Я никого в своей жизни не ненавидела, но, слыша от Жозефа постоянно одни и те же упреки, страдая от его дурного обращения, я мало-помалу почувствовала ненависть к этому проклятому князю, виновнику моих несчастий. Эта ненависть и наделала всю беду.
Анатоль по временам заходил к нам. Никогда он за мной не ухаживал, не говорил ничего, что было бы даже похоже на любовь. Я же чувствовала к нему скорей отвращение, хотя он всегда принимал мою сторону против бедного Жозефа. Он бранил его, старался образумить и все обещал, что скоро мы будем отомщены. Тогда я вместо того, чтобы, как прежде, жалеть дочь князя, стала говорить Анатолю: «Постарайтесь, чтобы красавица-герцогиня вас страстно полюбила, а потом скажите ей, что смеялись над ее любовью. Она умрет от горя. Тем лучше: пусть ее негодный отец помучится на старости лет». Видишь, мама, какой несправедливой и злой сделало меня несчастье. Наконец третьего дня муж устроил мне такую ужасную сцену при дочери, что я сказала ему: «Жозеф, у меня нет больше сил выносить подобную жизнь, я умру от горя, а я нужна моему ребенку и поэтому ухожу от тебя к своим родителям».
Тогда я пришла к вам и все рассказала. Вы не сочли меня за лгунью, так как отец ответил: «Мария, я не хочу, чтобы ты продолжала страдать. Пойдем к твоему мужу, и я объявлю ему, что если он не изменится, то мы берем тебя к себе». Мы вернулись с папой в магазин, и он прошел в комнату, которую Жозеф нанял для себя, на пятом этаже, чтобы свободнее напиваться. Жозеф лежал на кровати, и около него стояла почти пустая бутылка водки. Бедняга был мертвецки пьян; отец не мог добиться от него ни слова и тогда сказал мне:
— Дитя мое, я достаточно видел; собирай свои вещи; завтра ты с дочерью переедешь жить к нам.
Как только отец ушел, я вернулась к Жозефу и бросилась на колени перед его постелью. Он ничего не слышал, ничего не чувствовал. Я плакала над ним, как над мертвым, с которым прощаются в последний раз. У меня сердце разрывалось при виде моего бедного Жозефа, когда-то такого доброго, красивого, аккуратного: он лежал теперь бессмысленный, со всклокоченными волосами. Но если бы он захотел, я и теперь любила бы его. Я прощалась с ним навсегда, а в то же время мне казалось невозможным бросить отца моей дочери одного в несчастье. Я прощала ему все несправедливости, безумную ревность, потому что он страдал не меньше моего, а хотел жить счастливо и спокойно. Я вспомнила его нежность ко мне, вспомнила наше маленькое хозяйство, веселую жизнь, которой завидовали все соседи, и подумала: «Если б не этот подлый князь, то мы были бы счастливы по-прежнему». И вдруг в эту минуту, — о, мама, клянусь тебе отцом и тобой, клянусь жизнью моей девочки, — в эту минуту вошел Анатоль. Прислуга сказала ему, что я наверху. Когда я увидала его, то пришла в какое-то исступление и закричала, показывая на Жозефа: «Вот что сделал ваш князь!»
«Хотите отомстить за Жозефа? — сейчас же спросил он. — Да, хотите ли сами отомстить и ужасным образом?»
«Я думаю, что отдала бы за это жизнь, — отвечала я, потому что тогда я была как безумная, — вижу, что гадалка не ошиблась в своем предсказании».
«Слава Богу, — отвечал Анатоль, — дело не в том, чтобы убить князя. Ему можно причинить горе в сто раз худшее, чем смерть. Согласны вы прийти нынче в шесть часов вечера в один дом, который я вам укажу? Вы там не пробудете и десяти минут. Вам надо только сказать, когда я открою дверь в комнату, где вы будете: «Анатоль, почему ты меня оставил одну?» И сейчас же вы уйдете из дома. А князь будет поражен в сердце вернее, чем если бы он получил удар кинжалом, потому что влюблен в вас неистово, как это всегда бывает со старыми развратниками. Вообразите себе его ярость от оскорбленной гордости, когда он подумает, по вашим словам, что вы любите меня и что я его обманывал. Но это не так: я заставлю в этот же час прийти туда его дочь, мою любовницу, и он узнает об этом. Так что старый разбойник будет поражен раз за разом. Вам нечего бояться: тайна останется между вами и мной. А князю стыд помешает рассказывать».
