«Если бы я только мог разбудить ее, — думал Джек. — Тогда руна придала бы ей новых сил».

Мальчуган погладил ее лоб, позвал по имени, но Торгиль спала.

— Я могу тебе чем-то помочь? — спросила Пега от каменного отрога.

— Ты же магией не владеешь, — нетерпеливо оборвал ее Джек. Как тут прикажете сосредоточиться, когда тебя отвлекают?

— Я спеть могу.

Джек резко поднял голову. Спеть! Ну конечно же! Что скорее всего приведет Торгиль в чувство? Не вдаваясь в объяснения, мальчуган затянул:

— Как можно петь такое человеку на пороге смерти? — промолвила Пега.

— Заткнись! — цыкнул на нее Джек. И продолжил:

Джек пел, и в душе его оживали воспоминания о викингах. Вот — корабль Олава Однобрового; полосатый ало-кремовый парус полощется по ветру. Морские разбойники жили бурной, полной приключений жизнью, эти головорезы худшего толка — грязные, полусумасшедшие, тупые, и все же… им было присуще своеобразное благородство.

Мальчуган снова затянул ту же песню, и на сей раз Пега принялась подпевать — она быстро уловила мелодию, с ее-то музыкальным слухом! «Слава бессмертна! Слава бессмертна! Слава бессмертна!» Лицо Торгиль утратило смертельную бледность, губы дрогнули — словно и она пыталась подхватить напев. Глаза распахнулись.

— Джек? — прошептала она.

— Ты непременно выживешь!

Джек с трудом сдерживал переполняющую его радость. А глаза Торгиль вновь помутнели и сами собою начали закрываться.

— Да что ты за малодушная клятвопреступница! — заорал мальчуган. — Разве это достойная смерть? Уснуть на мягкой постельке, под стать последней рабыне! Пфа! Ты заслуживаешь того, чтобы попасть в Хель!

— Джек! — возмущенно вскрикнула Пега.

— Молчи. Я знаю, что делаю. Торгиль Мокрая Курица — вот как тебя станут звать! — объявил он воительнице. — Торгиль Brjуstabarn! Сосунок, вот ты кто!

— Я не Brjуstabarn! — прорычала Торгиль.

Щеки ее ярко заалели, по телу прошла крупная дрожь.

— Тогда живи, жалкая ты падаль!

Губы воительницы задергались, как если бы на ум ей пришло столько гнусных ругательств сразу, что одновременно и не выговоришь. Мох на ее груди побурел и стал отслаиваться. Вдоль ее рук и ног во мху зазмеились трещины. Девочка рывком поднялась на ноги и пошарила вокруг в поисках ножа. Но тут вновь накатила слабость, и она рухнула на колени, дрожа всем телом.

— Так-то лучше, — похвалил Джек.

— Дай я помогу тебе, — воскликнула Пега, кидаясь к Торгиль.

— Никакая… — Измученная воительница хватала ртом воздух. — Никакая… помощь… мне… не нужна.

— Да ты посмотри на себя. Ты даже говоришь с трудом. Конечно, ты нуждаешься в помощи.

Пега попыталась приподнять ее; Торгиль слабо ударила девочку по руке.

— Оставь ее, — посоветовал Джек. — Торгиль Brjуstabarn может ползти на четвереньках, раз ходить разучилась.

— Ненавижу… тебя, — тяжело дыша, проговорила Торгиль.

Джек отошел к скале и присел на камень. На душе сделалось легко-легко: так невесомый солнечный луч дрожит в воздухе.

— На твоем месте я бы убрался с этого мха. Выбор за тобой, конечно.

Пега в ужасе глядела на него.

— Понимаю, Пега, в твоих глазах я выгляжу сущим чудовищем. Но манеру эту я перенял у самих викингов. У них без десятка оскорблений да хотя бы одной смертельной угрозы день, считай, даром прожит.

Получив еще несколько ударов — совсем, впрочем, слабеньких, — Пега наконец-то отошла к скале и уселась рядом с Джеком.

