Быть его. Быть рядом с ним. Верить, что между нами не просто секс. Не голый инстинкт. Нечто большее. Настоящее. То, ради чего стоит бороться.

Я спрашивала Захара про страх, а теперь сама содрогаюсь от ужаса. Оказывается, это и правда жутко – открыться, стать уязвимой, довериться до конца. А еще страшнее потерять все.

- Говори, - ровно бросает он.

- Что?

- Я чую твой напряг.

- Это глупо, но…

Замолкаю, не представляя, как выразить свои эмоции вслух.

Захар отстраняется, чтобы поймать мой взгляд в горящий капкан. Его глаза не оставляют шанса скрыть правду.

- Вдруг я моргну – и ты исчезнешь?

- Моргни, - просто заявляет он.

Я зажмуриваюсь, убираю руки от его груди. Парень тоже отпускает меня, но в сторону не отходит. Я не успеваю перевести дыхание, как его губы накрывают дрожащие ресницы. Опять и опять, заставляя трепетать сильнее и покрываться льдистыми мурашками от каждого прикосновения. Сдавленный стон рвется из горла, а под ребрами оживают и раскрываются стеклянные крылья.

- Долго моргать придется, - заключает Захар.

Падать больно. Разбиваться вдребезги – еще больнее. Только это ни капли не отрезвляет и не помогает избавиться от наваждения.

Я открываю глаза и сгораю в зеленом огне.

- А ты можешь отказаться от соревнований? – спрашиваю. – Можешь выйти из игры? Есть какой-нибудь способ? Скрытые правила? Хотя бы одна лазейка?

- Я возьму победу, - заявляет твердо. – Не дергайся.

- Арена – опасное место, - нервно поджимаю губы. – Я чувствую. Не понимаю, почему ее снова открывают. Если там произошло убийство, то это может повториться.

- Прошло девятнадцать лет.

- Не важно, - мотаю головой. – Преступника не нашли, а единственный свидетель не дал показания. Хотя не понимаю, как такое возможно. Почему полиция не заставила его открыть правду? И куда пропали другие свидетели? Это же случилось во время игры. Там должна была находиться толпа народа.

- Это случилось в период каникул, - ровно говорит Захар. – Погиб преподаватель, который на тот момент вообще не должен был находиться в «Клетке».

- Подожди. Выходит, дело не в играх?

- Кто-то открыл Арену в ту ночь и запустил механизмы без разрешения.

- Механизмы? – спрашиваю, похолодев.

Мне четко слышится скрежет металлических жерновов. Бурная фантазия рисует адские мясорубки.

- Полоса препятствий, - безразлично замечает Захар. – Вроде той, где мы тренируемся.

- Но гораздо сложнее и опаснее?

- Риск не критичный.

- Что там произошло? – сглатываю. – В этом университете абсолютно безумные порядки, но даже при таком раскладе Арену заперли на девятнадцать лет.

- Полиция подозревает, что убийц было несколько, хотя никаких доказательств не обнаружено. Нашелся только один свидетель, но он ничего не смог сказать.

- Не понимаю, - хмурюсь. – Его запугали? Разве он не хочет, чтобы виновных наказали? Неужели ему совсем наплевать?

- Ему год.

Голос Захара как будто дрогнул в этот момент. А может, я увлеклась и пропустила часть слов.

- Прости?

- Ему исполнился год в ту ночь, когда это произошло, - говорит Захар и его горящий взгляд леденеет. – Преподаватель оказался на Арене вместе со своим сыном.

Мое горло сдавливает. Я еще не вполне осознаю смысл коротких и отрывистых фраз, но темнота окружает меня, жуткая и давящая, она повсюду, обжигает тело холодом.

- Ребенок, - судорожно выдыхаю. – Там был ребенок?

- День его рождения стал днем смерти его отца.

Захар смотрит сквозь меня.

Странное ощущение. Он так спокоен, но я отлично понимаю, это лишь внешнее впечатление. Изнутри парня раздирает настоящая буря.

И все же я совсем не могу прочитать его чувства. Наталкиваюсь на громадную стену, на несокрушимую скалу.

- Пацана нашли рядом с телом, - продолжает Захар. – Он громко орал. Весь в крови, но без травм. На нем ни царапины не оказалось. Бьюсь об заклад, он видел все, но вряд ли понимал что к чему и уж точно не мог дать показания ментам.

