С Алэком очень трудно играть в прятки. Когда прячется он, я серьёзно подолгу не могу его найти, потому что жилая часть дворца довольно большая, в ней куча шкафов, тумбочек и поддиваний, в которые прекрасно помещается годовалый ребёнок. При этом суть игры он понимает хорошо, ползает резво и сидит тихо, так что если не мухлевать — не смотреть, куда он направился, и не сверяться с ребёнколокатором, — то я всерьёз иногда не могу его найти. Когда же прячусь я, он, похоже, находит меня по запаху, иначе я не могу объяснить, как он умудряется обнаруживать меня со стопроцентным попаданием.

И вот, забралась это я на антресоли в надежде, что хоть на этот раз ребёнок помыкается вокруг чуть подольше, и мне удастся немного перевести дух, и тут дверь гостиной открывается, являя моему взору в щель между дверцами высокого благообразного старца в шубе и носках.

Я очень, очень хочу сделать вид, что никого нет дома, но при мысли, как отреагирует Арават на моё выпадение с антресолей, меня разбирает такой смех, что сдержаться не удаётся. Да ещё Алэк как раз в этот момент выруливает из спальни и безошибочно устремляется к моему убежищу с криком: «Мама! Насё!»

Нашёл, паразитик.

Мучительно собрав волю в кулак, я открываю дверцу и спрыгиваю на ковёр, стараясь сохранить нейтральное выражение лица, как будто это не я среди бела дня прячусь в антресолях между запасными дифжир. Арават провожает моё низвержение пустым взглядом.

Алэк ужасно радуется и поднимается на неустойчивые ножки, тут же схватившись за мою юбку.

— Умница, маленький, нашёл маму! — хвалю я, про себя скрежеща зубами и напряжённо ожидая собирающейся бури.

— Нашего брата не проведёшь, — неожиданно мирно замечает Арават, наконец — то входя в гостиную и закрывая за собой дверь.

Впрочем, когда я поднимаю взгляд, вижу по его перекошенному лицу, что непринуждённый тон дался ему с таким же трудом, как мне прыжок вниз. Неужто решил проявить тактичность? Он же такого слова не знает! Как бы там ни было, главное не начать оправдываться, ещё не хватало позволить ему заставить меня неловко себя чувствовать.

— Здравствуй, — демонстрирую я поверхностную вежливость. — А что же ты не предупредил, что зайдёшь? Я бы с кухонь чего — нибудь вкусного заказала.

— Я не знал, будет ли у меня время, — как — то неубедительно бормочет Арават. — Ездил к другу на Орл, а тут долхотскую дорогу завалило снежной лавиной, сегодня не проехать.

— Так тебе переночевать надо? — уточняю я.

— Не волнуйся, — поджимает губы он, — постоялые дворы в столице ещё не перевелись.

Я закатываю глаза. По мне — то пусть бы он и правда на постоялом дворе остановился, но Азамат расстроится, а то и вовсе силком его посреди ночи сюда притащит, так уже случилось разок.

— Азамат будет рад, если ты останешься у нас, — сообщаю я, стараясь не кривить душой. — Кир, кстати, тоже давно тебя не видел. Так что выбирай себе гостевую комнату, шубу можешь оставить в коридоре на вешалке, чтобы её почистили от снега. Кстати, спасибо, что сапоги снял.

Арават пару секунд колеблется, принимать ли моё не слишком радушное приглашение, но потом всё — таки начинает расстёгивать шубу.

— После прошлого раза я к тебе в сапогах на артун не подойду, — бросает он, выходя в коридор.

Я, конечно, понимаю, что он хочет намекнуть на мою психическую неуравновешенность, как он это любит, но всё, чего он добивается, — это повышения моей самооценки.

С тех пор, как они с Азаматом официально помирились и натрескались мангустовых яблок, Арават навещал нас два раза — тут и на Доле. Собственно, инцидент с сапогами произошёл там, когда после тура по табуну, который ему устраивали Азамат с Киром, Арават прямо в навозных сапогах вломился в детскую на внука посмотреть. Я, естественно, имела что сказать по этому поводу, вон, до сих пор помнит.

— Мама! Игать! — напоминает Алэк.

— Давай в мячик? — предлагаю я. Прятаться при Аравате всё — таки больше не хочется.

— Неть!

