий, при этом он должен иметь четыре из пяти лучших постов, на которые он назначил бы людей из числа тех, кто не вызывает неприязни у Сталина.

2. Позже по моей просьбе Сталин принял Миколайчика и в течение полутора часов вел с ним очень дружественную беседу. Сталин обещал помочь ему, а Миколайчик обещал сформировать и возглавить правительство, абсолютно дружественное по отношению к русским. Он изложил свой план, но Сталин дал ясно понять, что люблинские поляки должны иметь большинство.

3. После обеда в Кремле мы прямо заявили Сталину, что если правительство не будет состоять на 50 процентов из сторонников Миколайчика плюс он сам, западный мир не будет убежден в том, что сделка была добросовестной, и не поверит, что создано независимое польское правительство. Сталин сперва ответил, что его удовлетворит соотношение 50: 50, но быстро поправил себя, назвав худшую цифру. Одновременно Иден занял аналогичную позицию в отношении Молотова, который, казалось, лучше понимал этот вопрос. Не думаю, что вопрос о составе правительства окажется непреодолимым препятствием, если все остальное будет урегулировано. Миколайчик ранее объяснил мне, что, возможно, публично будет сделано одно заявление, чтобы спасти престиж люблинского правительства, а за кулисами между поляками будет достигнута другая договоренность.

4. Помимо вышеуказанного, Миколайчик намерен доказать своим лондонским коллегам необходимость согласиться на то, чтобы граница России проходила по линии Керзона и включала Львов. Я надеюсь, что нам, быть может, удастся добиться урегулирования даже в ближайшие две недели. Если это удастся, я пошлю Вам телеграмму о том, в какую конкретную форму это вылилось, чтобы Вы могли сообщить, хотите ли Вы опубликовать это сейчас или повременить.

5. В вопросе о главных военных преступниках Д. Дж. неожиданно занял ультраприличную позицию. Не должно быть казней без суда; в противном случае мир скажет, что мы их боялись судить. Я указал на трудности, связанные с международным правом, но он ответил, что, если не будет суда, они должны быть приговорены не к смертной казни, а лишь к пожизненному тюремному заключению.

6. Кроме того, мы в неофициальном порядке обсуждали вопрос о будущем разделе Германии. Д. Дж. хочет, чтобы Польша, Чехословакия и Венгрия образовали сферу независимых, антинацистских, прорусских государств, из которых первые два могли бы объединиться. В противоположность своей прежней точке зрения он был бы рад видеть Вену столицей федерации южногерманских государств, включая Австрию, Баварию, Вюртемберг и Баден. Как Вам известно, идея превращения Вены в столицу обширной дунайской федерации всегда привлекала меня, хотя я предпочел бы включить сюда Венгрию, против чего Д. Дж. категорически возражает.

7. Что касается Пруссии, то Д. Дж. хотел бы отделить Рур и Саар, вывести их из строя и, вероятно, передать под международный контроль, а также создать обособленное государство в Рейнской области. Он хотел бы также интернационализации Кильского канала. Я не возражаю против такого рода мыслей. Однако Вы можете быть уверены в том, что мы не приняли никаких окончательных решений и отложили их до встречи нашей Тройки.

8. Я пришел в восторг, узнав от Д. Дж., что Вы предложили встречу нашей Тройки в конце ноября в одном из черноморских портов. Я считаю это великолепной идеей и надеюсь, что Вы поставите меня в известность об этом в свое время. Я приеду в любое место, куда пожелаете вы двое.

9. Кроме того, Д. Дж. официально поднял вопрос о конвенции в Монтре[104] , желая изменить ее так, чтобы обеспечить свободный проход русских военных кораблей. Мы не возражали против этого в принципе. Пересмотр явно необходим, поскольку одним из подписавших эту конвенцию государств является Япония, а Иненю упустил предоставившуюся ему в декабре прошлого года возможность. Мы договорились о том, что русские должны разработать детальные предложения. Он сказал, что они будут умеренными.

10. Что касается признания нынешней французской администрации временным правительством Франции, то я проконсультировался с кабинетом по возвращении домой. Соединенное Королевство решительно высказывается за немедленное признание. Де Голль не является более единственным хозяином, его удается держать в узде в большей степени, чем когда бы то ни было. Я по-прежнему считаю, что, когда Эйзенхауэр объявит о передаче под управление Франции обширной внутренней зоны страны, больше уже нельзя будет откладывать это ограниченное признание. Несомненно, за де Голлем стоит большинство французского народа, и французскому правительству нужна поддержка в борьбе против потенциальной анархии в обширных районах. Я буду снова телеграфировать Вам из Лондона. Сейчас я пролетаю над благословенной памяти Алай мейном.

Шлю наилучшие пожелания".

Президент ответил:

Президент Рузвельт — премьер-министру 22 октября 1944 года

"С большой радостью узнал о Ваших успехах в Москве на пути к компромиссному решению польской проблемы.

В том случае если решение будет достигнуто, я хотел бы, чтобы со мной проконсультировались относительно желательности, с этой точки зрения, отложить его опубликование примерно на две недели. Вы поймете меня.

Здесь все идет хорошо в настоящее время.

Ваше сообщение о нынешней позиции Дяди Дж. в вопросе о военных преступниках, будущем Германии о конвенции в Монтре чрезвычайно интересно.

Мы обсудим эти вопросы наряду с вопросом о наших усилиях, в тихоокеанской войне на предстоящем трехстороннем совещании".

Уезжая после этих исключительно интересных двух недель, во время которых мы сблизились с нашими советскими союзниками в большей степени, чем когда-либо раньше или когда-либо впоследствии, я написал Сталину:

Премьер-министр — маршалу Сталину 20 октября 1944 года

«Г-н Иден и я уехали из Советского Союза освеженными и подкрепленными переговорами, которые мы вели с Вами, Маршал Сталин, и с Вашими коллегами. Эта памятная встреча в Москве показала, что нет вопросов, которые не могут быть улажены между нами в откровенной и задушевной беседе, когда мы встречаемся друг с другом. Русское прославленное гостеприимство превзошло себя во время нашего визита. Как в Москве, так и в Крыму, где мы провели несколько приятных часов, была проявлена самая большая забота об удобстве для меня и для моей группы. Я чрезвычайно признателен Вам и всем, кто был ответствен за эту заботу. Будем надеяться, что мы скоро встретимся вновь».

По мере того как наши армии продвигались на восток и на юг, становилось все более неотложно необходимым создать объединенное, широкопредставительное правительство во Франции. Мы отнюдь не хотели навязать уже готовый комитет из-за границы и пытались сначала выяснить настроения самого народа, по мере того, как освобождались все более обширные районы.

Премьер-министр — министру иностранных дел 18 августа 1944 года

"Я считаю неправильным принимать какие бы то ни было решения о Франции до тех пор, пока мы не сможем более ясно судить о том, как сложится обстановка после того, как рассеется дым сражения. Если большой успех наших операций обеспечит освобождение запада и юга Франции, в том числе Парижа, что вполне вероятно, то тогда может быть сформировано подлинное временное правительство на базе обширного района вместо правительства, целиком состоящего из Французского комитета национального освобождения, стремление которого официально представлять Францию совершенно очевидно.