Джек протиснулся в дверцу сарая, приложил ухо к ближайшему улью — и услышал негромкое, сонное гудение. Никакого тревожного стрекота и писка — значит, пчелы не изголодались. От соломы тянуло теплом, словно в сарае спала какая-то животина. Джек улыбнулся. Ему нравилось работать с пчелами. Мальчуган переходил от улья к улью, убеждаясь, что пчелы здоровы. Ближе к весне он подкормит их хлебом, вымоченным в меду и сидре, чтобы те набрались сил для полета.

Люси проснулась только после полудня и спустилась вниз в отвратительном настроении. Мать накормила ее завтраком, отец рассказал сказку, но девочка продолжала дуться. О событиях прошлой ночи никто не упомянул ни словом.

— А погодка-то славная, — промолвил Джайлз Хромоног, глядя вверх, на ясное синее небо.

Сосульки под крышей искрились в солнечных бликах.

— Лучше не бывает, — согласился Джек, по примеру отца беря березовый прут и кожаный мех с сидром.

Они зашагали в деревню; ледок хрустел под ногами. Вороны катались с горки по заснеженному холмику — ни дать ни взять мальчишки на салазках. Приземлялись — плюх! — взлетали на вершину холма и скатывались снова. Бойцовый петух Джона Стрельника из сил выбивался, гоняясь за вороной, что снова и снова приземлялась на заманчивом расстоянии и тут же вспархивала, стоило разъяренному задире кинуться на нее.

— Просыпайтесь! — окликал Джек обнаженные яблоньки, проходя мимо.

— Да уж ждать недолго, скоро и впрямь проснутся, — откликнулся отец. — И мальчишкам, и деревьям порка только на пользу.

Отец вечно отпускал такого рода шуточки, но Джек запретил себе принимать слова близко к сердцу. Уж больно чист и прозрачен нынче воздух — весь пронизанный светом, так и вибрирует жизнью.

У дома вождя собралась шумная толпа взрослых мужчин и мальчишек, и все — с березовыми прутьями. Кое-кто из ребят затеял шуточный поединок, словно на мечах. Колин, сын кузнеца, вызвал на бой Джека. Они отошли в дальний конец двора и принялись самозабвенно рубиться, осыпая друг друга проклятиями.

— Подлый варвар, не сносить тебе головы! — орал Колин.

— Да я скорее твою над дверным косяком повешу! — не оставался в долгу Джек.

Колин превосходил его весом, но по части драки Джек много чему научился у скандинавов. Очень скоро Колин с визгом «Так нечестно! Так нечестно!» обратился в бегство. Но вот вождь протрубил в охотничий рог — и мальчишки застыли как вкопанные.

Вождь стоял в дверях; рядом с ним — Бард, опираясь на почерневший ясеневый посох. Один только Джек знал, что за сила заключена в этом посохе — и где ее источник. Его собственный посох, поменьше, дорогой ценой добытый в Ётунхейме, хранился в доме Барда. Там Джек мог упражняться с ним, не слыша отцовских упреков: дескать, демоны, они только и ждут, чтобы уволочь злых чародеев в самые бездны ада.

Мальчуган внезапно задохнулся от радости при мысли о том, ради чего сошлись вместе его односельчане. До чего же славно быть частью этой толпы, да в придачу еще светит солнышко и с моря дует свежий ветер.

Бард воздел руку, призывая к тишине.

— Долгая ночь минула, солнце, странствовавшее на юге, повернуло вспять, — возвестил он звенящим голосом. — Оно идет к нам и несет с собою лето, но путь долог и труден. Земля все еще погружена в зимний сон. Надо пробудить сады к новой жизни.

Старик кивнул вождю. Тот широко раскинул руки:

— Вы слышали Барда! Идем же разбудим яблони!

Над толпой поднялся ликующий гул, и все разбежались по саду вождя, нахлестывая стволы березовыми прутьями.

— Waes hael! Waes hael! — кричали и взрослые, и мальчишки по-саксонски. — Доброго здравия! Доброго здравия!

Бард шел следом, щеки его разрумянились от холода, а длинная борода и одежды были белы как снег. После того как каждое дерево получало по удару, он оставлял в развилке ветвей кусочек хлеба, размоченный в сидре, — для птиц-зарянок, которые пением пробудят яблони к жизни.

