— Не надо Старейшин, — быстро говорит Кир.

— Ах да, прости, забыла, что ты их не любишь. Ну, посмотрим, наверняка найдётся подходящий клуб, их в столице сотни.

Кир задумчиво кивает и снова упяливается в бук.

— А про что там говорят?

— Рассказывают, как разные лягушки защищаются от хищников, — отвечаю.

Кир некоторое время вслушивается, даже шкурить прекратил.

— А в этом

языке

, — говорит он, используя на сей раз правильное слово, — есть буквы?

— Есть, — киваю. — Только они не такие, как в муданжском.

— Заново учить придётся? — уточняет Кир, но без отвращения.

— Ага. Но их меньше.

— А слова там есть?

— А как же!

Кир ещё немножко слушает, потом вздыхает и устраивается поудобнее, чтобы шкурить дальше. Я лезу в бук и подключаю муданжские субтитры к передаче. За это следует благодарить команду книжников Унгуца, стремительно переводящую на муданжский избранные тексты земной культуры. Их представления о важнейших текстах не совсем совпадает с моим, но тоже имеют под собой основание — они начали с книг и фильмов об образовании и устройстве Земли, плавно перейдя на биологию и географию, поскольку считают, что планета и её «природное население» (то есть, растения, звери и боги) определяют человеческую культуру.

— Вот, — говорю, — теперь внизу будет написано, что они там говорят.

Кир впивается взглядом в экран со всем вниманием, на какое способен подросток. Челноки забыты, но я не внакладе. С нужной скоростью ребёнку читать тяжело, но он очень старается, глаза так и бегают туда — сюда, аж рот приоткрыл от усердия.

Через две передачи и связав несколько сантиметров, я решаю, что ребёнку пора отдохнуть и останавливаю плейлист.

— Пойдём обед готовить, — говорю.

Кир нехотя отрывается и трёт глаза. Ещё бы, два часа сабы читать.

Мы в атмосфере дружеской тишины режем и варим суп, запекаем мясной рулет и жарим гречку — после визита маменьки осталось несколько пачек, и Азамат неожиданно проникся нежностью к гречке, жареной на бараньем жиру с луком. Она так пахнет бараном, что Кир явно считает её мясом и выпрашивает у меня пару ложек до обеда.

— Давай теперь делать какой — нибудь сладкий пирог. Ты с чем хочешь?

Кир хмурится и внезапно делает ровно такое выражение лица, как когда Азамат ему предлагает поиграть. Здрасьте — приехали.

— Ни с чем.

— Значит, будет без ничего, — пожимаю плечами. — В крайней тумбочке стоит мешок с мукой, начерпай оттуда два стакана.

Кир лезет в мешок и косится на меня.

— Это не мука, тут что — то белое.

— Это мука, только не ячменная, а из пшеницы. Она у вас на Муданге не растёт, я её с другой планеты заказываю.

— Мука с другой планеты? — поражается Кир и принимается хохотать. — Вы бы ещё траву оттуда привезли! Или шишки!

— Ладно — ладно, — хмыкаю. — Не пробовал ещё ничего из неё, а смеёшься.

Кир начерпывает мне два стакана и под детальным руководством просеивает их сквозь сито. Мне — то обычно лень, но раз есть рабочие руки… Я замешиваю тесто и предоставляю Киру его разминать. Потом скатываю в колбаску, режу и показываю, как раскатывать. А потом сижу в кресле и любуюсь, как он старательно творит чудеса скалкой — у меня так ровно никогда в жизни не выйдет.

— Ну вот, — говорю, когда образуется целый стол заготовок. — Теперь мажем маслом, посыпаем сахаром, скручиваем, складываем, режем — и в духовку.

Кир с упоением делает плюшки, как будто это не булочки съел — и-нету, а скульптура на века. Смазывает так, чтобы масло не заходило за край, чтобы всё хорошо прилипло куда надо, режет ровно посередине, разворачивает сердечком, ещё с боков прижимает немножко, чтобы пошире вышло. Короче, дорвался человек до креатива. Плюшки в этом смысле дело благодарное, я тоже в детстве любила их лепить.

Когда два противня загружены в духовку, ребёнок даже немного расстраивается, что такое интересное занятие кончилось.

