— Не хнычь, рептилия, твой Эдвард жив. Пока что.

— Тогда что это?

— Мы в параллельной вселенной, в той вселенной, где живет оригинальная Габриэль Феннис. А это — махнул он рукой, увешенной кольцами и браслетами, — Эдвард Лэйд из ее мира. Как видишь, его не стало в прошлом году, за месяц до двенадцатилетия.

— Эдвард… — Черный ящер смотрел на надгробье, едва сдерживая слезы. — Как это случилось?

— Самоубийство. Эдвард повесился в лесу, неподалеку от дома, после того, как поссорился с матерью.

— Он не мог…

— О, рептилия, вы двое — две стороны одной медали, теперь то ты видишь?

Следующей станцией этого странного путешествия по временам был пасмурный лес. Неимоверно пахло мокрой землей. Несколько часов назад прекратился хмурый осенний ливень. Иногда проблескивало солнце, но тепла его не хватало, чтобы просушить перелитую траву. Захлебываясь в коричневой жиже, растения увядали. Ацель шлепал голыми ногами по грязи и от каждого шага его коробило, прямо как в тот день, когда они с Эдвардом познакомились. Разве мог он представить, что какой-то наивный мальчишка будет значить для него так много? Что ж, пути господни неисповедимы…

Вскоре, черный ящер заслышал плач. Не нужно быть гадалкой, чтобы понять, кто плакал, и даже причины тех слез — заранее разъяснены. Ацель притаился за деревом. Эдвард, которого он наблюдал на этот раз, был старше: волосы отрасли, потемнели, как случается с возрастом, дюймов на десять прибавил в росте, будто бы похудел — стал совсем прозрачным; замшевая кофта великовата в плечах, а в руках, наоборот, коротка — такое приключается с подростками; на ногах старые добрые джинсы и черно-белые кеды. И вот он стоит на стопке камней и подобранной у мусорки подставки для обуви, перекручивает плетеную веревку, готовит эшафотный узел и беспрерывно трет глаза рукавом.

— Не делай этого, — сказал Ацель спокойно, назидательно — он знал к чему все ведет.

От неожиданности мальчик поскользнулся — подъем к самодельному эшафоту был разрушен.

— Вы меня напугали, — произнес он чуть дерзновенно, как и полагает двенадцатилетнему подростку.

— Стой! Не подходи, — предупредил пришелец, продолжая прятаться.

— Почему?

— Знаешь Медузу Горгону? — Глупые книжки Эдварда, наконец, пригодились.

— Знаю. Хотите сказать, если я вас увижу — превращусь в камень?

— Ага.

— Вроде бы по голосу — взрослый человек, а рассказываете мне тут сказки, как пятилетка.

— Что плохого в сказках?

— Они для детей.

— Сказки — это хорошие истории, а хорошие истории дарят надежду на то, что все будет хорошо.

— Не будет, не будет…

— Ладно, — рассердился тот, — не хочешь слушать сказки — слушай меня! Когда петля затянется у тебя на шее, ты забудешь о том, что хочешь умереть. Будешь скоблить на себе кожу, лишь бы освободиться, и молить о спасении, не в силах выдавить ни слова! А если не повезет, и узел выйдет недостаточно плотным, чтобы сломать тебе хребет, — ты долго и мучительно будешь умирать от удушия и адской боли, такой боли, какой ты в жизни своей не испытывал! Этого ты для себя желаешь, Эдвард?

— Тогда что мне делать?! — в голос разрыдался мальчик.

— Беги, — смягчился Ацель, — убегай, не считай себя трусом или предателем, будь тем, кем мечтаешь быть, даже если это великая глупость, не подстраивайся под других, а если тебе что-то нравится — держись за это обеими руками.

— Но куда мне бежать?…

— Куда угодно, в Станвелл, например! Возьми с собой гитару и мечту стать музыкантом, и езжай — езжай молча.

— Откуда вам известно о моих увлечениях? — смахнул слёзы мальчик и размеренно, чтобы чужак не услышал, как кроссовки сплющивают холмики грязи, двинулся к дереву. — Да кто вы такой?

— Просто друг.

— Но у меня нет друзей! — резко возразил тот. — И почему именно Станвелл? Что в нем особенного?

