Как ни удивительно, но я вполне уверена, что он говорит искренне, и это не жертва во имя политики, а действительно просто таково его желание, как будто он наконец понял правила игры и увидел, что по ним всё же можно выиграть. Я вижу в его глазах новый азарт, новый источник силы бороться за то, чтобы мир стал лучше. И я влюбляюсь заново, в очередной раз, как всегда, когда он превосходит себя, когда потускневший прежний фитиль сам собой обновляется и светит в сто крат ярче, согревая всех, кому повезло быть по пути с этим удивительным человеком.

— Рыба готова! — объявляет дедушка, моя руки. — Если вы закончили выяснять свои отношения, то я пойду призову Артемиду к порядку, иначе она ужин пропустит.

— Кого? — не понимает Азамат.

— Бабушку, — поясняю я.

— А её можно призвать к порядку? — осторожно интересуется Азамат.

Я киваю на дверь, мол, пошли, увидишь.

Вслед за дедушкой мы выползаем в гостиную, где бабушка по — прежнему конопатит мозг подуставшему уже Ажгдийдимидину.

— Ужин готов, — мирно произносит дедушка.

— Погоди, ты не видишь, я занята! — возмущается бабушка.

— Артемида.

У дедушки есть какая — то специальная интонация, с которой он произносит это слово, но на бабушку действует мгновенно.

— Впрочем, на сегодня можно и закончить, — резко переменяет мнение она. — Завтра повторим пройденный материал.

Духовник сонно кивает и с любопытством поводит носом. На запах стекаются и прочие гости и обитатели — Унгуц с внуком, мама с Сашкой и Умукх с Ирнчином, вернувшиеся с осмотра лабораторного комплекса, где Умукху предстоит жить. Возвращается и Янка, проводившая кастинг на девичник.

— А где Тирбиш? — внезапно вспоминает Азамат. — Почему не он Алэка укладывал?

— А он вчера в музее познакомился с девушкой, — доносит Янка. — Она промышленная альпинистка и ещё занимается какими — то единоборствами. Короче, про Тирбиша можно временно забыть.

Кир многозначительно двигает бровями и перемигивается с Унгуцем, который ещё успевает строить намекающие рожи Сычу, мол, и ты бы давно бы так бы.

— А ну — ка все руки мыть перед едой! — командует бабушка, прерывая пантомиму.

Мы дружно тянемся в ванную, пропуская вперёд замученного духовника. Он аккуратно снимает браслет и кладёт на раковину, потом закатывает рукава. Дедушка вносит ужин.

— Ажгдийдимидин, — без запинки окликает бабушка. — Как на всеобщем называется то, что мы сейчас будем есть?

— Рыба, — не задумываясь отвечает духовник.

Ничего не происходит.

Видимо, тоже это заметив, Старейшина оборачивается и озадаченно смотрит на бабушку. Потом вдруг на меня и старательно выговаривает на всеобщем:

— Иди сюда.

Я стою, где стояла, ничего не почувствовав.

Немного подождав, духовник повторяет своё повеление на муданжском, и хотя делает он это шёпотом, меня швыряет вперёд так, что я еле успеваю затормозить об бортик ванны и не полететь головой вперёд.

Он спешно надвигает обратно браслет.

— Что ни день, то открытие. Выходит, на чужом языке сила не работает?

— Я бы не удивился, — заявляет Унгуц. — На чужом языке ругань не так обидна, ужасы не так сташны и чувства не так сильны. Вполне может быть, что и сила в чужие слова не просачивается. А, что скажете, Умукх — хон?

— Ой, я не знаю, — улыбается Умукх, потесняя духовника у раковины. — Но ведь почему — то раньше у людей было принято гуйхалахи составлять на древнем языке. Может быть, чтобы на обычном можно было говорить, не творя чудес.

Все наконец — то вымыли руки и уселись за стол. Дедушка принялся обносить нас чудом своего производства.

— Если так, то это решает проблему с Айшей, — замечает Ажги — хян, отрываясь от изумительной рыбы. — И да, профессор Гринберг, как вы думаете, у вас будет возможность со мной ещё позаниматься то время, что я здесь?

Бабушка поджимает губы и вытирает их салфеткой.

— Будет, но за полмесяца язык не выучишь, даже если круглые сутки заниматься, — она переходит на родной и обращается к маме. — Ирма, у тебя есть ещё то экспериментальное средство по программе?

