— Я помню, как ты, когда первый раз Дол увидела, сказала, мол, как здорово, тут совсем нет людей. Теперь понимаю, что тебе это было весьма непривычно.

Первая наша остановка — дом моей маман. Собственно, моё семейство тут и пропишется на время пребывания, а остальные наши спутники размещаются в гостинице за углом. Умукх ещё в космопорту перед паспортным контролем принял более человекообразную форму, так что теперь он похож на пережарившегося на солнышке подростка — альбиноса, впрочем, рядом с Азаматом его всё равно никто не замечает.

Маман встречает нас у калитки своего дизайнерского сада и сразу кидается обнимать — не уворачивается никто, даже бог. Впрочем, от неё и дьявол бы не увернулся, чего там какой — то ктырь со змеями на голове…

— Приехали мои хорошие! — приговаривает маман, заключая в пылких объятьях напряжённого Ирнчина. — Так, а это у нас кто?

— Мама, это Кир, наш с Азаматом старшенький, — представляю я, лихорадочно вспоминая, есть ли среди присутствующих кто — то непосвящённый в Великую Тайну.

— Ой, внучо — о-ок!!! — разражается мама, стискивая Кира так, что он проминается посерёдке. Азамат еле слышно вздыхает с облегчением — можно подумать, он ожидал какой — то другой реакции.

— А Олежек — то как вырос! — продолжает мама, отпустив наконец Кира. — Ну что, давайте в дом, устали наверное, с дороги — то, холодненького попейте…

— Да какое устали, мам, мы только проснулись и с комфортом доехали. Нам с Азаматом через два часа надо быть в головном офисе ЗС, а остальным Янка взялась обеспечивать культурную программу. Сейчас багаж разложим, переоденемся и разбежимся.

— А я что буду делать? — возмущается маман.

— С ребёнком сидеть! — ехидно предлагаю я.

— Вот я так и знала, что ты его на меня повесишь! — притворно жалуется мама, перехватывая у меня мелкого. Он её, конечно, не помнит, но новым людям всегда радуется. — Ладно же, идите развлекайтесь, мы с Олежеком и без вас не соскучимся, правда, моё золотко?

Алэк весело поддакивает.

Затащив чемоданы и переодевшись в парадное, мы с Азаматом выходим на террасу глотнуть того самого холодненького, а то уж очень бабье лето в этом году удалось. Одновременно с нами на террасу из сада поднимается молодой человек сильно муданжской наружности, неся в руках коробку с саженцами. Нас он заметить не успевает, но чуть не роняет саженцы, уперевшись взглядом в Унгуца, который был занят изучением маминой коллекции облепих.

— Унгуц?! — выпаливает молодой человек.

— Сычик?! — не менее ошеломлённо отзывается Унгуц. Его и без того морщинистое лицо совсем складывается в сборочку, а глаза приобретают неестественный блеск. — Мальчик мой, да ты совсем взрослый… Как же ты тут оказался?

— Тот же вопрос к тебе, — недоумённо говорит Сычик, ставя саженцы от греха подальше на широкий подоконник. — Я — то у Ирмы — хон работаю в фирме, а вот что ты у неё в доме делаешь? Меня искал, что ли?

— Нет, я думал, ты наёмничаешь где — то, — мотает головой Унгуц. — А я тут в свите Императора на переговоры прилетел, — и кивает в сторону Азамата.

Тут парень наконец — то замечает нас. А мы при полном параде. Азамат всё порывался для общения с ЗС одеться по — земному, чтобы за варвара не считали, но мысль о нём в деловом костюме с галстуком сразу заставляла меня хохотать до икоты, так что решено было нарядиться в муданжском стиле, как подобает в такой ситуации — золотое шитьё с камнями, тонна бус, цепочки в волосах и всё в таком духе. Сычик умудрился нас не заметить только потому, что мы стояли в тени, а если бы солнышко попало, мы бы горели, как ёлочки.

— А — ахмад — хон? — запинается парень, таращась на нам круглыми глазами. — А… почему здесь?

— Потому что Ирма — моя мать, — объясняю я, сама несколько в растерянности. — А вы родственники, что ли?

— Сыч — внук Старейшины, двоюродный брат Ирих, — поясняет мне Азамат, потом кивает Сычу. — Да, ты знатно вырос, я тебя совсем маленьким последний раз видел. Ты меня и не помнишь, поди.

