— Ой не говорите, — отмахивается Азамат. — Давайте лучше о кулинарии.

Но разговору о кулинарии не суждено было состояться, поскольку в кухню вбегает Кир. Он несколько взъерошенный, весь сияет, глаза как прожекторы.

— Я был на дне открытых дверей! — выпаливает он. — Отец, это та — ак круто! Ты себе даже не представляешь, это такое здание… там такие штуки! И куча народу, не только земляне, но всякие разные, и с глухими именами тоже, и моего возраста, и внебрачные, и детдомовцы, и все могут туда поступить, если экзамен сдадут! Представляешь! Мы там с несколькими ребятами решили скооперироваться и вместе готовиться по Сети, чтоб веселее было. Но главное…

— Кир! — прерывает его эмоциональное выступление Азамат. — Что это у тебя на ухе?

Кир многообещающе улыбается.

— Серьга, а что?

Азамат временно теряет дар речи.

— Ну — ка дай посмотреть, — встреваю я.

Кир послушно поворачивается и отодвигает волосы. Действительно, серёжка, золотое колечко с подвесками — пёрышками, довольно тонкой работы. Это, правда, не всё — от серёжки вдоль по контуру ушной раковины тянется цепочка татуированных узоров в том же стиле, что и пёрышки.

— Прикольно, — резюмирую я. — Но ты понимаешь, что сейчас будет, да?

Кир корчит кислую рожу и пожимает одним плечом, мол, а что делать, неизбежный побочный эффект…

— Что ты с собой сделал?! — в полном ужасе выдыхает Азамат.

— Я ухо проколол, а что, у Лизы тоже проколоты, тебя же это не смущает, — выдаёт заготовленную фразу Кир.

— У Лизы они от природы такие, — убеждённо выдаёт Азамат, — а ты…

То, что он собирался сказать дальше, тонет в моём хохоте. Дедушка, не понимающий по — муданжски, отворачивается от плиты.

— Прикинь, дедуль, — выдавливаю я сквозь смех. — Азамат думал, я родилась с дырками под серёжки!

— Ну а как же, и ещё сразу в белом халате, — невозмутимо дополняет дедушка и возвращается к рыбе.

— Но, Лиза… — Азамат беспомощно смотрит на меня, — ты что, считаешь, что это нормально? А эти рисунки? Как вообще можно на себе что — то нарисовать, Кир, тебя что, мало дразнят?

— Так они временные, — замечаю я.

— Да, только на три месяца сказали, — кивает Кир.

— А что, бывают ещё постоян… — начинает Азамат и перебивает себя. — На

три месяца

?! Ты понимаешь, что ты не вот прямо сейчас остаёшься тут, ты до конца месяца вернёшься домой со всем этим ужасом на ухе?!

— А у Ирлика по всему телу рисунки, но ты же считаешь, что он красивый! — выпаливает Кир её один заготовленный аргумент.

— Что вы тут так кричите? — возмущённо спрашивает заглянувшая в кухню бабушка.

— Кир сделал себе татуху, — объясняю я.

— Да, я видела, — не моргнув глазом отвечает бабушка. — И что, это повод всем мешать? Бросил младшего на тёщу и пошёл гулять, а теперь разбудишь ребёнка обратно — вот будет красота!

— Простите, — тушуется Азамат, — но это же…

— Это же ты проецируешь свои закосневшие взгляды на молодое поколение. Лиза, когда уже ты сделаешь из своего варвара цивилизованного человека, который не впадает в истерику при виде серьги?

С этими словами бабушка захлопываети дверь кухни с такой силой, что весь дом подпрыгивает.

— Коть, ты не обижайся только, — робко начинаю я. — Ты же знаешь бабушку…

— Лиза, я уже понял, что у вас тут это нормально, но на Муданге…

— Ну вы подождите лет сто пятьдесят, — замечает дедушка, не прерывая процесса, — будет и у вас нормально. Кто — то же должен быть первым.

— А можно этот кто — то будет не из моей семьи? — упрямится Азамат.

— Ну правильно, — фыркает Кир. — Первая работающая Императрица, первый министр — хозяин леса, первый мэр с глухим именем и извини, но первый некрасивый Император — это всё тебя устраивает, а вот первый рисунок на ухе — это не из твоей семьи? Где логика?

Азамат смотрит на него молча, с выражением паники на лице, потом опускает взгляд и крепко задумывается. Потом вдруг трёт лицо руками и глубоко и дрожаще вздыхает.

