Целитель громко ударил по инструменту, изуродовал мелодию Виотти, и струна порвалась, а смычок обломился.

— Учитель?..

Девочка постаралась подступиться ближе, но тот не позволил ей этого сделать. Цепи вылезти из-под плаща и пронзили Блу прямо в грудь. Флересская вода окрасилась в цвет крови, и девочка ощутила, как золотая рыбка переворачивается брюхом кверху. Обескураженная, напуганная, Блу полетела с обрыва в океан. Последнее, что она запечатлела в своей памяти — лицо Учителя, а над ним — нимб оранжевого солнца.

В отличие от столицы Станвелл радовал глаза мягкостью цветов и простотой форм, лелеял слух тихими переулками. Эдвард вспоминал свой первый день в этом городе, когда пять лет назад он оставил позади родной Арканзас и один-одинешенек с тем самым рюкзаком за плечом, что и по сей день исправно ему служит, поехал в другую страну. Конечно, если бы не тётя Лили, которая никогда не одобряла жизненный путь старшей сестры, он бы, вероятнее всего, не был бы тем Эдвардом Лэйдом, о котором идёт речь в данной книге. На вопрос о том, почему он выбрал именно Станвелл, юноша лаконично отвечал: «Здесь живёт моя тётя». И в эту легенду все охотно верили…

Вместо того, чтобы раструбить о пропаже ребенка на все Соединённые Штаты, как любая нормальная мать, Рут преспокойно продолжала заниматься своими «неблагочестивыми делишками». Разве что теперь она могла позволить себе много того, от чего ее отгораживал сын: тратить заработок на все, что душе угодно (Никакого тебе желтоклювого нахлебника!), пропадать сутками в ночных клубах и жалеть, жалеть себя — бедную, несчастную мать-одиночку! Ведь родная плоть и кровь предала ее!

«Лучше жить без матери, чем жить с тобой», — злилась Лили, прознав о вздорном поведении сестры. В те годы Эдвард вел личный дневник, где крайним числом упоминалась неудачная попытка самоубийства и некая «медуза горгона». Лили не обнаружила в комнате мальчика «Гибсон», на котором он тогда только учился играть, и это стало ориентиром в поисках. С чувством горечи Лилия Лэйд (нынче — миссис Мол) также сыграла в молчанку — запаковала вещи и, никого не предупредив и не заявив в полицию, поехала на ближайшую железнодорожную станцию. «Вы не видели здесь мальчика двенадцати лет, вот такого роста, с гитарой?» — опрашивала она контролеров, ожидающих на станции людей. По счастливой случайности, бородатый мужичок в ермолке — местный бродяга, подошёл к растерянной женщине и сказал следующее: «Видал я мальца. Одиноким мне он показался, брошенным. Без гроша в кармане, а последнее — все мне в шапку, даже мысли не возникло — заслужил ли я? Сам себя угробил — спился, потерял дом, семью. Говорю ему: «Оставь при себе, тебе нужней». Он так посмотрел на меня, глазища краснищие от слез, протягивает руку со своими монетами и настойчиво: «Меня эти деньги не спасут, а вам — пригодятся». Ну я так посчитал, говорю: «Да, малой, на хлеб хватит». Он присел рядом и помалкивает. Я спрашиваю: «Чего ж ты тут один? Где родители твои?» Он мне: «У меня никого нет. Не знаете, сэр, как доехать до Станвелла?» А я то все знаю, я же тут — глаза и уши. А еще и как меня величает — «сэр»! Как будто я представляю из себя что ценное, а! Он поблагодарил меня за информацию и встал, а я вижу — безбилетник. Дай, думаю, подсоблю. Твержу: «Деньги тебе нужны? Какие таланты есть?» Он хлопает по футляру мозолистыми пальцами, мол, на гитаре играть умею. В общем, затеяли мы концерт, да собрали деньжат на билет».

Благодаря ценной наводке старика, в тот же вечер Лили села на поезд, где — не будет лишним упомянуть — и повстречала своего будущего мужа — англичанина Эндрю Мола.

Утром Эдвард учился, по вечерам, а иногда и в ночь — подрабатывал. Этот учебный год он он жил с «опекунами», но с приходом осени позволил себе первое съемное жильё. Так и повелось ему перебираться из квартиры в квартиру, пока по окончанию школы не наступила пора задумался о колледже. Тогда то юноша и поселился на Волкер-стрит — в квартале от студенческих общежитий.

