Джек, ценитель хорошей поэзии, пришел в восторг от чеканных строк. А отец Север воскликнул:

— Господи милосердный, воительница! Да ты просто упиваешься собственным горем!

— Вовсе нет!

— Настоящий воин с благодарностью принимает милость Господа. Ты могла бы утонуть в морской пучине. Или сгореть в пылающем доме. Тысяча демонов могли бы драться за твою душу — а в один прекрасный день так оно и будет! — а вместо этого ты сидишь на прекрасном взморье в окружении друзей. Позор тому, кто жалуется на судьбу!

— Вот я, например, потеряла дом, и что же? Ни капельки себя не жалею! — похвасталась Этне.

— Этне, нам давно пора очень серьезно поговорить с тобой о гордыне, — откликнулся отец Север.

— Возвращаясь к делам насущным; с приходом осени это взморье станет непригодным для жилья, — промолвил Бука.

— Может, построим лодку? — предложила Торгиль с проблеском надежды.

— Нет! — отрезал Немезида. — Хобгоблины никогда, никогда не садятся в лодки!

— Из-за келпи? — спросила воительница.

— Эти твари, почуяв лакомый кусочек, могут плыть за ним часами, — затравленно озираясь, прошептал Немезида. — Днем и ночью, не смыкая глаз, преследуют они добычу — не сдаваясь до последнего. Они неутомимы.

— Посмотри, что ты наделала! — упрекнул девочку Бука. — Произнесла то самое слово на «к».

Король хобгоблинов увел друга на прогулку, и по возвращении Немезида снова приобрел здоровый зеленый оттенок.

— Как я уже сказал, прежде чем меня перебили, нам всем пора по домам. По счастью, на этом берегу не одна пещера, — проговорил Бука.

Ну конечно же! И почему Джеку самому это в голову не пришло? А ответ между тем напрашивался сам собою. Когда они с Брутом и Пегой отправились в поход, они, помнится, заночевали в огромной подземной пещере с летучими мышами. От пещеры отходило восемь туннелей — точно восемь паучьих лап.

«Тьфу, пропасть, этот образ мне не нравится», — подумал Джек.

Один из коридоров обрушился при землетрясении, но, возможно, другие уцелели. Бука уверял, что у Полой дороги есть множество ответвлений и что хобгоблины знают их все как свои пять пальцев.

— Нам известен короткий путь к источнику Святого Филиана, — сообщил король.

— Наверное, колодец до краев заполнен водой — теперь, когда Владычица Озера вернулась? — предположила Пега.

— При землетрясении образовался пролом до самой Полой дороги. Чтобы его заполнить, понадобится целое море.

Солнце быстро садилось; над маленьким лагерем на берегу кружили и реяли ласточки. Пега с Джеком загодя развели костер, и теперь все наслаждались живым теплом — в преддверии ночной прохлады.

— Я им все время рыбки оставляю, да только они не едят, — посетовала Пега, глядя вверх, на ласточек.

— Ласточки рыбой не питаются, — объяснил Джек. — Вот только не понимаю, мы-то на что им сдались?

— Мамуся попросила их приглядеть за нами, а что? — Бука поймал изумленный взгляд мальчика. — А разве я тебе не рассказывал?

— Нет, не рассказывал, — заверил Немезида. — Ты, конечно, собирался, но эта светлая мысль благополучно провалилась в продуваемую сквозняками пещеру, что у тебя считается мозгом.

— Тогда сейчас самое время наверстать упущенное, — бодро промолвил король. — Мамуся научилась языку ласточек у Старика-с-Луны. Более того, она умеет вселяться духом в такую вот птичку. Пега, когда ты исчезла, я был безутешен. Думал, что ты погибла, — пока Немезида не признался в содеянном.

— Лучше б промолчал, — проворчал Немезида.

— Но ты пожалел меня, — отозвался король. — За внешней сварливостью, под этой заскорузлой коркой, бьется сердце из чистой лягушачьей икры. Мамуся тотчас же помчалась в теле ласточки к Драконьему Языку за советом.

— Вы знаете Драконьего Языка? — закричал Джек.