— Так, — постановляет он. — Кир, знаешь, до чего ты меня только что чуть не довёл? Я почти понял отца.

Теперь выражение паники отображается на лице у Кира и, вероятно, у меня.

— Нет, нет, не в том смысле, естественно, я никогда бы от тебя не отрёкся, — машет руками Азамат. — Я просто вдруг понял, что он мог чувствовать тогда. И меня это напугало. Но, — он складывает руки на груди, как бы помогая себе собраться с духом и принять решение, — ещё больше меня напугала такая параллель. Профессор Гринберг права, я отреагировал не как просвещённый человек, а скорее ближе к тому, как отреагировал мой отец. И я совершенно не хочу ему подражать. Поэтому, — он сжимает зубы так, что всё лицо напрягается, — будем считать, что я не против. Я, правда, очень надеюсь, что ты не будешь увлекаться. И предупреждай, пожалуйста, заранее.

Кир облегчённо щерится и прилепляется к Азамату, неловко обхватив его руками.

— Спасибо, па!

Азамат недоумённо поглаживает его по голове.

— Да, но я же не договорил! — вспоминает вдруг Кир, отскакивая обратно. — Нам там показывали разные отделения, на которые можно потом попасть. Конечно, я с пятого на десятое понимаю на всеобщем, но там было одно такое, что без слов понятно. Называется… э — э… пластическая хирургия, во! Па, ты себе даже не представляешь, что они там делают!

— Немножко представляю, — ухмыляется Азамат. — Лиза меня просвещала в этом отношении.

— Да? — удивляется Кир. — А почему тогда ты до сих пор не обратился?

— Ну, понимаешь, — смущается Азамат, — сначала мне не очень верилось, что действительно можно что — то сделать. Лиза мне предлагала, ещё на Гарнете, но… Это теперь я знаю, на что способна земная медицина, а тогда боялся только ухудшить. После же стало не до того, тут вон на полмесяца полгода собирались приехать, а лечение займёт намного дольше, насколько я понимаю.

— Ну ладно, но ты уже здесь, — встреваю я. — И я думаю, Старейшины не обидятся, если ты немножко задержишься по такому поводу. Пусть не всё, но хоть что — нибудь можно сделать.

— Да ты знаешь, — неуверенно начинат Азамат, — с одной стороны, я привык уже, а с другой… Не все же красивые. Есть на Муданге и другие люди со шрамами, которым повезло меньше, чем мне. Мне кажется, им несколько легче живётся от того, что есть я, и я такой, как я есть, и я Император.

— Это тебя маршал так вдохновил, что ли? — спрашиваю я, не зная, что и чувствовать.

— Он скорее окончательно меня убедил, так — то я давно уже об этом думаю. Но сама посуди, нельзя же избавиться от стереотипа, если постоянно ему следовать. И потом, это ведь не болезнь, со мной ничего плохого не случится от того, что я не сведу шрамы окончательно, и мне это ничем не мешает. Так что, если тебя, Лиза, это не очень смущает…

— Меня смущает, что ты на пляже в рубашке ходишь и боишься лишний раз кого — нибудь потрогать. Так что либо меняй отношение, либо внешность.

— А, ну, кстати, руки и грудь — то, может, и стоит долечить, тут ты права. Но, как ты говоришь, не обязательно же всё.

— Ну ладно, — пожимаю плечами. — Если тебя всё устраивает, пожалуйста. Мне — то, в общем, всё равно, есть у тебя шрамы или нет, лишь бы ты был с собой в мире.

— Вот и отлично, — Азамат приобнимает меня и целует в макушку.

Кир закатывает глаза.

— И этот человек ещё то — то имеет против татуировок.

— Мне немного страшновато, что тебе скажет Алтонгирел по этому поводу, — замечаю я.

— Алтонгирел предпочёл бы, чтобы я всегда был таким, как в двадцать лет, — отмахивается Азамат. — Не только во внешности, но и в характере и в глазах людей. А этому не бывать никогда, даже если меня вдвое омолодят. Я изменился и рад этому, и я не хочу меняться обратно. Алтонгирел, конечно, поскандалит, но в итоге он поймёт, на то он и духовник, в конце концов. И я не для того перевыбирал бормол, чтобы теперь тянуться к прошлому. Я сейчас лучше, чем был в двадцать пять, и моя жизнь мне нравится гораздо больше.