— Ну вот теперь можно и без браслета попробовать, — резюмирует Унгуц, дочитывая инструкцию к прибору, представляющему собой набор эзотерических узоров, приклеиваемых к коже на лбу и за ушами.

Ажгдийдимидин глубоко вдыхает, закрывает глаза и трепетно снимает браслет.

Прибор издаёт чудовищной пронзительности писк, как плохо настроенные микрофон, мы аж все пригибаемся, затем этот писк переходит в грохот, а потом обрывается, заменившись яростным свечением, исходящим из самого духовника, прибора и ближайшей стены. На пределе яркости посреди нас возникает что — то белое, и тут Кир дотягивается и надвигает браслет обратно на руку остолбеневшему духовнику, пока жив.

Ажгдийдимидин заходится кашлем и вытирает слезящиеся глаза, тяжело дыша.

— Спасибо, — выдавливает он куда — то в сторну Кира.

— Это что было?.. — пришибленно спрашивает Янка.

— Ну у вас и силища, — комментирует ошеломлённый Умукх.

— Ой, смотрите, цветочки! — замечает Кир.

И правда, то белое, материализовавшееся из света, оказывается свадебным букетом. Мы все с интересом принимаемся его рассматривать.

— Что — то мне подсказывает, — говорю я таким тоном, каким рассказывают страшную сказку, — что твой, Янка, букет на свадьбе никто не поймает.

Янка поднимает на меня напряжённый взгляд.

— Слушай, я же сегодня как раз заказала такой…

Тем временем Старейшина отдышивается и снова кивает Киру.

— Спасибо, что остановил. Похоже, я чуть не создал зияние.

— Это была Янкина свадьба? — уточняю я.

— Да, и ещё немножко, и вы все оттуда стали бы появляться здесь, — неловко объясняет духовник. — Мог бы получиться международный конфликт, если бы вы все исчезли.

— Свадьба со мной? — тревожно спрашивает Ирнчин.

— Да с тобой, с тобой, успокойся уже, — раздражается Ажги — хян. — Фу — ты, дайте водички, что ли…

Немного оклемавшись, Ажгдийдимидин включает большой экран и силой мысли подключает к нему свой узорчатый прибор.

— Покажете свадьбу? — загорается Янка.

— Свадьбу не буду, она не за горами, да и неинтересно будет потом, а вот что подальше покажу. И в дальнейшем буду сначала предсказывать, потом включать прибор. Ну вот, смотрите.

На экране начинают мелькать картинки — в основном, знакомые лица, но и новые тоже, хотя разглядеть трудно, однако вот их смена замедляется, и я вижу свой дом на Доле, почти взрослого Кира в футбоке с гербом мединститута, подросшего Алэка, играющего с котятами хозяев леса и двумя рыжими девчонками, похожими на Ирнчина, а рядом три коляски — одна розовенькая и две голубеньких поменьше. Не успеваю я открыть рот, как картинка сменяется Ирликом, расхаживающим по сцене на фоне надписи «Скептикон»; Ирлик что — то рассказывает, размахивая руками, и вдруг замолкает, заметив в зале кого — то важного и давно невиданного. И опять новая сцена — светло — стеклянный интерьер, то ли лаборатория, то ли больница, Умукх в белом халате производит манипуляции над, судя по всему, умственно отсталым ребёнком, и глаза того вдруг загораются пониманием. Азамат с проседью в волосах в компании ничуть не изменившегося Унгуца и моей бабушки торжественно открывают первый муданжский университет — похоже, на месте заброшенной башни в Ахмадхоте. Айша и Атех, ставшие настоящими красотками, сдают духовничьи экзамены в Доме Старейшин, важный и немного располневший Хос беззаботано выгуливает котят по улицам столицы, с рекламного щита походного детского лагеря улыбается Тирбиш, Алтонгирел с Эцаганом в окружении выводка будущих духовниц, я на саммите ЗС докладываю об успешном переводе муданжской медицины на бюджетную основу, мой бывший ректор вручает первые дипломы новоиспечённым муданжским врачам…

— Лиза, — веско произносит бабушка, когда кино кончается, — ты понимаешь, что становишься исторической личностью?

— Догадываюсь, — хмыкаю я.

— Так вот, историческим личностям положено писать мемуары, — наставительно сообщает бабушка. — Пожалуй, пора приступать.