Вместе они смотрели, как воительница с трудом отползает от мха на четвереньках. Несмотря на все резкие слова, сердце Джека ныло при виде того, как мучается Торгиль; но мальчуган хорошо знал: вмешиваться бесполезно. Торгиль должна спасти себя сама. Иначе она станет считать себя униженной — и сделается совершенно невыносимой. Но вот наконец воительница вскарабкалась на нижний скальный уровень, за пределы досягаемости алчных древесных корней.

— Я… выбралась, — прохрипела она. — Сама, без вас.

Джек тут же подсел к ней поближе.

— Тебе нужно попить, — заметил он. — Подожди здесь.

Он сбегал к ручейку, что стекал с горы неподалеку, и набрал в горсть воды. Часть ее просочилась сквозь пальцы по пути, но Джеку удалось-таки влить немного в рот Торгиль. Они с Пегой сходили туда-сюда не один раз, но вот наконец воительница вздохнула и покачала головой.

— Довольно, — проговорила она.

Джек достал из кармана ломтик сыра, и изголодавшаяся Торгиль от нетерпения едва не укусила протянутую руку.

— Откусывай понемножку, — посоветовал Джек. — После долгого истощения есть надо с осторожностью.

Торгиль пропустила его слова мимо ушей. Доев сыр, она откинулась к скале и закрыла глаза.

— Она опять сознание теряет? — прошептала Пега.

— Думаю, ей нужно время, чтобы прийти в себя, — отозвался Джек. — Не знаю, сколько она тут пролежала.

Мальчуган отметил про себя, что одежда Торгиль была вся в темно-зеленых пятнах, а башмаки приобрели оттенок древесной коры. Казалось, воительница постепенно становилась частью леса. Возможно, так оно и было.

— Один из моих хозяев три недели не кормил меня за то, что я испортила ему рубаху, — заметила Пега. Девочка съежилась в углублении между камнями, обхватив колени руками, чтобы согреться. Солнце уже село за горы, и в воздухе резко похолодало. — Я ела то, что находила в мусорной куче. Ты просто не поверишь, как вкусны рыбьи головы после того, как три недели поголодаешь.

Торгиль открыла глаза и уставилась на девочку.

— Ты — трэль,[4]

— проговорила она.

— Что такое «трэль»? — не поняла Пега.

Джек выругался сквозь зубы.

— Не обращай внимания. Скандинавы обожают задираться — больше, чем медведи любят мед. Даже их боги оскорбляют друг друга.

— «Трэль» означает «раб», — произнесла Торгиль на чистом саксонском языке.

— Я не рабыня! Джек освободил меня!

— Я тоже когда-то был рабом, — проговорил Джек. — И не стыжусь этого.

— А зря, — по-волчьи ухмыльнулась Торгиль.

«Ты тоже была рабыней», — подумал Джек, но вслух этого не сказал.

Дразнить Торгиль следовало с большой осторожностью.

— Не поискать ли нам места для ночлега? — предложил мальчуган. — Кто-нибудь не прочь устроиться на мягком мху?

— Нет! — воскликнула Торгиль.

И Джек осознал, насколько та напугана. Воительница не привыкла сознаваться, что ей страшно.

— Ничего не понимаю. Мы провели в лесу целых две ночи, и ровным счетом ничего с нами не происходило вплоть до сегодняшнего утра, — проговорила Пега. — Как будто деревья взяли и разом проснулись.

— Или мы повстречали неправильные деревья, — предположил Джек. — Наверное, среди деревьев тоже есть добрые и злые, точно так же, как у людей. Как бы то ни было, надо бы нам найти укрытие, пока окончательно не стемнело. Я тут заметил в скалах подходящую расселину.

Расселина, как оказалось, выходила в крохотную лощинку, спрятанную в склоне горы. По одну сторону ручейка поднимался каменный уступ, достаточно широкий, чтобы там можно было расположиться на ночь. В верхнем его конце росла старая яблоня, так плотно затянутая лишайником, что казалась почти серебряной. Белые цветы, густо усыпавшие ветки, еще больше усиливали призрачное ощущение. И, о чудо, на тех же ветвях в изобилии покачивались бледно-желтые плоды. По крайней мере, Джеку показалось, что яблоки — желтые. Темнело быстро, а во мраке поди разбери.