Эдвард прищурил опухшие глаза, с расстояния обошел ствол, но за ним не оказалось ничего, кроме обнищалых кустов и помятой травы. Уж не ошибся ли он деревом? Понапрасну бродил мальчик по осеннему лесу, взывал к таинственному собеседнику. Расстроенный и озадаченный, он вернулся к самодельному эшафоту. Веревка была оборвана. Эдвард нагнулся, чтобы её подобрать и приглядел на голой земле странные следы, вмятины чьих-то когтистых ног: ни человеческих, но и не звериных. Спустя несколько дней мальчик сбежал из дома.

Блу вымоталась, и вскоре галлоны воды, что она так усердно развертывала вокруг башни, низверглись обратно в океан, взболомутив несколько волн-великанов. Целитель тоже куда-то запропастился, не оставив людям никаких подсказок о том, как действовать. Между камнями и в трещинах просачивался расплав — живой металл, который контролировала Ида Ивнис — искусственный интеллект башни. Из дыры, зияющей в центре арены, доносился далекий гул, словно лава наполняет жерло вулкана, — это морская вода прорвалась на нижние этажи, в тюрьму; рушиться винтовая лестница, валятся одна за другой колонны золотой аркады.

Эдвард не знал, где сейчас Ацель. Конечно, он и помыслить не мог о том, что его друг обрёл сверхъестественную силу.

— Я изменил будущее, так ведь? — взбудораженно воскликнул пришелец, когда Беда переместил его в настоящее время, на спину дракона. — Он не убьет себя, так ведь? Эдвард не убьет себя!

— Не убьет? — вновь рассмеялся тот своим премерзким фальцетом. — Ты и так знаешь.

— О чем ты?

— О, разве я не говорил, что мы были в нашей вселенной?

Дракон дернулся; оперативно задействовав когти, Ацель вцепился животному в бок и сохранил равновесие. Пришелец ощутил, как под ногами дрожит звериное нутро, как подталкивает оно к зубастой пасти очередную порцию огня.

— Я не верю тебе! Эдвард, которого я знаю…

— Ничего ты не знаешь, не знаешь, рептилия, — непривычно серьёзно заголосил враг. — Не присваивай себе чужую судьбу, ты, жалкая трусливая ящерица! Или ты правда решил, что сможешь стать для этого человека тем же, кем для тебя являлся Онгэ? — Беда перебирал своими красными паучьми лапками. Схватив Ацеля за шиворот и подняв над океанской бездной, он произнёс, наслаждаясь его обалдевшим видом:

— Ты ему не отец, никогда им не был и никогда не будешь! — И чёрный ящер полетел вниз с высоты, на которой водная гладь, обычно, превращается в «мокрый бетон».

Целитель слышал от Блу, что в Лондоне намечается теракт, но тогда он был слишком занят охотой на архиэфиропа. Очевидным представлялось и связь с митингом, поэтому взрыв был обязан прогреметь в день студенческого фестиваля — 29 июля. «Пока жив протагонист — антагонист никуда не денется», — не выходило из памяти высказывание врага, когда один из порталов привел его в складское помещение военно-промышленного концерна, а оттуда — напрямую в колокольню Биг-Бена.

Ацель пропорол кремовый бок драконьему вожаку: десять глубоких порезов (по пять от каждой руки) от спины до брюха, и кровь заструилась по локтям. Повезло, что рептилия пролетала так близко, и он успел вонзить когти в чешуйчатую шкуру и повиснуть. Чем сильнее сопротивлялся дракон, тем глубже становилась рана. Мрачные тени проплывали над головой — это драконья стая ярусами восходила к небу.

Ацель норовил вскарабкаться дракону на спину, но из-за непредсказуемых юлений крылатой твари он не мог оторвать когти без риска быть сброшенным в воду. Воспользовавшись удачным моментом, пришелец всё-таки сумел немного подтянуться на руках. К сожалению, для дракона боль стала критической, и он с воплем врезался в башню. Из-за мощного удара рана Ацеля закровоточила, на языке осел металлический привкус. Дракон вывернул шею, чтобы перекусить жертву пополам, но пришелец вовремя выставил вперед руку, и клыки вонзились в неё. Чёрный ящер уже и не думал сохранить конечность — на кону свояла жизнь. Кровь заливалась в рукава, и в какой-то момент белая рубашка на треть поменяла цвет. Правая лапа рептилии мяла плечо, и Ацель не был уверен — целы ли его кости. Ну почему именно сейчас новооткрытые сверхсилы оставили его?