Селяне переходили от фермы к ферме, наигрывая на деревянных флейтах, и во весь голос горланили песни. Время от времени они останавливались хлебнуть сидра, так что под конец большинство мужчин едва стояли на ногах. Дом Джайлза Хромонога навестили последним: он был далее всех прочих.

— Waes hael! — дружно грянули селяне.

Мать вышла поприветствовать гостей.

— Waes hael! — заорал кузнец, хлестнув (не слишком-то метко) прутом по дереву, затенявшему сарай. И громко, зычно запел:

— Неразумно бросать вызов силам, которых ты не понимаешь, — заметил Бард, раскладывая пропитанный сидром хлеб по ветвям.

Кузнец громогласно рыгнул и, пошатываясь, побрел прочь.

— Ну, наконец-то все закончилось, — облегченно проговорил старик Джеку. — Казалось бы, я, так долго прожив у скандинавов, должен был притерпеться к пьяницам, так нет, до сих пор раздражают. Кстати, о раздражении: мы с тобой еще не обсудили то, что произошло во время обряда «огня бедствия».

«Ой-ой», — подумал Джек.

Он так надеялся избежать наказания.

— Вижу, ты понимаешь, о чем я. Ты знал не хуже Джайлза, что на Люси надето ожерелье.

— Я пытался остановить ее, господин, правда, пытался, но отец…

— Тебе тринадцать, — сурово напомнил Бард. — В скандинавских землях ты бы считался взрослым.

— Вот только отец так не думает.

— Зато думаю я. Ты сражался плечом к плечу с Олавом Однобровым. Ты побывал во дворце Горной королевы, ты видел норн, ты пил из источника Мимира. Ты одолел Фрит Полутролльшу — совершил то, чего не сумел даже я. Ну и сколько тебе еще расти, скажи на милость?

«Много», — хотелось сказать Джеку, но он знал: не такого ответа ждет от него Бард. Мальчуган оказался, словно между молотом и наковальней, между двумя взрослыми, которым привык повиноваться. А теперь Бард требует от него сделать выбор.

— Я учу тебя мудрости, ради которой люди отдали бы целые сокровищницы, — продолжал между тем Бард. — Таких, как я, в мире немного. И с каждым годом становится меньше. Я выбрал тебя своим преемником. Это высокий жребий.

Джек готов был со стыда сгореть при мысли о том, как подвел старика. Бард поверил в него, дал ему так много.

— Скажу больше, — продолжал между тем Бард, обводя взглядом заснеженные поля и синее небо над ними, — Во время обряда «огня бедствия» случилось нечто такое, отчего колесо года повернуло в новом направлении. Я чувствую это в костях земли. Грядет перемена. Великая перемена.

— Но ведь викинги не вернутся? — Джек, втайне обмиравший от страха, от души надеялся, что голос его не дрожит.

— В сравнении с тем, что надвигается, викинги — это сущие пустяки, — отозвался старик. — Я говорю о перемене, что ниспровергнет богов, а последствия ее будут сказываться на девяти мирах еще не одно столетие.

Джек вытаращился на него во все глаза. Все это — только оттого, что Люси не к месту надела ожерелье?

— Необходимо раз и навсегда отучить тебя от привычки пялиться на собеседника разинув рот, — буркнул Бард. — Она подрывает твой авторитет.

— Но, господин, кто в силах ниспровергнуть бога? — спросил Джек.

Мальчуган, конечно же, знал, что его собственный, христианский Бог — заклятый враг Одина и Тора, да оно и к лучшему! Кому нужны задиры, приказывающие своим почитателям жечь деревни? Куда неприятнее было сознавать, что христиане отвергают те силы, которым подчинены поля и скот и в которые верит мать. А иные так даже и бардов порицают.

В сознании Джека все перемешалось. Он — добрый христианин (ну, или пытается им быть). И однако ж он побывал у подножия Иггдрасиля и видел, как все на свете в каком-то смысле является его частью. Допустим, одна ветвь принадлежит христианам, а другая — скандинавам, что в том дурного-то?