— Ну хочешь я тебе щенят на столе запущу? — с надеждой спрашиваю я.

— Неееть!

Я принимаюсь соображать, чем бы ещё увлечь дитятко так, чтобы Аравату не довелось наблюдать меня с неожиданных ракурсов. Он тем временем возвращается из коридора, и Алэк переключается на него.

— Деда! Пятаца!

На «деду» Арават уже привык откликаться, но на этом его познания в моём родном языке и заканчиваются.

— Котик, с дедой надо по — муданжски говорить, — напоминаю я.

Алэк тут же с лёгкостью повторяет свои требования на муданжском.

— Нет, малыш, я уже старый в прятки играть, — возражает Арават, величественно опускаясь на диван. При всём моём к нему своеобразном отношении, я вынуждена признать, что он умеет себя подать, пожалуй, даже лучше, чем Азамат. — Иди лучше сюда, я тебя на коленке покатаю.

Алэк, немного сдувшийся после отказа, снова оживляется и топает на зов. Арават сажает его верхом себе на ногу и принимается покачивать, декламируя какой — то стишок про лошадок и умудряясь при этом нисколько не утратить величия и благообразия. Я вынуждена признать один — ноль в его пользу и тихонько усаживаюсь у стеночки, не привлекая к себе внимания.

Где — то через часок ребёнку всё — таки надоедает кататься, но он утомляется достаточно, чтобы перейти к более тихим играм. Я извлекаю большую коробку с пирамидками и мозаиками и принимаюсь объяснять ребёнку, что красную собачку надо положить либо к красным, либо к собачкам, а синюю кошечку соответственно. На трёх языках это особенно пикантно. Краем глаза замечаю, что Арават украдкой утирает пот со лба.

— Если хочешь, закажи себе что — нибудь, меню на журнальном столике, — напоминаю я.

— Да, пожалуй, после таких трудов можно и подкрепиться, — соглашается он. — Заводной какой мальчуган… Давно ты с ним тут бесишься?

— С семи утра, — вздыхаю я.

— Не понял, а няня где? — поднимает брови Арават.

— Няню я сама вчера отпустила поспать подольше, а то он уже на ногах не держится. После обеда придёт.

— Ничего себе, такого молодого парня укатать, вот это я понимаю наследный князь!

— Азамат и сам в детстве был неугомонный, разве нет? — пожимаю плечами я.

Арават задумывается на секунду.

— Я его таким маленьким и не помню, — признаётся. — Он тогда ещё у матери жил. Я его забрал трёхлетним, взрослый парень, считай. И спрос с него, как со взрослого, у меня не забалуешь. А этот — совсем сопля, и накажешь — не поймёт, за что. Говоришь, Азамат такой же был?

— Ийзих — хон говорит, мне — то знать неоткуда, — уточняю я, вынимая у Алэка изо рта крышку от коробки. — Говорит, после того, как он ходить начал, она похудела вдвое оттого, что гонялась за ним по всему городу.

Арават озадаченно смотрит на Алэка.

— Как же она с ним управлялась — то три года, если я за час выдохся? — бормочет он себе под нос.

— Не поняла, а где была няня? — копирую я его.

— Да я как — то подумал, чего ей, неработающей, один ребёнок? Всё ж не столичная неженка, справится…

Я выразительно двигаю бровями, но оставляю комментарии при себе. Скоро обед, Азамат придёт, не хочется, чтобы он оказался прямо посреди ссоры.

Алэк обнаруживает, что у дисков от пирамидки хорошая аэродинамика, и их можно запускать во все стороны по комнате. Хорошо, что у всей мебели бронебойные дверцы.

Арават что — то бухтит, разбираясь в меню. Видимо, до него не сразу дошло, что оно не лежит на столе отдельной книжечкой, а представлено в цифровом виде на экране, которым и является столешница.

— Добавь там для ребёнка жевательный бублик, — прошу я немного мстительно: пускай полазает по вкладкам, поищет мне этот загадочный продукт.

— Что это? — с недоверием спрашивает Арават.

— Такая большая мягкая конфета, которую можно жевать часами. Ему для зубов надо, ну и чтобы поменьше у нас взрослой еды клянчил.

Арават снова ворчит что — то неразборчивое, но после нескольких попыток навигации по меню, всё — таки находит нужное. И тут же получает по лбу диском от пирамидки.