— Ну Азама — ат, — практически стонет Ирнчин. — Она на него

так

смотрит…

Янка рядом со мной закатывает глаза так, что они чуть там не остаются.

Азамат фыркает.

— Так ты определись, друг, ты боишься за её жизнь или верность?

— Я за всё боюсь, — вздыхает Ирнчин. — Я что ни сделаю, всё оказывается не так и неправильно. Я каждую свободную минуту только сижу и думаю, как мне с ней себя при следующей встрече вести, чтобы она меня тут же не бросила.

Янка беззвучно ахает.

— Ты вообще знаешь, почему она хочет по земному обряду жениться? — продолжает распаляться Ирнчин.

— Потому что у них браки не навсегда, — откликается Азамат.

— Вот именно! — снова повышает голос Ирнчин. — Она просто собирается меня бросить, когда я ей окончательно надоем.

Янка стучит кулаком себе по лбу и всячески гримасничает в том смысле, что нельзя быть таким мнительным.

— А тебе не приходит в голову, что она тоже боится? — осторожно интересуется Азамат.

— Ей — то чего бояться? — не понимает Ирнчин. — Что я не обеспечу ей безбедную жизнь? Или наоборот, накоплю на десятерых детей?

— Н — нет, — усмехается Азамат. — Я вполне уверен, что ни того, ни другого. Зато она, например, может бояться, что ты не дашь ей работать. Что ты будешь контролировать её жизнь, её круг общения. И ты только что дал ей весьма серьёзный повод для опасений.

— Ну хорошо, допустим ты прав, и боги действительно не так опасны, и пусть у меня губы дрожат при мысли, что она вот сейчас с ним разговаривает и может что — то ляпнуть такое, что он её сразу сотрёт в порошок, ничего, свой страх я перетерплю, я и правда привычный. Но что если она ввяжется во что — то действительно опасное? Я и тогда должен позволять ей делать, как она хочет? И если она интересуется другим мужчиной, я должен сидеть сложа руки и надеяться, что это пройдёт?

— А ты не пытался с ней самой об этом разговаривать? — осведомляется Азамат.

— О чём «об этом»?

— Скажем, я полагаю, ей было бы интересно узнать, что ты столько времени думаешь о ней, что тебе так трудно даётся это ухаживание, что ты не понимаешь, как ей угодить… Да и насчёт опасности, я уверен, если бы ты связно объяснил, чего именно ты опасаешься, не пришлось бы двери запирать. Уж с её — то профессией оценка рисков — ежедневное дело.

— Азамат, — несколько обескураженно произносит Ирнчин, — но я же не могу ей сказать, что я ничего не понимаю и боюсь. Какой я буду после этого мужик? Я ей совсем разонравлюсь.

Янка складывает бровки домиком и прикусывает кулак, но всё же не удерживается от умилённо — мяукающего звука, и в каюте повисает напряжённая тишина. Однако провал Янку совершенно не выбивает из колеи — вместо того, чтобы драпать, она врывается в каюту и угрожающе — размашистой походкой приближается к Ирнчину, на которого несколько жалко смотреть.

— Ты идиот! — громогласно заявляет она, после чего крепко обнимает его посерёдке и так же решительно добавляет: — Но я тебя очень люблю, так что тебе придётся резко поумнеть!

Ирнчин беспомощно переводит взгляд с Янки на Азамата, на меня и обратно на Янку, не зная, куда девать руки, в итоге решает, что логично попробовать её тоже обнять.

Она выворачивает голову, чтобы глянуть на меня, не отпуская его.

— Лиз, вот чё мне делать с этим подарком судьбы?

— Холить и лелеять, — с трудом сдерживая смех, предлагаю я.

— Ты говоришь, как моя совесть, — вздыхает Янка. — А хочется — то воспитывать и укрощать.

— Мужчин нельзя воспитывать, у них от этого язва и мигрень бывает. Их можно только дрессировать, награждая за хорошее поведение. А ты дрессировкой пренебрегаешь и вон до чего мужика довела, что он тебя в комнате запирает.

— Я довела?!

— А кто же?

— При дрессировке, — внезапно встревает Азамат в наш базар, — важно быть последовательным и чётко формулировать, какое именно поведение поощряется, при этом ставить выполнимые задачи. Это и в обратную сторону тоже работает. Ну, Лиз, как думаешь, безопасно их оставлять наедине?