— Ну конечно! Он — мудрейший из мудрых, — ответил Бука. — Он-то и рассказал нам, что свеча Пеги заключает в себе жизненную силу земли. Но он же и предостерег нас, что, если зажечь свечу, колесо года стронется с места. И в Земле Серебряных Яблок время никогда более не пребудет в неподвижности. Мы начнем стареть — медленно, но неотвратимо.

— Мы созвали совет. Требовалось согласие всех и каждого, — поведал Немезида.

— И все согласились, Пега, любовь моя. — Бука ласково держал ее руки в своих длинных, липких пальцах. — Все сказали, оно того стоит — ради такой прекрасной и доброй королевы с таким певучим голосом.

— Ох, господи, — охнула Пега. — Это из-за меня к твоему народу пришла смерть. Я так виновата!

— Чепуха, родная. Ты просто сподвигла нас вновь войти в реку времени. Слишком долго были мы отрезаны от внешнего мира, слишком долго внимали музыке эльфов.

Перистые облачка зажглись золотым и алым. Море потемнело, пенные гребни просматривались четче. Поднялся легкий ветерок. Ласточки устремились к горе устраиваться на ночлег в скальных впадинах и выемках. Все стихло; только море с шумом катило валы да ссорились чайки.

— А что они говорят? — полюбопытствовала Пега.

— Обвиняют друг друга: ты-де мое гнездо разорила, — отвечала Торгиль. — Вообще-то они этим гордятся.

— Ты тоже знаешь птичий язык, воительница? — удивился Бука.

— Я случайно отведала драконьей крови. Никому, кстати, не советую. Горло себе чуть не сожгла.

В ту ночь все легли рано, чтобы подняться с первым светом. Пега увязала в тюки еду. Немезида, по указаниям Торгиль, вырезал ее руны на стволе дерева.

— Может, мои сотоварищи однажды вернутся. Увидят знаки — и поймут, что я жива, — говорила она.

Джек дождался, чтобы все заснули, и только тогда встал и уселся лицом к огню. Ему вспомнилась ласточка, которую он видел с Бардом, томясь в подземельях Эльфландии.

«Ты, наверное, бард?» — спросил он Мамусю в последний вечер своего пребывания у хобгоблинов.

«Ну, это ты мне льстишь, — отмахнулась она. — Я, конечно, переняла кое-что по мелочи у мудрых, но я слишком ленива, чтобы посвятить подобным изысканиям всю жизнь». Похоже, Мамуся была куда мудрее, чем желала показать.

Джек дождался, чтобы в голове у него прояснилось, и обошел костер посолонь.

Именно это взморье явилось ему в видении, когда Торгиль, Скакки и Руна планировали набег в Эльфландию. Что за безумная идея! И однако ж, если бы не она, Джек никогда больше не повстречался бы с Торгиль. Наверное, отец Север прав. Все, что происходит в поднебесном мире, — это часть Господнего замысла.

Джек отогнал эту мысль. Она мешала сосредоточиться на магии. Мальчуган все ходил и ходил вокруг костра, тихо и распевно повторяя заклинание. Очень скоро — куда раньше, чем он ожидал! — темное ночное море в «смотрящей трубке» озарилось светом и превратилось в подсвеченный факелами зал. Но это же не дворец короля Иффи! Это какое-то незнакомое место… но вот Джек опознал-таки несколько деталей: витражное окно и ларец из китового уса с резным изображением человека, оплетенного хищными лозами.

Это же сокровищница в монастыре Святого Филиала! На стенах пылали факелы. Сундуки с золотом и драгоценными камнями были сдвинуты к стенам, чтобы освободить место для пира. Монахи пили вино и орали песни, угрюмые рабы разносили снедь. Джеку монахи запомнились как неотесанные грубияны, но такого безобразия он даже представить себе не мог.

Несколько братьев уже валялись на полу, в лужах вина или чего похуже. Остальные пьяно пошатывались. Двое вяло обменивались ударами из-за какой-то обиды. Все они щеголяли не в домотканых рясах, но в тонкой шерсти и первосортном льне, разграбив принесенные монастырю дары.

Во главе стола восседал маленький человечек, теряясь за спинами разгульных бражников. Он один носил простое монашеское одеяние; он один смиренно вкушал хлеб и воду. То был брат Айден.