— Продолжайте, полковник, — сказал Кемп. — Выкладывайте ваши мысли. Я полагаю, вам есть что рассказать?

— К сожалению, нет. Дело яснее ясного. Всякое соображение порождает новые возражения.

Рейс задумчиво перевел взгляд с лица Кемпа на лицо Антони и на нем задержался. Брови Антони поползли вверх.

— Не хотите ли вы сказать, что считаете меня главным преступником?

Рейс медленно покачал головой.

— Не вижу оснований, с чего бы вам убивать Джорджа Бартона. Мне кажется, я знаю, кто убил его, а также и Розмари Бартон.

— Кто же это?

Рейс неторопливо, будто подбирая слова, проговорил:

— Забавно, все подозрения у нас падают на женщин. Я тоже подозреваю женщину. — Он помолчал и негромко произнес:

— Я считаю, что преступницей является Ирис Марло.

Антони с грохотом отодвинул стул. Его лицо мгновенно стало темно-малиновым, а затем он с усилием овладел собой. Он заговорил с наигранной игривостью и по-обычному насмешливо, но голос его дрожал.

— Ради бога, давайте обсудим подобную возможность, — сказал он. — Почему Ирис Марло? И если это так, с чего бы ей, скажите мне, по ее собственному признанию, выкидывать пакет из-под цианида под стол?

— Потому что, — сказал Рейс, — ей было известно, что Руфь Лессинг все видела.

Антони тщательно, склонив голову набок, обдумывал ответ. Наконец кивнул.

— Принято, — сказал он. — Продолжим. Почему вы в первую голову подозреваете ее?

— Мотивы, — ответил Рейс. — Розмари было оставлено огромное состояние, а про Ирис позабыли. Мы знаем, она считала себя обделенной и долгие годы пыталась подавить жившую в ее сердце обиду. Она знала, если Розмари умрет бездетной, деньги целиком достанутся ей. При этом Розмари была угнетена, несчастна, подавлена в результате инфлюэнцы, при таком настроении заключение о самоубийстве могло быть принято не задумываясь.

— Что ж, все правильно, превращайте девушку в чудовище! — сказал Антони.

— Не в чудовище, — ответил Рейс. — Существует еще иная причина, по которой я подозреваю ее, — причина довольно отдаленная, как может вам показаться. Я говорю о Викторе Дрейке.

— Викторе Дрейке? — удивился Антони.

— Дурная кровь. Видите ли, мне не было нужды выслушивать болтовню Люциллы. Мне все известно о семействе Марло. Виктор Дрейк — не столько слаб, сколько злобен. Его мать — слабоумное ничтожество. Гектор Марло — безвольный и злобный пьяница. Розмари эмоционально неустойчива. Вся семья — воплощение слабостей, пороков, шатаний. Налицо предрасположение к преступлению.

Антони закурил. Руки его дрожали.

— Значит, вы не верите, что на скверной почве может вырасти здоровый цветок?

— Разумеется, может. Но я не уверен, что таким здоровым цветком является Ирис Марло.

— Мои доводы не имеют значения, — не спеша проговорил Антони, — поскольку я в нее влюблен. Джордж показал ей эти злосчастные письма, она пугается и убивает его? Так это выглядит?

— Да. В этом случае главное значение приобретает испуг.

— И как ей удается подложить эту дрянь Джорджу в шампанское?

— Этого, признаюсь, я не знаю.

— Спасибо, что хоть этого вы не знаете. — Антони начал взад и вперед раскачивать свой стул. Его глаза наполнились угрозой и злостью. — У вас крепкие нервы, коль скоро вы все это мне высказали.

Рейс спокойно ответил:

— Я знаю. Но полагаю, это необходимо сказать. Кемп молча, с интересом за ними наблюдал. При этом он машинально помешивал свой чай.

