— И эта твоя просьба? — охрипшим голосом уточнил он. — Ты мог бы попросить у меня, что угодно… И ты спрашиваешь… об Онгэ?

— Да, — осторожно кивнул студент. — Ты часто упоминаешь это имя, но при этом… ничего больше не говоришь. С твоих слов я знаю, что Онгэ убили люди организации… Но кем он был? Как выглядел? Почему ты так боишься говорить о нем? Вздрагиваешь каждый раз, когда я называю его имя?..

— Почему?.. — Ацель помрачнел, и тени уплотнились вокруг него. — Потому что это самое болезненное моё воспоминание…

— Прости, — вновь извинился Эдвард, попадая в область воздействия жуткой ауры чёрного ящера, от которой его спина покрывалась ледяной коркой. — Зря я поднял эту тему… Прости…

— Он был мне, как отец.

— А? — выпрямился юноша.

— Онгэ… он был мне, как отец, — повторил пришелец, смягчив тон. — Спас меня, когда я умирал, позволил жить на своём корабле. Он был огоном, но… не таким, как другие…

— Значит, Онгэ был капитаном огонского отряда?

— Да… был, — утвердил тот подавлено.

— Он тоже с Сондэса?

— Нет, с Д’арнсиля. Это в галактике Асмодея — недалеко от Млечного Пути. Никогда там не был…

— И как выглядят д’арнсиляне?

— Мм… помнишь мы были в зоопарке и видели белых волков?

— Ага.

— Представь, если бы волки научились ходить на задних лапах и вымахали под два метра ростом.

— Онгэ — волк?!

— Нет, но очень похож.

— Волк! — не унимал возбуждения Эдвард.

— И что это за реакция? — Ацель слегка раскрепостился и уже не казался таким устрашающим.

— Это же… Как же это странно!

— Я не догоняю твоей логики. Гуманойдный ящер тебя не удивил, а гуманойдный волк — привел в экстаз?

— Да ладно тебе, Ацель, — рассмеялся студент, — ты каждый день меня удивляешь!

Человечество частенько ставит перед собой мотивационные вопросы, вроде: «Только вообразите, сколько младенцев появляется на свет в данный миг по всему миру?», или твердят фразу: «Пока ты смеёшься над «мемами», миллионы людей умирают! Не пускай жизнь на самотек, ведь в любой момент ты может присоединиться к их числу». Трудно поверить, но вряд ли среди всех этих изречений вы когда-нибудь услышите: «А сколько таксистов сейчас сидят за баранками своего авто и спешат доставить до пункта назначения очередного клиента?» Подобные мысли крутились в голове водителя жёлтого такси — неприметного мужичка, перешагнувшего ступень средних лет. Он мчатся по Лондону на новый вызов, которым должен был завершиться его рабочий день. Сегодня ему попадались одни чудаки, и все, чем он грезил под конец четверга, — это холодное пиво, пинта добротного холодного пива.

Таксист припарковался у французского ресторана и закурил «ожидательную» — так он её величал — сигарету. Не успел он расслабиться, как к его машине приблизились две фигуры — одна повыше и в длиннющем чёрном пальто, а другая — невысокая, в глянцевой синей куртке.

— Господи, — взмалился мужчина, зажевав табак, — пусть эти придурки пройдут мимо!

— Ты намного старше меня, — сказал Эдвард на выходе из «Côte Brasserie».

Дороги забились пробкой из автомобилей, погоняющих друг друга гудками. В час-пик Лондон становился агрессивным, и вечерние огни не доставляли прежнее эстетическое удовольствие, напоминая хищные кошачьи глаза, от которых хотелось сбежать в какой-нибудь тихий дом на окраине леса и жить там аскетом до середины дня, пока народ не разбредется по рабочим местам.

— Что?

— Учитывая, что ты попал в рабство в сознательном возрасте и провёл там три года, прибавить шесть лет с Онгэ, — складывал пальцы Эдвард, — плюс ещё четыре года на Ксионе и…

— Во-первых, это примерные цифры, — хлопнул его по плечу Ацель, — во-вторых — летоисчисление на планетах разное, в-третьих — глупо сравнивать возраст двух видов, Эдвард, уж тебе ли этого не знать?

— Но все-таки… Сколько тебе лет? Если в земных сутках двадцать четыре часа, а Земля делает оборот вокруг солнца за триста шестьдесят пять дней, сколько тебе в переводе на человеческий возраст?

— А ты от меня не отстанешь, да?