Сыч вытягивает вперёд голову, поскольку глаза уже больше вытаращить не может.

— Дядя Байч — Харах?!

Тут к нам присоединяется моя маман с кувшином ледяного чая.

— А, Сычик, ты мне подготовил саженцев на завтра? — спрашивает она на ломаном муданжском.

Сыч молча кивает и указывает на коробку.

— Ирма — хон, вы мне не говорили, что ваша дочь замужем за Императором Муданга, которого я ещё и знаю с детства, — укоризненно замечает он.

Маман ставит кувшин и отмахивается.

— Да ну вас, муданжцев, поди разбери, кому чего говорить — не говорить. И потом, тебе — то он никто, ты ж не гражданин Муданга.

— Как не гражданин? — удивляется Унгуц. А я только соображаю, когда это мама успела так выучить муданжский, если даже всеобщий всю жизнь освоить не могла.

— Ирма — хон мне выхлопотала земное гражданство, — поясняет Сыч.

— А как ты вообще сюда попал? — интересуется Унгуц.

— Как — как, гастарбайтером. Тут программу открыли, на четыре месяца можно приезжать на подработки, а то земляне все переквалифицированные, ручную работу делать некому. Вот я и приехал, занимался ремонтом домов. Ирме — хон вот эту террасу построил. Потом по мелочи в саду помогал. Ну и — она решила меня оставить.

— Ну, мам, ты даёшь, ни словом же не обмолвилась, — укоряю я.

— А чего я, отчитываться тебе должна? Ты себе завела муданжца, а я чем хуже? Сашка в другом городе, ты вообще в другой галактике, я что ли сама должна полы мыть во всём доме? Свои дети пользы не приносят, так хоть чужие.

— Это не чужие, — усмехается Азамат. — Это тоже считай свои. Ну ладно, давай, Лиз, по стаканчику и пошли, не хотелось бы опоздать. Старейшина, вы тоже с нами, так что не расслабляйтесь, с Сычом ещё поболтаете.

— Да уж, было бы интересно, — соглашается Унгуц, поправляя парадный диль.

Мы с Азаматом, Ирнчином и обоими Старейшинами выгружаемся из казённой авиетки у парадного входа в здание Земного Союза. Азамату в дополнение к парадным одеяниям пришлось напялить Императорский венец — меховую шапку в драгоценных камнях и с высоченным шпилем, который, конечно, не вписывается в дверной проём авиетки. Туда один Азамат — то не вписывается, чего уж там. Однако ему всё же удаётся не ударить в грязь лицом, и очень хорошо, потому что нас встречает толпа журналистов с камерами.

— А как же закон о нефотографировании? — тихо интересуюсь я.

Азамат пожимает плечами.

— На Земле он не действует.

Нас выходят встречать какие — то незнакомые персонажи из ЗС. Не то чтобы я знала в лицо всех тамошних чиновников, но эти даже по новостям не примелькались. Азамат с ними учтиво здоровается за руку, тщательно скрывая дискомфорт — для него этот обычай по — прежнему дикость. Я чувствую себя ряженой — в муданжских декорациях с моей — то славянской физиономией, но стараюсь не показывать неловкости, улыбаюсь и позирую. Хоть маме будет картинка на стенку повесить.

В уютной просторной переговорной Азамат быстренько снимает венец и отдаёт Ирнчину на хранение. Старейшины рассаживаются по обе стороны от нас: Унгуц — с любопытством подавшись вперёд, а Ажгдийдимидин, наоборот, отрешённо прикрыв глаза и покручивая перламутровый браслет на запястье. Всем нам выдаётся по гарнитуре с синхронным переводом, который нужен одному только Ажги — хяну, но дипломатия такая дипломатия.

Мы восседаем в торце длинного овального стола, и места за ним постепенно начинают заполняться разнообразными должностными лицами. Я узнаю одну африканку — верховного комиссара по правам человека, затем араба — советника по предупреждению геноцида, эти двое несколько лет назад то и дело маячили во всевозможных СМИ из — за продолжительного конфликта на Эспаге. Ещё одно знакомое лицо — кто — то там по поддержанию биоразнообразия, рядом с ним несколько незнакомых, потом индиец по экономической помощи слаборазвитым нациям (он — то тут что забыл?), вот эта, кажется, шведка по гендерному вопросу, потом снова неизвестные товарищи, потом… Боже мой, что тут делает ректор моего мединститута?!