— Лиза, я не знаю, что делать с этими духовниками, они все посходили с ума!

Из — за высокой спинки кресла выглядывает матушка, которая вместе со мной сидела и пила какао со взбитыми сливками.

— Ты что такое говоришь, сынок? — строго спрашивает она. — Ты с духовниками — то поосторожней…

— Ой, Ма, прости, не заметил тебя, — кается Азамат. — Лиз, сходи со мной в кабинет, а?

Я поднимаюсь, спешно проглатывая откушенный кусок и прихватываю чашку в то время как матушка ворчит:

— Да сел бы поел спокойно, не убежит жена — то…

Но мы уже выходим.

— Что там стряслось? — спрашиваю, когда Азамат плотно закрывает за нами дверь своего кабинета и усаживается прямо на антикварный стол.

— Да видишь ли, Алтонгирел не такая уж невинная жертва, как он вчера притворялся.

Я хлопаю глазами.

— Хочешь сказать, он первым начал ссору с Аж- тьфу, с утра я это не произнесу.

— Ну, скажем так, я начинаю с тобой соглашаться в отношении того, что Алтонгирелу катастрофически не хватает такта. Когда Старейшина довольно резко отказался принять ученицу из безродных, наш дорогой друг решил надавить на слабые места, мол, вы же сами квазар, и каково бы вам было, если бы вас не взяли в учение… ну и несколько увлёкся, живописуя подробности. Всех духовных тонкостей они при мне не обсуждали, но я так понял, Ажгдийдимидину было не слишком приятно выслушивать, в каких мучениях он бы умер в такой ситуации.

Я могу только закрывать лицо руками — Алтоша такой Алтоша!

— Ажгдийдимидин попросил его уйти, — продолжает Азамат. — Тогда Алтонгирел принялся его обличать в нежелании помочь ближнему, мол, он просто отворачивается от чужих проблем, всего лишь из — за каких — то предрассудков, а всё потому что с ним самим и его близкими никогда ничего плохого не случалось, и как вообще настолько узкомыслящий человек может быть допущен к решению мировых проблем. Как ты понимаешь, Старейшина, хоть он и терпеливый человек, такого хамства не снёс, и выдворил Алтонгирела силой.

— О господи! — опешиваю я. — Алтоша что, совсем умом сдвинулся?

— Вот и я о том же, — вздыхает Азамат. — Он, как я понимаю, очень близко к сердцу принял ситуацию с Айшей. Честно говоря, я не ожидал от него такого рвения помочь девочке… — Азамат встаёт и прохаживается по комнате. — Ещё честнее, я не знал, что он вообще способен так отчаянно сопереживать другому человеку.

— Ну почему, он ведь сопереживал тебе, когда тебя изгнали. Даже увязался следом, не жил на планете несколько лет…

— Это да, — щурясь, соглашается Азамат, — но, во — первых, ему в любом случае нужно было провести несколько лет вдали от наставника, а работа наёмника престижна, да и визитов домой никто не запрещал, во — вторых… Понимаешь, это другое. Он всё детство на меня очень сильно полагался, особенно после смерти отца. Он ведь и готовить никогда не умел, и в принципе был неприспособлен к самостоятельной жизни. Естественно, без меня ему сразу стало очень трудно, не к кому пойти за помощью и советом. Поэтому, как мне кажется, сопереживание там играло второстепенную роль, чисто с практической точки зрения ему было намного комфортнее со мной, чем без меня. А тут совсем другая история, он ведь совершенно не нуждается в Айше, но тем не менее печётся о ней, как о родной.

— Погоди — погоди, — перебиваю я. — Ты хочешь сказать, что полагаешь, будто единственный человек, который не бросил тебя в беде, сделал это из корыстных соображений?

Азамат возводит очи горе.

— Лиза, ну что ты на меня тему переводишь, я ведь не о том!

— Ну почему, ты как раз о том, — возражаю я. — Ты считаешь, что Алтонгирел неспособен к сопереживанию только потому, что не веришь, будто он сопереживал тебе. Но вот помнишь, когда Эцаган был ранен, Алтонгирел ведь ему сопереживал, правильно?

— Ну ты сравнила! Эцагана — то он любит!

Поскольку мы говорим на муданжском, Азамат использует то самое слово «любить», которое означает «любить как друга или члена семьи». На чём я его и ловлю.