— Есть, а как же. Там его много было.

— Что за средство? — навостряю уши я.

— Наш факультет участвует в разработке одного препарата, — поясняет бабушка, — смысл которого в том, чтобы повысить когнитивные показатели, а именно память и скорость обработки данных у изучающих язык. Ирма вон записалась в эксперимент и принимала его, пока учила муданжский, и несомненно, ей это пошло на пользу.

— А как оно работает? — интересуется Азамат.

— Ну ты пьёшь капсулу, ждёшь десять минут, а потом час занимаешься языком или просто разговариваешь с человеком, — объясняет мама. — И ты при этом помнишь вообще всё, что когда — либо видел и слышал на этом языке, и всё, что тебе говорят, запоминаешь очень хорошо. Чувство такое странное, как будто мыслей в голове слишком много, и все лезут, и никак от них не избавиться. Зато вспоминаешь всё на свете — что по радио слушала когда — то, что видела в новостях, что сама говорила, и вообще не задумываешься, когда говоришь. Только подолгу его принимать стрёмно, так и рехнуться недолго.

— А можно попробовать разок? — загорается мой муж.

— Тебе — то зачем? — удивляется бабушка, подставляя деду свою тарелку за добавкой. — Ты и так неплохо справляешься.

— Любопытно, — улыбается Азамат.

— Это нарушит ход эксперимента, все капсулы учитываются, — начинает бабушка, но мама уже сняла с полки коробочку.

— На, одну — то можно.

— Нельзя! — возмущается бабушка. — Ты что, не слышишь меня?!

— Артемида, — включается дедушка и улыбается Азамату.

— Ну делайте что хотите, — бабушка вытягивает лицо и снова углубляется в рыбу.

Азамат глотает капсулу и продолжает ужинать, как ни в чём не бывало. Мы все засекаем десять минут, а Умукх загадочно улыбается.

Однако в наш микроэксперимент врывается помеха в виде двух джентльменов в пиджаках и с большим кубическим чемоданом, содержащим несколько новейших моделей оцифровщиков мыслей.

— Это под вашу ответственность, вот тут распишитесь, пожалуйста, — протягивает один из них Азамату планшет. — Завтра в то же время приедем забирать.

— Премного благодарен за оказанный почёт, такое дело, солидарен, надо ставить на учёт, — внезапно выдаёт Азамат.

Джентльмены переглядываются и смываются, пока не поздно.

— Вот так, напугал неповинных людей, а всё от потешных научных затей, — продолжает он, сам себе удивляясь.

— Сколько, говоришь, это длится? — спрашиваю маму.

— Около часа…

— А, ну, повеселимся.

Азамат так и продолжает говорить стихами, причём со свойственной ему педантичностью использует стихотворные приёмы, характерные именно для того языка, на котором говорит, то есть, на муданжском он рифмует начала строк, на моём — окончания, а на всеобщем обходится аллитерациями. Бабушка, смирившись с творящимся беспорядком, решает превратить проблему в точку роста и записывает Азаматово творчество на телефон для последующего анализа.

— Почему ж я — то стихами не говорила? — ворчит мама. — На родном хотя бы?

— Потому что ты со словом обращаться не умеешь, — отрезает бабушка. — Данный объект тем и интересен, что весьма подкован не только в практике, но и в теории словесности. Ну довольно об этом, давайте опробуем приборы, у нас вскоре будет конференция по цифровым интерфейсам мозга, не хотелось бы пропустить демонстрацию.

Ажги — хян тянет с руки браслет, но Азамат его останавливает:

— Попробуйте сначала разобраться, что к чему, чтоб сила не подкачала, не повредила никому.

— Да, действительно, — соглашается духовник и оставляет браслет в покое.

Часа два мы всем скопом вчитываемся в инструкции, то и дело напяливая на бедного Старейшину то обруч, то шапочку, то очки, крутя ручечки и переключая рычажки. Результатом этого становятся несколько страниц бессвязных мыслей и полсотни мутных картинок, сохранённых на карточку памяти из головы духовника. Наконец мы находим наиболее совершенный из приборов — он записывает вербализованные мысли практически без ошибок (например, «когда же это кончится?!») и выдаёт вполне доступные пониманию изображения (например, весьма удачный портрет Сурлуга и вид с моста на зимний Ахмадмирн).