— Да думаю, не передерутся.

— Ну тогда пошли Тирбиша подменим, — он кладёт мне руку на плечи и подталкивает к выходу.

— Азамат! — окликает Ирнчин. — Ты это что, подстроил всё, что ли?

Азамат слегка оборачивается.

— Ну, я полагал, что проблема у вас в непонимании. Я повидал домашних тиранов, и ты — не один из них, так что не пытайся им стать, и всё будет хорошо.

На этом он подмигивает и закрывает за нами дверь.

* * *

Азамат долго и тщательно морально готовился к своему первому полномасштабному контакту с метрополией, и всё же оказался совершенно не готов к суровой действительности. Девочка — пограничник, подняв глаза, чтобы сверить картинку на удостоверении с лицом предъявителя, слегка задохнулась и не смогла справиться с ошеломлённым восхищением во взгляде, хотя погранцов вроде бы на такой случай тренируют. Дальше — хуже. Азамат, понятное, дело, возвышается над толпой землян, как утёс над морем, и привлекает гораздо больше внимания, чем ему бы хотелось. За то время, что мы прошли все бюрократические инстанции и выпали на относительно свежий воздух, моему мужу успели состроить глазки четыре официантки, семь охранниц, два сотрудника страховой компании, таксистка и около десятка разнополых пассажиров.

Когда мы наконец втиснулись в поданную к выходу авиетку, Азамат сполз на сиденье так, чтобы сбоку не видно было, и, похоже, рад был бы закопаться под коврик.

— Что это было?! — выдыхает он, когда мы разгоняемся на узенькой взлётной — а я и забыла уже, что на Земле такого рода транспорту разбег нужен.

— Это была миниатюра «адекватная реакция», — хмыкаю я, перемигиваясь с Янкой, которая своего благоверного на всякий случай вела под локоток, чтобы не украли.

— Хочешь сказать, я у

всех

земных женщин буду вызывать такую реакцию? — ужасается Азамат.

— Ну, некоторые умеют сдерживаться, — пожимаю плечами я.

Азамат глубоко вздыхает и, пробормотав что — то о противоестественных культурных шаблонах, выпрямляется, чтобы уже наконец взглянуть в окно.

Кир, Умукх и Унгуц таращатся туда с самого начала.

— Пап, смотри, дома прям все как наш дворец! — восклицает Кир.

Я тоже обращаю внимание на родной, хотя и подзабытый, зубчатый контур горизонта, лес сияющих небоскрёбов.

— Сколько же тут людей… — качает головой Унгуц.

— Где? — не понимает Умукх, которому, похоже, не очевидно, что это за конструкции такие.

— В домах, — поясняет Кир. — Это же всё жилые дома, да, мам?

— Не всё, офисные тут тоже есть. Жилые обычно зеленее, — я показываю на островок многоэтажек, плотно покрытых зелёной порослью. Из — за нехватки места в самых густонаселённых районах на Земле обычно не делают парков, а вместо этого деревья сажают на общественных балконах каждые четыре — пять этажей, так что дома получаются полностью покрыты зеленью.

Тем временем наша авиетка складывает крылья и впархивает в прозрачную трубу, где продолжает движение на магнитных опорах. Пилот переводит управление в автоматический режим и расслабляется.

Азамат окидывает взглядом простирающиеся спереди и справа от нас «американские горки» — хитросплетение таких же труб, по которым шныряют авиетки.

— У вас тут что, просто так летать нельзя? — интересуется он у пилота.

— За городом кое — где можно, и в жилых зонах. А тут большой узел, без шансов.

— А на машине как? — спрашивает Ирнчин, тщетно пытаясь различить что — нибудь внизу под нами. — По дорогам?

— Тоже по трубам, — качает головой пилот. — Только ближе к земле, дома огибать приходится. Ну и на колёсах так не разгонишься, как на магнитах.

— И давно у вас так? — оборачивается ко мне Азамат, будто надеется, что я сейчас развею всё это как мираж.

— Всю мою жизнь уж точно, — пожимаю плечами. — Это у вас два унгуца в небе никогда не встретятся, а тут без труб страшно представить, сколько было бы аварий.

Азамат качает головой.