Ирис была слишком утомлена, чтобы следить за всеми поворотами мысли миссис Дрейк и выяснить, почему имя доктора Гаскелла напомнило тетушке о существовании местного бакалейщика, а если бы она об этом и спросила, то получила бы немедленный ответ: «Потому что бакалейщика зовут Кренфорд, моя дорогая». Тетя Люцилла всегда ясно понимала свою мысль.

Ирис просто, но убедительно сказала:

— Я совершенно здорова, тетя Люцилла.

— Чернота под глазами. Много трудишься.

— Я давно уже ничего не делала.

— Это тебе так кажется, дорогая. Теннис в больших дозах изнуряет молодых девушек. Мне кажется, воздух здесь очень нездоровый. Слишком низкое место. Если бы Джордж посоветовался со мной, а не с этой девчонкой…

— Девчонкой?

— С мисс Лессинг, с которой он так носится. Она, может, незаменима в конторе, и смею заметить — пусть и сидит на своем месте. Величайшая ошибка внушить ей мысль, что она вроде как член нашей семьи. Впрочем, она и без всяких поощрений сама это знает.

— Но, позвольте, тетя Люцилла, Руфь на самом деле член нашей семьи.

Миссис Дрейк презрительно фыркнула.

— Хотела бы им стать — разве не ясно. Бедный Джордж — сущий ребенок, когда дело касается женщин. Но ничего не получится, Ирис. Джорджа нужно защищать от него самого, и на твоем месте я бы прямо ему заявила, что и думать не стоит жениться на такой красавице, как мисс Лессинг.

Ирис удивилась:

— Никогда не думала, что Джордж женится на Руфи.

— Дитя, ты не видишь, что делается у тебя под носом. Конечно, тебе не хватает моего жизненного опыта.

Ирис не сдержала улыбки. Тетя Люцилла временами очень забавляла ее.

— Эта юная штучка не для женитьбы.

— В самом деле? — спросила Ирис.

— В самом деле? Разумеется, в самом деле.

— Разве она недостаточно мила? — (Тетушка ответила выразительным взглядом). — Мила для Джорджа, я имела в виду. Думаю, вы насчет нее ошибаетесь. Она, кажется, любит его. И была бы ему прекрасной женой, заботилась бы о нем.

Миссис Дрейк засопела, и самое что ни на есть возмущенное выражение появилось на ее добром, словно у овечки, лице.

— О Джордже есть кому позаботиться. Чего ему не хватает, хотелось бы знать? Прекрасное питание, уход. Ему должно быть приятно, что за домом следит такая умная девушка, как ты, а когда ты выйдешь замуж, надеюсь, я еще буду способна создать ему уют и беспокоиться о его здоровье. Не хуже этой юной конторщицы — что она понимает в хозяйстве? Цифры, гроссбухи, стенография, печатание — много ли от этого проку в семье?

Ирис улыбнулась, покачала головой, но спорить не стала. Ей вспомнились гладкая, как темный атлас, головка Руфи, нежный цвет лица и фигура, которую так ладно облегали любимые Руфью строгого покроя костюмы. Бедная тетя Люцилла, все ее представления об уюте, домашнем хозяйстве, как и о любви, совершенно обветшали — да и раньше, подумала Ирис, припомнив рассказы о ее замужестве, немного она в этих делах понимала.

Люцилла Дрейк, сводная сестра Гектора Марло, была ребенком от предыдущего брака. Она играла роль маленькой мамы для младшего братишки, когда умерла его мать. Занимаясь хозяйством в доме отца, она превратилась в типичную старую деву. Ей было под сорок, когда она встретила Калеба Дрейка, которому тогда уже перевалило за пятьдесят. Ее супружеская жизнь была непродолжительной, всего лишь два года, после чего она осталась вдовой с малюткой-сыном на руках. Запоздалое и столь неожиданное материнство сделалось высшей целью ее существования. Сын доставлял ей немало хлопот, огорчений, материальных лишений, но ни разу она не упрекнула его. Миссис Дрейк не желала видеть в своем сыне Викторе ничего плохого, разве что трогательное безволие. Виктор слишком доверчив и из-за своего простодушия легко сбивается с пути дурными приятелями. Виктор неудачник. Виктора обманывают. Он словно послушный котенок в руках скверных людей, которые эксплуатируют его доверчивость. Ее доброе, как у овечки, лицо делалось упрямым при малейшем порицании по адресу Виктора. Она знала своего собственного сына. Он был славным мальчиком, полным высоких желаний, а так называемые товарищи использовали его в своих целях. Она знала, лучше всех знала, как ему ненавистно просить у нее денег. Но когда бедный мальчик попадает в безвыходное положение, что еще остается ему делать? К кому, как не к ней, станет он обращаться?