— Прекрасно, — Антони выпрямился. — Пора действовать. Что толку сидеть за столом, пить тошнотворную жидкость и с умным видом заниматься пустопорожним теоретизированием. Загадка должна быть решена. Мы должны разрешить все трудности и выяснить истину. Я возьму это на себя — и я своего добьюсь. Я все переворошу, и когда мы узнаем истину, мы поразимся простоте решения. Я еще раз сформулировал проблему. Кто знал об убийстве Розмари? Кто написал об этом Джорджу? Почему ему написали? А теперь поговорим о самих убийствах. Первое уже потускнело. Оно случилось давно, и мы в точности не знаем, что тогда произошло. Но второе убийство случилось у меня на глазах. Я его видел. Следовательно, я должен знать, как все было. Легче всего насыпать цианид Джорджу в бокал было во время кабаре, но его не насыпали, ведь он выпил из своего бокала сразу же по окончании концерта. Я сам видел, как он выпил. После этого никто ничего к нему в бокал не клал. Никто не дотрагивался до его бокала, совершенно никто, и когда он снова выпил, там было полно цианида. Он не мог быть отравлен — но его отравили! В его бокале оказался цианид — но никто не мог его туда положить! Мы приблизились к истине?

— Нет, — сказал главный инспектор Кемп.

— Да, — продолжал Антони. — Мы попали в царство волшебных мистификаций. Или деятельность духов. Сейчас я набросаю вам свою теорию привидений. Пока мы танцуем, дух Розмари витает над бокалом у Джорджа и бросает туда цианид в совершенно материализованном виде — духи умеют извлекать цианид из эктоплазмы. Джордж возвращается, пьет за ее память и… О, господи благословенный!

Двое мужчин с изумлением взирали на него. Он обхватил руками голову. Раскачивался из стороны в сторону, находясь в состоянии явного душевного потрясения. При этом он бормотал:

— Это… это… сумочка… официант.

— Официант? — встревожился Кемп. Антони покачал головой.

— Нет, нет. Не то, что вы думаете. Мне как-то пришла в голову мысль, что интересы следствия требовали официанта, который раньше не был официантом. Вместо этого нас обслуживал официант, который всегда был официантом… и маленький официант, из династии потомственных официантов… официант нежный, как ангелочек… официант вне подозрений. И он продолжает оставаться вне подозрений — но он сыграл свою роль! О господи, да, он сыграл свою роль.

Антони пристально на них посмотрел.

— Не понимаете? Официант мог бы отравить шампанское, но официант этого не сделал. Никто не притрагивался к бокалу Джорджа, но Джорджа отравили. А — это А. Б — это Б. Бокал Джорджа! Джордж! Две разные вещи. И деньги — кучи, кучи денег! И кто знает — может быть, вместе с ними и любовь? Не глядите на меня, как на безумного. Пойдемте, я вам кое-что покажу.

Отбросив назад стул, он вскочил и схватил Кемпа за руку.

— Пойдемте со мной.

Кемп с сожалением взглянул на недопитый чай.

— Следует расплатиться, — пробормотал он.

— Нет, нет, мы сейчас вернемся. Пойдемте. Я должен вам там кое-что показать. Пойдемте, Рейс.

Сдвинув в сторону стол, он увлек их за собой в вестибюль.

— Видите там телефонную будку?

— Да.

Антони порылся в карманах.

— Черт у меня нету двух пенсов. Не беда. Я передумал звонить. Вернемся.

Они возвратились в кафе, впереди Кемп, за ним Рейс с Антони.

Кемп был мрачен, он сел, взял трубку. Тщательно ее продул и начал прочищать вынутой из кармана булавкой.

Рейс хмуро поглядел на озабоченное лицо Антони. Потом откинулся на спинку стула, взял свою чашку и выпил оставшуюся в ней жидкость.

— Проклятье, — прорычал он. — Тут сахар!

Он посмотрел через стол на Антони и увидел, как его лицо медленно озаряется улыбкой.

— Ну что же, — пробормотал Кемп, отпивая из своей чашки глоток. — Что это, черт побери?

— Кофе, — сказал Антони. — И не думаю, что он вам понравится. Мне не понравился.

Антони с удовольствием созерцал, как глаза его спутников озарились молниеносной догадкой. Но блаженство его было недолговечным; новая мысль, словно обухом по голове, оглушила его.

— Боже… та машина! — закричал он. Он вскочил.

— Какой же я дурак… идиот! Она рассказала мне, что какая-то машина едва не сбила ее, а я пропустил это мимо ушей. Пойдемте, живо!

Кемп заметил:

— Она сказала, что пойдет прямо домой, когда покинула Ярд.

— Да. Почему я не пошел с ней?

— Дома кто-нибудь есть?

— Там Руфь Лессинг, она поджидала миссис Дрейк. Возможно, они все еще обсуждают подробности предстоящих похорон!