И осторожно подала мальчугану сквозь ветви ясеневый посох.

— Да он дрожит мелкой дрожью! — охнула девочка, едва Джек ухватился за другой конец.

И действительно так! От удивления мальчуган едва не выронил посох. Столь мощного ощущения силы он не испытывал с тех пор, как покинул Ётунхейм. Внезапно появились несколько монахов — и уселись на траву под ивой.

Вот ведь незадача! Теперь поднять Люси наверх не удастся.

«Уходите», — мысленно приказывал Джек.

Но монахи явно расположились здесь надолго.

Джек лежал на стене и ломал голову, пытаясь измыслить хоть какой-нибудь план. По другую сторону он различал настоящий источник Святого Филиана, в окружении розовых кустов и аккуратных цветочных клумб. По счастью, никакой дамы в белом там не было.

«Наверняка она эльф», — подумал Джек, вспоминая слова Брута касательно «эльфийской стрелы».

Джек был наслышан об эльфах, об их красоте и сверхъестественном могуществе. Христианам в них верить не полагалось, но ведь и в троллей христиане не верили, а вот Джек видел троллей собственными глазами. Жаль, что здесь нет Барда! Старик уверял, что ничто так не завораживает, как эльфийская песнь в сумерках. Ни одному барду не дано ее превзойти!

Источник Святого Филиана бил ключом из-под земли — и вода по трубе через дыру в стене отводилась к черной яме по другую сторону. Изначально, как предполагал Джек, ручеек тек через поля. Или, может, впадал в озеро.

«По нраву ли эльфийской госпоже, что монахи воруют ее воду? — думал Джек. — Наверное, поэтому она и не в духе?»

Рабы между тем согнали недужных к краю ямы, а семьи выдворили за дверь.

«Если бы мы только подождали, — посетовал про себя Джек. — Мы могли бы увести Люси с собой».

Но, чего доброго, рабы задержали бы ее силой, и осталась бы она одна-одинешенька в толпе безумцев, без всякой защиты.

Монахи между тем пустили по кругу мех с вином.

— Отменный напиток, — похвалил один.

— Испанское, — откликнулся другой. — От того самого графа, который просил святого Освальда помочь ему ограбить соседа.

— И что, помог?

— А как же! Сосед-то был язычником!

К вящему удивлению Джека, больным завязывали глаза. Все покорно подчинялись, кроме Гутлака, одержимого крупным бесом. Его пришлось повалить на землю и связать веревкой. Он извивался, ревел, клацал зубами, но рабы быстро с ним совладали — скрутили как гусеницу в коконе. А сторожем приставили к нему Брута.

Уж этот Брут… Для Джека он по-прежнему представлял неразрешимую загадку. Мальчуган не мог не восхищаться Брутом за то, что тот свято исполнил последнюю волю матери. С другой стороны, он хнычет и пресмыкается как жалкий червяк. Как например сейчас, перед статным монахом в безупречно белой рясе.

— Недужные! — воззвал монах, и во дворе разом воцарилась тишина. — Исцеление близко! Святой Филиан осенит вас благодатью и изгонит прочь бесов, что терзают ваш разум. Бесы просто так не уйдут. Они станут визжать вам в уши и царапать вас своими мерзкими когтями, дабы завладеть вашей душой. Но укрепитесь в вере. Мы одержим победу. Брут, сядь-ка вот на этого, — добавил монах, понизив голос. — Готов поклясться, тут угнездился сам Вельзевул.

— Да, возлюбленный господин, — отозвался Брут, усаживаясь на грудь Гутлака.

«Это, видать, сам аббат, отец Суэйн», — подумал Джек.

К краю колодца рабы подвели Джоселин, девочку, что мучилась ночными страхами. Она жалобно постанывала. Ее поставили спиной к воде.

— Нет, нет, нет, нет, — причитала она.

— Это бес в ней говорит, — заверил отец Суэйн прочих страдальцев.

Глаза у всех были завязаны, и люди не видели, что происходит.

— Пожалуйста, не надо, ну пожалуйста, — молила девочка.

Раб грубо толкнул ее, и Джоселин с визгом опрокинулась в яму. Джек вскочил на ноги. Крик девочки потонул в громком плеске, и сей же миг снизу послышались громкие вопли и завывания. Казалось, все дьяволы ада восстали из бездн и теперь пытались отбить бедняжку.