- Господи…

Какие слова тут можно сказать?

Я зажимаю рот ладонью, рефлекторно стараюсь загнать истерику обратно, только слезы уже стекают по щекам. Ужас прошивает насквозь. Меня дико трясет.

Я вижу ребенка в луже крови. Он кричит, пытается позвать на помощь, хочет спасти своего папу. Это его первый день рождения. Ему ровно годик. Бедный малыш там совсем один.

- Не надо, - говорит Захар и накрывает мои плечи ладонями, своим спокойствием подавляет холодную дрожь, сковавшую тело. – Ему не нужна жалость.

- Дело не в жалости, - бормочу я. – Это ужасно. Я не знаю, каким чудовищам пришел на ум такой дьявольский план. «Ангелы»? Без них точно не обошлось.

- Мы найдем их. Я и Демид. Мы разберемся. И плевать, кто там окажется в итоге. Ангелы или демоны. Каждый свое получит. Все честно.

Демид. Так вот почему обычно холодный и собранный парень проявил столько чувств, когда услышал про открытие Арены. Как иначе, если будучи ребенком парень прошел через пекло?

Стоп. Его отец мэр столицы. Или он приходится ему отчимом?

Я решаю отложить вопросы на потом. Но голова кругом идет от раздирающих душу мыслей. Ребенок на Арене. Зачем? Ради шантажа? Ради очередного извращенного наказания? Отец бы сделал все, чтобы спасти сына. Ублюдки знали где надавить.

- Девочка моя, - шепчет Захар, губами собирая слезы с моих щек. – Малышка. Тише. Зря я тебе это выдал.

- Нет, не зря, - отрезаю, шумно втянув воздух, запрокидываю голову назад и давлюсь рыданиями. – Я бы все равно узнала, начала бы расспрашивать других… прости, но я не могу успокоиться. Боже. Ребенок. Какой урод это сделал? А если бы мальчика…

Обрываю мысль. Жуть какая. Нет, я не стану о таком рассуждать. Однако легче не становится, ведь через секунду я представляю свою младшую сестренку, которую нянчила, помогая маме. Огромным усилием воли подавляю животную панику.

- Я тебя защищаю, - чеканит Захар. – Запомни это. Всегда рядом. Даже если ты меня не видишь, я за твоей спиной.

Эта фраза как раскат грома. До боли знакомая, пусть и сказанная давно, совсем другим голосом.

«Даже если ты меня не видишь, я всегда буду за твоей спиной».

Так сказал мой сталкер после школьного бала, где мы танцевали вдвоем. Он не разрешил мне обернуться, не дал рассмотреть свое лицо. Парень исчез будто видение, заставляя сомневаться в том, что вообще был рядом.

- Захар, - вглядываюсь в зеленые глаза. – Мы встречались раньше? До этой чертовой Клетки? Мы знали друг друга?

- Я узнал тебя только здесь, - говорит он.

Это не ответ. Хочу возразить и потребовать уточнений, но его губы накрывают мои и сразу заставляют забыть про все разумные фразы.

Захар целует меня нежно. И яростно. Грубость и резкость будто шелком прикрыты. Трудно представить, что так вообще бывает. Парень жадно берет мой рот своим горячим языком и оплетает паутиной ласки, погружает в огненную ловушку.

Шаг за шагом. Я оказываюсь все ближе к бездне. Выгибаюсь под прикосновениями сильных рук, отдаюсь безумному порыву, отвечаю на каждое движение губ.

Еще, еще. Теснее. Крепче. Ближе. Хочется, чтобы между нами совсем не осталось никакого расстояния и мы стали единым целом.

Я сама прижимаюсь к железному телу и обжигаюсь о каменную твердость, но отшатнуться больше не могу.

- Вкусная ты, - шепчет парень. – Оторваться нельзя.

- П-почему?

- Сдохну.

Он опять зажимает мои губы между своими губами, как будто реально на вкус пробует, язык ведет, едва дотрагиваясь, а у меня глаза закатываются и пальцы поджимаются, по телу разливается такая дрожь, что даже страшно становится.

- Захар, - трепещу.

Ты тоже вкусный. Запретный. Опасный. На тебя нужно нанести наклейку про угрозу употребления. Ты же хуже сигарет. Хуже алкоголя. Хуже самой жуткой отравы. Ты невозможный.

Отпусти меня, пожалуйста. Нет, не смей. Сожми крепче.