Эдвард просунул ключ в дверную скважину, но вдруг понял, что дверь не заперта.

— О, нет, — принюхался Ацель.

— Грабители?

— Хуже…

— Что может быть хуже? — побледнел тот, когда чёрный ящер трусливо спрятался за его спиной, будто ожидая, что из квартиры вот-вот выпрыгнет монстр. — Что… что там такое? — Эдвард в ужасе начал заикаться.

— Сущее зло.

— З…зло?

Дверь распахнулась так внезапно, что студент, почти в сердечном приступе, выронил ключи. На пороге стояла невозмутимая Хелен Уоткинс, а за ней и её дочь — Пенни в своем лёгком ситцевом платьице из прошлого века, в котором, помнится, она щеголяла на космическом корабле.

Я же говорил… сущее зло! — Ацель согнул колени, чтобы за спиной юноши его не было видно.

— Миссис Уоткинс, как вы попали в мою квартиру и почему у вас в руках бита? — озадачился Эдвард.

Женщина постукивала деревянной булавой по ладони и сурово щурила глаза. Спортивные шорты и белая футболка смотрелись на ней диковинно, короткие кучерявые волосы торчали колом под эластичной спортивной повязкой, привнося в ее смертоносную ауру дополнительной развязности.

— И как это понимать? — перекосилась Хелен в лице. Её недоброжелательность была всецело посвящена Ацелю.

— Чудовище, — фыркнул пришелец.

— Ну все, ящерица, прощайся с жизнью! — Миссис Уоткинс попыталась ударить бесстыдника битой, но тот продолжал подло обороняться Эдвардом.

— Мама, успокойся, я уверена всему этому недоразумению есть рациональное объяснение, — рассудительно сказала Пенни. — Давай хотя бы запустим их в дом.

Они прошли в гостиную. Эта просторная комната с балконом была отведена для Авеля, поэтому, не трудно представить, в какой чистоте он её содержал. Обычно он делал влажную уборку по два или по два раза в день. После трёх суток простоя руки так и чесались взяться за швабру, но усталость и кровопотеря давали о себе знать, поэтому пришелец решил не идти на поводу у своей педантичности и сперва посвятить немного времени себе любимому. Он рухнул на диван, который стоял в центре комнаты перед старым «пузатым» телевизором, и уткнулся лицом в подушку, свесив раненую руку. Участвовать в балагане Уоткинсов он хотел меньше всего.

— Вы могли бы хотя бы позвонить! Уехали в Лондон, никого не предупредив, так дела не делаются, — смягчилась Хелен, откидывая биту за плечо. — Я как узнала, что там творится! Сразу тревогу забила.

— Так вам для этого бита понадобилась? Тревогу «бить»? — буркнул Ацель, не двинув не единичной мышцей.

— Нет, дорогуша… тебя!

— Мама просто не так давно устроилась в спортивный магазин и теперь пытается войти в образ, — хихикнула Пенни, выглянув из-за двери с чайным сервизом. — У вас, кстати, молоко скисло. — Девушка прикрыта дверь ногой и ушла на кухню.

— Эдвард, почему она трогает наш сервис? — Пришелец от возмущения привстал.

— Можно по одному? — перебил их студент, опершись о спинку дивана. — Я запутался.

— Можно, — согласился Ацель, — прогони Пенни с нашей кухни, это сейчас в приоритете.

— В приоритете тот, у кого бита!

Чёрный ящер оскалился:

— В приоритете тот, кто живёт в этой квартире!

— В приоритете граждане планеты Земля! — не сдавалась Хелен.

— В приоритете чай! — внесла свою лепту девушка, поставив поднос на круглый стол из чёрного стекла — такой маленький, что больше на него ничего не поместилось бы. — Налетайте!

Пока Пенни разливала напиток, миссис Уоткинс нажимала на кнопки пульта от телевизора.

Все новостные каналы гудели одной и той же вестью с пометкой: «Срочные новости». Заголовки гласили: «Теракт в Лондоне» и «Гибель Большого Бена».

«Полтора века Биг-Бен оставался олицетворением не только столицы, но и всего Соединенного Королевства. Но сегодня, впервые в истории… колокол не прозвенел. Главная часовая башня Вестминстерского дворца была уничтожена террористами в ночь с 25 на 26 июля. Как им удалось проникнуть внутрь незамеченными и установить взрывное устройство — вопрос, который волнует миллионы британцев. Количество жертв все ещё устанавливается…»