— Ага.

— Я без понятия!

— Да как такое может быть?!

— У меня были дела поважнее, чем считать свои года. Время — прерогатива счастливых, — фыркнул пришелец, проведя рукой по волосам.

— Прости.

— Прекрати!

Юноша вопрошающе поднял глаза.

— Прекрати попусту извиняться, — пояснил Ацель.

— Прости… В смысле…ладно, — глупо улыбнулся студент. — Но как я тогда узнаю, когда у тебя день рождения?

— Это ещё тебе зачем?

— Надо! — окатил тот пришельца настойчивым взглядом.

— Насколько феноменальную память нужно иметь, чтобы помнить день, когда ты появился на свет?

Эдвард резко остановился посреди дороги и торжественно объявил:

— 22 ноября 1998 года!

— Чего?

— Мой день рождения!

— Серьёзно?

— Агась.

— Да ну?

— Все люди знают дату своего рождения. Она у нас в свидетельстве записана. Ну так что? — хихикнул студент. — Если ты не знаешь, когда у тебя день рождения, может быть придумаем новую дату? Как насчёт дня, когда мы с тобой встретились? Шестнадцатое июня!

— Этой своей чертой создавать особые дни вы пугающе похожи на ксионцев…

— Может потому что…

— Не-ет!

Такси тронулось, проскребя асфальт грубыми шинами.

— До «Генриетты», пожалуйста! — вежливо обратился к водителю Эдвард, и тот исподлобья моргнул.

— И вам бы не помешало помыть салон! — внёс свою лепту Ацель.

— Да-да, спасибо, я уже слышал это сегодня…

— Правда? Вот видишь, Эдвард, — ткнул он студента локтем. — Не я один придираюсь!

Таксист опять моргнул, и юноша понял, как обстоит ситуация.

— Ацель. Кажется, это он о тебе.

— О!

— Ага.

— Я повторяюсь?

— Ага.

— Но ведь по делу же!

— Ну…

— Никаких «ну», Эдвард, — сложил руки на груди пришелец. — Клиент всегда прав!

Путь до «Генриетты» был недолог, однако по привычке водитель переключил радио на любимую волну, что настраивала его на получасовые поездки. Он без пятнадцати годков полстолетия работал таксистом и выстроил свой особенный водительской быт с хорошими и плохими сторонами, с зависимостью от сигарет и старомодным шансоном, от которого у пассажиров вяли уши.

— А можно выключить радио? — Пришелец постучал по сиденью.

Водитель печально вздохнул и щелкнул кнопкой автомобильного радио, случайно заскочив на новостную станцию.

— Сделайте погромче! — остановил его Эдвард, услышав знакомое имя.

«Двадцатишестилетнюю Габриэль Остин Феннис, уроженку Ланкашира, Кован-Бридж, проживающую в нынешнее время в Станвелле, признали невменяемой и обвинили в зверском убийстве собственной матери и профессора Нортона Хоггарда, дело о смерти которого до сих пор не было закрыто. Сама девушка отказалась комментировать происходящее. Судя по всему, она не помнит о том, что сделала. Тем не менее, мистер Луис Уэллс и другие очевидцы подтвердили, что видели мисс Феннис вблизи дома профессора в день его гибели, а также не отрицают того, что Габриэль Феннис присутствовала на похоронах и вела себя подозрительно…»

— Чёрт возьми! — воскликнул юноша, вылупив глаза на Ацеля. — На Габриэль из нашего мира повесили убийство профессора…

— Не смотри на меня так, — побледнел пришелец.

— Но ведь это ты его убил!

— Я не… я не специально! Просто… все пошло не по плану, — отвернулся он стыдливо.

— Она ничего не помнит, потому что в её теле была Габриэль из параллельной вселенной. Уверен, что и про мать они тоже наврали! — сжимал кулаки студент.

Таксист растянулся в алчной улыбке, а его щеки надулись и почти позеленели, как у Гринча, затевающего шалость.

— Гхым! — кашлянул он демонстративно. — А ничего, что я все слышал?

В парке горланила музыка. Неказистое бренчание гитары и аккомпанемент заикающегося фортепиано выплевывал граммофон, прикрепленный к бетонному столбу. Девочка лет шести просовывала пальцы сквозь квадратные прорези в высокой — как ей тогда казалось — ржавой ограде, за которой бурлила смердящая вода, заглатывающая прошлогодние листья и брошенный прохожим пластиковый стаканчик от газировки.