К обеду подтягивается Азамат с голодным Алэком, так что я ухожу кормить мелкого, а когда возвращаюсь, у нас всё по — прежнему. Кир мрачно сидит в углу, Азамат пытается рассказывать, каких зверей видел в лесу, но ребёнок упорно всем своим видом показывает, что ему не интересно. Зато хотя бы он ест свои плюшки. Не то чтобы я считала, что сладкое и хлебное необходимо для ребёнка, но ведь странно, что вчера он так категорически отказался, да и сегодня был не в восторге от мысли о пироге. Какая такая травма детства может быть связана с выпечкой?

Азамат, впрочем, моего облегчения по поводу плюшек не разделяет, хотя и наворачивает их за двоих. Он хмур и беспокоен, косится на Кира, то и дело порывается что — то сказать, но в последний момент передумывает. К счастью, вскоре приходит Хос, получивший нашу «записку».

Он скребётся когтями в дверь, как кошка. На нём всё тот же бирюзовый костюм, а поверх него расшитая серебром куртка. Вид совершенно уголовный.

— Напугали, — сообщает вместо «здрасьте». — Беру банку, а она говорит!

Мы смеёмся.

— Прости, но мы не придумали, как ещё тебе передать послание.

— Скажите птицам, — пожимает плечами Хос. — Они повторят.

На ферму мы отправляемся все вместе (кроме Филина, который по — прежнему ужасно боится Хоса). Хос прилипает к стеклу и с мурчанием и взвизгами таращится на проплывающую под нами землю. Так высоко он ещё никогда не забирался, и его это очень веселит. Киру передаётся его возбуждение, так что он прилипает к другому окну и тоже радостно вопит, стоит унгуцу хоть чуток вздрогнуть. Алэк пищит вообще непрерывно.

Ферма находится в очень живописном месте: с юга Дол, с севера горы, в нашу сторону, на запад, лес, а на восток луга, где до сих пор не пожухла трава. Фермер выходит к нам, изумлённый до предела.

— Ахмад — хон! Что стряслось? Да вы всей семьёй… Что — то с домом?

— Ничего, Молычин, мы просто выбрались на прогулку и решили залететь к тебе. Ничего, что без приглашения?

По лицу фермера явно видно, что чего, ещё как чего! Но он вежливо соглашается.

— Мы заходить не будем, — успокаивает его Азамат. — А вот сыновей — то кликни, дело есть.

Молычин, стараясь не поворачиваться к нам спиной, стучит в окно и вопит открывшему, чтобы все выходили, Император пожаловал. Сыновья высыпают гурьбой, тут явно уже и внуки присоединились.

— Доброго здоровья вам, работящие мужи, — вежливо здоровается Азамат.

— И вам счастливого дома, Ахмад — хон, — шелестят обескураженные мужики и ребята, поясно кланяясь.

— Я вот хочу вас кое с кем познакомить, — с хитрой улыбкой продолжает муж и выталкивает вперёд Хоса, который немного нервничает от такого количества людей в непосредственной близости. — Знаете его?

У старших округляются глаза.

— Вы демона поймали, что ли?

Хос тихо рычит, но я глажу его по спине, и он замолкает.

— Мы его не поймали, — спокойно объясняет Азамат. — Мы с ним подружились. И очень вас прошу, не называйте его демоном, он этого очень не любит и сразу злится. Зовите его «хозяин леса».

— Ишь чего захотел, кот драный, — бормочет один из старших сыновей, рассматривая Хоса. Тот прижимает уши и фыркает. Мужик шарахается.

— Тихо, тихо, — осаживает обоих Азамат. — Не надо ссориться. Право слово, вам нетрудно будет называть его так, как ему нравится. Хозяин леса согласен приносить вам дичь из лесу в обмен на сурков. Как вам такая идея?

— Да он у нас этих сурков и так тырит! — разводит руками фермер.

— Вот потому я и привёл его сегодня сюда, чтобы всё обсудить. Он не будет больше воровать сурков, если вы согласитесь обменивать их на дичь.

— Ага, не будет он, как же… — ворчит всё тот же старший сын.

Азамат переступает так, чтобы смотреть ему в глаза.

— Если кражи повторятся, сообщите мне, я сам с ним разберусь. Но вот если кто из вас причинит вред хозяину леса, тот тоже будет иметь дело со мной, а как бы не с самим Ирлик — хоном.

Мужик вздрагивает и пригибает голову.

— Так точно, Ахмад — хон.