С высоты Джек отчетливо видел, что происходит в воде. Рабы швыряли Джоселин туда-сюда, как мешок с тряпьем. Окунали ее в воду, щипали, дергали за волосы, хлестали по лицу. Джек покрепче вцепился в ясеневый посох. Он ничем не мог помочь девочке.

— Не обращайте внимания, — нараспев увещевал аббат. — Сатана упрям, но святой Филиан одержит верх.

Должно быть, Джоселин потеряла сознание: крики смолкли. Насквозь мокрую девочку подняли вверх по лестнице и уложили на траву. Некоторое время она лежала как мертвая, но вот по телу ее прошла судорога и бедняжку вырвало прямо на землю.

— Отнесите ее в сад и привяжите к дереву, — распорядился аббат Суэйн. — Мать заберет ее утром.

В голосе святого отца не слышалось ни тени жалости — как будто речь шла о шелудивой собаке!

Одного за другим недужных ставили спиной к колодцу и сталкивали вниз, на потеху мучителям-рабам. Джек ненавидел их лютой ненавистью, но, однако ж, сознавал, что эти люди — приговоренные преступники, милосердию чуждые. Другое дело — монахи. Они то и дело разражались одобрительными возгласами, словно при игре в мяч, и заключали пари, кто из больных продержится дольше прочих, не теряя сознания. Джеку они внушали глубокое омерзение.

Последним был Гутлак в веревочном коконе. Глаза ему не завязывали: никто не хотел оказаться в опасной близости от лязгающих челюстей. Двое рабов отволокли его к яме и спихнули вниз.

— Byyyyуyyx! — ревел Гутлак, точно разъяренный медведь, летя вниз.

Боевого задора он отнюдь не растерял. К вящему удовольствию Джека, он вонзил зубы в первого же раба, что протянул к нему руку.

А затем случилось страшное. Рабы погрузили его в воду и, не давая бедняге подняться на поверхность, продолжали демонически завывать и вопить как ни в чем не бывало. Джек похолодел от ужаса. На его глазах хладнокровно убивали человека! Даже монахи и те возмутились.

— Отец Суэйн! Он слишком долго пробыл под водой! — крикнул один.

Аббат неспешно подошел к краю колодца. Посмотрел вниз, поразмыслил над тем, что видит.

— Вытащите его, — наконец приказал он.

Рабы послушно расступились. Гутлак всплыл на поверхность, как дохлый тюлень. Лестница не выдержала бы такую тушу, поэтому наверх его втянули с помощью веревки. Брут наклонился развязать его путы.

— Нет нужды, — остановил его отец Суэйн.

— Господин, он умирает, — промолвил Брут, продолжая свое дело. — Я могу спасти его, если выкачаю из него воду.

— Отойди.

— Нет, господин, — возразил Брут. Перевернул Гутлака на живот и принялся размеренно давить на ребра.

— Отойди, я сказал. — Аббат дал знак другим рабам, и те оттащили Брута в сторону. — С крупными бесами так иногда случается: только смерть и способна их изгнать. Зато мы спасли бессмертную душу этого человека.

Брут, как прежде, в больнице, в мгновение ока преобразился из героя в шута.

— Прощения просим, возлюбленный господин. Брут — он же полоумный, уж таким уродился. Навоза от росинки и то не отличит.

— Именно, — кивнул отец Суэйн.

А раб между тем чуть ли на животе перед ним не ползал — что за отвратительное зрелище!

У Джека даже голова закружилась от ярости. Эти монахи — такие же, как викинги. Да нет, хуже, потому что не знают понятия «честь». Они грабят тех, кто верит в их праведность, и живут по-королевски, набивая животы жареными устрицами и запивая испанским вином.

— А кто это там на стене стоит? — поинтересовался аббат.

Джек слишком поздно осознал свою оплошность. Пытаясь заглянуть на дно ямы, он неосторожно привстал — и его заметили.

— Это ж тот самый паренек, которого исцелил святой Освальд! — закричал монах, ходивший за недужным в больнице. — Отец, ты зришь перед собою чудо. Вчера вечером он пошевелиться не мог. А я всегда говорил, сколь святой Освальд велик и могуч…