— Хочешь сказать, тебя он не любит?

— Лиза, чего ты цепляешься к словам? Мы с ним друзья, что ещё ты ожидаешь услышать?

— Видишь ли, котик, — я подцепляю его под локоть и присоединяюсь в расхаживании по комнате. — Мне Алтонгирел совершенно не кажется человеком, неспособным к сочувствию. Он с некоторым трудом выстраивает отношения с окружающими людьми, это правда, но я бы не назвала его бесчувственным или расчётливым. А вот за тобой водится не замечать, что твоя жизнь кому — то небезразлична.

— Мне всегда говорили, что скромность — это хорошее качество, — сообщает Азамат куда — то в сторону.

— Скромность предполагает, что ты не выставляешь свою значимость напоказ, а не то, что ты о ней не подозреваешь. Ведь получается, что ты считаешь Алтонгирела хуже, чем он есть.

— Ты его защищаешь? — усмехается Азамат. — От меня? А мне казалось, вы не ладите…

— Я не его защищаю, а тебя пытаюсь понять. С Алтонгирелом мы ладим так себе, хотя последнее время получше, чем раньше, но тем удивительнее для меня, что ты о нём худшего мнения, чем я!

— А я не могу взять в толк, почему тебя так волнует моё отношение к

Алтонгирелу. Я заметил, что ваши отношения значительно потеплели, а стоит мне отвернуться, как тут же появляется Ирлик — хон и втягивает вас обоих в какое — нибудь увлекательное приключение! — заканчивает он внезапно эмоционально.

— Вот потому и волнует, — медленно произношу я. — Если уж ты не доверяешь Алтонгирелу, которого знаешь с детства, и считаешь, что он остался твоим другом исключительно потому что ему было так удобнее, то страшно представить, что ты думаешь обо мне.

Азамат устало трёт глаза — а ведь ещё только утро.

— Лиза, ты знаешь, что я о тебе думаю. Что ты самая лучшая и самая красивая, и что без тебя моя жизнь походила бы на попытку вплавь преодолеть океан Гэй посреди зимы. Неужели ты всё ещё сомневаешься в моих чувствах?

— Нет, но ты почему — то сомневаешься в моих, — развожу я руками. — Ирлик может составить тебе конкуренцию примерно с тем же успехом, что Хос. Или, скажем, какое — нибудь диковинное растение. Мне, конечно, любопытно, у нас ведь, на Земле, нет богов, но ты же не можешь всерьёз полагать, что мне может быть интересен как мужчина некий полугуманоид, который может в любой момент забыть, кто я такая и как его самого зовут!

— Это очень рациональные соображения, — вздыхает Азамат. — К сожалению, интерес рождается обычно от вещей иррациональных. Например, от красоты. Да и статус играет роль…

— Безусловно играет! — подхватываю я. — Именно поэтому у бога — прародителя чудовищ, которого собратья и родная жена так ненавидят, что заперли в подземной пещере на двести лет, гораздо меньше шансов, чем у человека, которого совершенно посторонние люди избрали над собой Императором, тебе так не кажется? Да и не знаю, как ты, а я золотые зубы не считаю особо привлекательными.

— Хорошо, хорошо, не кипятись, — Азамат поднимает руки в пораженческом жесте. — Я знаю, что ты не склонна к иррациональным поступкам. Но согласись, что Ирлик — хон приходит к тебе, ведь именно ты его интересуешь.

Я пожимаю плечами.

— По — моему, он приходит к нам просто потому, что ему одиноко. А интересует его последнее время в основном Кир, потому что он наглый. Конечно, Ирлик, видимо, по природе ловелас, но он уважает и тебя, и мои чувства к тебе, и, как мне кажется, оставил идею меня соблазнить.

Азамат качает головой и молчит.

— Коть, ну что я должна сделать, чтобы ты перестал во мне сомневаться, а? — тихо спрашиваю я. — Тебе — то легко, ты мне сказал, что я самая лучшая и самая красивая, и я верю, что ты действительно так думаешь. А если я тебе то же самое пытаюсь сказать, ты меня всерьёз не воспринимаешь или вообще начинаешь искать какие — нибудь тайные причины, зачем это я вдруг к тебе подлизываюсь. А теперь ещё выясняется, что и лучшего друга ты подозреваешь в том же самом. Может, просто кто — то слишком мнительный, а?