Приглашение Джорджа жить у него в доме и присматривать за Ирис просто с неба свалилось в тот самый момент, когда она была в отчаянном положении, находясь на грани нищеты. Весь этот год она прожила в счастии и довольстве, а кого обрадует необходимость уступить свое место молодой напористой пройдохе, которая, вне всякого сомнения, только и мечтает, как бы ей захомутать Джорджа со всем его состоянием… Вкралась в доверие, наставляет Джорджа, как меблировать дом, сделалась незаменимой — но есть, слава богу, человек, который ее видит насквозь!

Люцилла решительно закачала головой, так что затряслись мягонькие двойные щечки, с гордым и независимым видом вскинула брови и приступила к не менее интересному и более неотложному вопросу.

— Дорогая, ума не приложу, что делать с этими одеялами. Не знаю, как их укладывать, вернемся-то мы только будущей весной. Или все-таки Джордж предполагает наезжать сюда на выходные? Он ничего не сказал?

— Полагаю, он и сам этого не знает. — Ирис считала, что о таких пустяках и думать не стоит. — Если будет хорошая погода, было бы неплохо изредка сюда приезжать. Впрочем, мне все равно. Пускай здесь что-нибудь останется на всякий случай, вдруг мы все-таки приедем.

— Да, дорогая, но следовало бы знать. Потому что, видишь ли, если мы не вернемся до следующего года, тогда одеяла надо пересыпать нафталином. А если мы приедем, тогда этого делать не нужно, потому что будем одеялами пользоваться, а запах нафталина столь неприятен.

— Не беда, мы ими не пользуемся.

— В самом деле, лето было очень жаркое, везде развелось столько моли. Все говорят, много в этом году моли. И ос, разумеется. Хоукинс сказал мне вчера, этим летом он нашел тридцать осиных гнезд… тридцать… только подумай…

Ирис подумала про Хоукинса… крадущегося в полумгле… рука с цианидом… цианид… Розмари… Отчего все возвращается к этому?

Слабым ручейком журчал голос Люциллы. Она уже говорила о чем-то другом.

— …и надо ли закладывать серебро? Леди Александра говорит, так много грабителей… хотя, конечно, у нас надежные ставни… Не нравится мне ее прическа… лицо становится таким неприступным… но я думаю, она и есть неприступная женщина. И нервная какая. Теперь все нервные. Когда я была девочкой, люди не знали, что такое нервы. Мне что-то последнее время не нравится вид Джорджа — уж не собирается ли он заболеть инфлюэнцей? Я спрашивала раз или два, нет ли у него жара. Но, может, из-за дела переживает. И знаешь, он так на меня посмотрел, как будто что-то задумал.

Ирис вздрогнула, а Люцилла торжественно провозгласила:

— Я так и сказала: простуда это у вас.

Как бы я хотела, чтобы они никогда не приезжали сюда.

Сандра Фаррадей произнесла эти слова с такой неподдельной горечью, что ее муж обернулся и удивленно посмотрел на нее. Ему показалось, будто его собственные мысли превратились в слова — те самые мысли, которые он так упорно скрывал. Значит, Сандра чувствует то же, что и он? И ей кажется, что Файрхевен утратил свою прелесть, что его покой был нарушен их новыми соседями, живущими за парком в миле от них.

Он сказал, не в силах скрыть свое удивление:

— Я не знал, что ты тоже их недолюбливаешь. Мгновенно, или это так показалось ему, она овладела собой.

— Соседи на даче — это все. Они либо друзья, либо враги; в Лондоне другое дело, там ты можешь поддерживать с людьми просто приятельские отношения.

— Нет, — сказал Стефан, — здесь что-то не то.

— А теперь еще это несуразное приглашение.

Оба замолчали, вспоминая происшедшее во время ленча. Джордж Бартон был очень мил, оживлен, но за всем этим угадывалось умение скрывать волнение. Все эти дни Бартон вел себя очень странно. До смерти Розмари Стефан не обращал на него особого внимания. Джордж всегда был в тени, как добрый и скучный муж у молодой и красивой жены. Обманывая Джорджа, Стефан не чувствовал ни малейших уколов раскаяния. Джордж принадлежал к тем мужьям, которые созданы для того, чтобы их обманывали. Много старше ее, не обладающий внешностью, способной удержать красивую и капризную женщину. Не заблуждался ли сам Джордж? Стефан так не думал. Джордж, полагал он, очень хорошо знал Розмари. Он любил ее и имел весьма скромное представление о своих возможностях ублажить жену. И в то же время Джордж, должно быть, страдал.