Поймешь ли ты меня, мамочка? Я потеряла голову и из ненависти к князю послушалась дурного совета Анатоля, думая, что мы с Жозефом будем отомщены. Я взяла извозчика и отправилась по адресу, который мне дал Анатоль. Он открыл дверь в комнату, и я, как мы условились, сказала ему:
«Анатоль, почему ты меня оставил одну?» — «Одно дело заставляет меня, Мария, отложить наше свидание до завтра. Ступай, моя крошка, ничего не бойся; сойди по другой лестнице», — отвечал Анатоль и закрыл дверь.
Я прошла через коридор, который он мне раньше показал, спустилась по лестнице, вышла из дома, где не пробыла и десяти минут, опять села на своего извозчика, и он привез меня к тебе. Дорогой я раздумывала над тем, что я сделала, и почувствовала, что нехорошо поступила. Но зато я отомстила князю. Я готова была признаться тебе, но не решилась при отце, и все ждала, когда мы останемся с тобой одни. Ты помнишь, вечером, говоря о Жозефе, я сказала: «У меня не хватит духу бросить его; это будет низко с моей стороны; он погибнет окончательно. Все же он — отец моей дочери, и я лучше согласна выстрадать еще столько же и даже больше, чем оставить мужа одиноким в отчаянии». Но папа сказал мне: «Прежде надо посмотреть, какое действие на него произведет ваша разлука. Может быть, он образумится, и тогда мы первые посоветуем тебе вернуться к мужу».
После этого разговора я пошла спать к дочери. Мне снились страшные сны: я видела себя на эшафоте, и будто гадалка говорила мне: «Вспомни мое предсказание!» Проснувшись, я хотела вернуться в магазин, до такой степени я беспокоилась о Жозефе. Но ты с папой удержали меня, советуя проучить его. В эту минуту он вошел и спросил, правда ли все то, что он говорит, и я сказала, что правда. Несчастный не дал мне объяснить и должен считать меня виноватой. Вы также прогнали меня. Вот, мама, сущая правда. Первою моей мыслью было бежать к Бонакэ. Я убеждена, что они бы поверили мне и помогли убедить вас и моего бедного Жозефа, если он пережил поразивший его удар. Но Бонакэ уехали. Каким образом муж мог узнать, что произошло вчера вечером? Только от Анатоля или от князя, взбешенного обманом. Но Анатолю не было никакого интереса наносить этот удар Жозефу. Значит, это князь. Все князь и везде князь.
Бедная моя мамочка, я перестала писать, потому что голова у меня закружилась, и я думала, что схожу с ума. Уже ночь. Я не смею вернуться в магазин, куда, может быть, принесли моего несчастного Жозефа. Он не захочет выслушать меня и убьет. И к вам не могу вернуться: боюсь отца. На эту ночь я взяла маленькую комнату в гостинице Сюбле, по набережной, против Нового Моста, № 103. Отсюда пишу тебе, и ты найдешь меня здесь, если пожалеешь свою бедную Марию. Я жестоко упрекаю себя за минуту отчаяния и ненависти, которая побудила меня послушаться Анатоля. Исключая эту гибельную выходку, я осталась честной женщиной. Ни тебе, ни отцу, ни мужу — вам нечего краснеть за меня. Если ты не хочешь меня видеть, то напиши хоть словечко с посыльным, который принесет тебе это письмо. Напиши мне о Жозефе, о папе, о себе и о моей несчастной девочке. Милый ангел! Что она сегодня вечером подумает, не видя меня. Прощай, дорогая, милая мамочка. Я теряю силы и плохо вижу, столько я плакала.
Уважающая и любящая тебя дочь Мария Фово».
Это письмо было вполне правдиво. Анатоль со свойственной проницательностью почувствовал, что ему никогда не удастся соблазнить Марию. Ее защищали от всякого соблазна любовь к Жозефу, прирожденная честность и тысячи спасительных житейских обязанностей, непрерывных забот о семье, по хозяйству и торговле. И потом, несмотря на ужасную испорченность Дюкормье, в его душе таилось дружеское чувство к Жозефу. Оно не допустило бы его обольстить Марию, если бы даже это и было возможно. Наконец, достойный ученик развратных дипломатов, он соблазнял теперь только из любви к искусству, как говорится, чтобы дополнить задуманную месть. Для его цели достаточно было одного вида мнимой связи с Марией, и он удовольствовался этим. Наблюдая горе Марии и ее возрастающее раздражение против князя, которое он еще усиливал, он убедился, что в нужный момент сможет заставить молодую женщину решиться на неосторожный и опасный шаг.
