— То есть вы не поехали туда, куда отвозили детей?

— А что, вам туда надо? Ну так бы и сказали сразу, я бы вас туда сразу... А как проехать, знаете?

— Я все понял! — завопил сзади Асc. — Это саботаж! Будете отвечать по всей строгости закона, подзаконных актов и постановлений правительства! Сажай телегу на землю быстро!

— Не могу! — ухмыльнулся Горландец. — И хотел бы — да не могу. Под нами — так называемый Ла-Манш. Если верить несохранившимся источникам, этот проход между Британскими островами и Европой был проделан в третичном периоде по замыслу неизвестного ландшафтного архитектора...

— Не надо экскурсий, — с предельной вежливостью произнес Лужж. — Пожалуйста. Просто вернитесь в исходную точку.

— Желание клиента — мое желание! Все пристегнулись? Держитесь крепче, выполняю «бочку». Оп-ля! Обратите внимание: прямо под нами находится так называемый Млечный путь, изготовленный по заказу...

Гаттер, Пейджер и Пулен атаковали постового философа по всем правилам, то есть строго по очереди: Амели, Порри, Мерги, Мерги, Мерги, Мерги, Мерги, Порри, Амели, Мерги...

— Нам бы внутрь попасть. На минуточку!

— Как же вы внутрь попадете?

— Вот вы встанете — мы внутрь и проскочим.

— Как же я встану? Я на посту.

— А на посту сидеть нельзя! Я все уставы прочитала, там ясно написано: «Часовой не имеет права сидеть, лежать...»

— Я не часовой. Я Миллениумный.

— Какой-какой?

— Миллениумный. От слова «Миллениум», что значит «Тысячелетие».

— Ничего себе! Так вы здесь тысячу лет сидите?!

— Нет. Две тысячи. Две тысячи лет, не вставая, с достоинством и стоицизмом, присущим лишь истинным мыслителям...

— Неправда! Вы вставали! Вы только что подбежали и снова сели!

— Это не считается. Одно исключение только подтверждает правило.

— Ну так встаньте еще, это тоже не посчитается!

— Нет. Это будет уже второй раз, который может поставить под сомнение правило.

— Какое правило?

— Здесь должны сидеть. И я здесь сижу. Я здесь всегда сидел. При короле Альфреде сидел. При Вильгельме Завоевателе сидел. При Ричарде Львиное Сердце сидел. Я сидел и при Плантагенетах, и при Тюдорах, и при Стюартах... А как я сидел при Елизавете! Вы не знаете, как я сидел при Елизавете!..

— И не надоело вам, дедушка? Может, встанете, ножки разомнете?

— А как же, разомну. Вот смена придет...

— А скоро смена-то? Наверное, с минуты на минуту?

— Скоро. С года на год.

— ...после чего философ по имени Песочный Куличик, впоследствии известный как Первертский Мыслитель, допустив недопустимую халатность и позволив непозволительную беспечность, оказался на месте прорыва так называемых хочуг, в дальнейшем именуемых «хочуги», где был поражен одной из них, прежде чем прорыв был ликвидирован...

Сен, который собирался в очередной раз ободряюще похлопать подзащитного по плечу, отдернул руку. В Каменном Философе сидит хочуга?!

Он посмотрел на философа по имени Песочный Куличик и впервые в жизни увидел, как Талисман Первертса улыбается. Зубами из шпата.

— ...обвиняемый отказался, — продолжал замшелый, — удалить хочугу из тела, мотивируя это тем, что она не удаляется. Впоследствии обвиняемый был неоднократно замечен в смущении общественного мнения и попытках привлечь философов к совершению нефилософских деяний, что повлекло применение высшей меры наказания — изгнания...

— Еще чего, — пробурчал Первертский. — «Изгнание»! Я сам ушел!

— ...каковая мера и была применена самим обвиняемым к себе... То есть обвиняемым самому к себе... То есть сам к себе обвиняемый применил свою меру...

Сен встряхнул головой. Подумаешь, хочуга. Но надо же, Каменный Философ — его товарищ по несчастью! Интересно, как... Так, не отвлекаться.

— Значит, моего подзащитного приговорили к изгнанию, и он ушел?

Прокурор недовольно посмотрел на адвоката. Адвокат невозмутимо поправил очки.

— Мне что, все повторять по два раза?

— Да, если вас не затруднит.

— Обвиняемый применил сам свою меру к себе. Меру к себе применил свою сам обвиняемый.

— То есть он понес наказание?

— Ну да! Его наказали, он наказался. Что тут непонятно?

— И произошло это...

— В пятом веке до вашей эры! Ну сколько можно!

— Спасибо. А теперь я хотел бы услышать, в чем обвиняют моего подзащитного.

— А? Что? В чем обвиняют? Как же... А чего он вернулся?

Адвокат мысленно рассмеялся. Прокурор проиграл. Осталось нанести завершающий удар, и оправдательный приговор гарантирован. От удовольствия Аесли даже забыл, что его главная задача — не выиграть, а затянуть процесс.

— Итак, как нам только что убедительно доказал господин прокурор, наказание в виде изгнания исполнено философом по имени Песочный Куличик целиком и полностью. Я хочу особо обратить внимание высокого суда и уважаемых присяжных на этот факт.

Сен сделал паузу. Высокий суд и уважаемые присяжные пошевелили каменными бровями, демонстрируя, что они обратили внимание на этот факт, только пока не поняли, к чему он, и ждут от адвоката объяснений.

— Из этого очевидного факта неопровержимо следует, что возвращение моего подзащитного не является нарушением, а уж тем более преступлением.

— Это почему? — мох на щеках прокурора встопорщился.

— Потому что он приговаривался к изгнанию, а не к невозвращению.

Первертский расплылся в каменной улыбке.

Аесли оглядел собрание. Собрание подавленно молчало. Логика всегда была небьющимся козырем каменных философов. И этим козырем их только что жестоко побили.

И тут Сен спохватился, что выигрыш дела — это только полдела. Он оглянулся. Мерги, Порри и Амели все еще развивали вокруг часового бурную и не очень понятную издали деятельность. Кажется, Пейджер пыталась побить камень.

Что ж, пришло время для длинной и красивой заключительной речи — как это принято у всех великих адвокатов.

— Господа присяжные заседатели! Прежде чем принять истинно мудрое решение, взгляните на моего подзащитного. Взгляните чистым, кристальным взором, не замутненным гордыней или предвзятостью. Не по своей вине оказавшись изгоем, он был вынужден двадцать пять веков провести вдали от Родины. Страдая от неизлечимой хочуги, скитаясь по чужбине, этот несчастный...

Песочный Куличик поднял руку.

— Что?

— Я протестую.

Дети угрюмо смотрели на Миллениумного. Они перепробовали все: подкуп и подкоп, посулы и посылы, обман и обмен на ценные минералы, девичьи слезы и каменные срезы. Заклинания Амели отскакивали от разумного камня, как от разумной каменной стены, грунт вокруг постового оказался непробиваем, как и сам постовой. Не обращая внимания на суету вокруг, Миллениумный монотонно перечислял всех, кого он пересидел на своем посту. Когда философ пошел по третьему кругу, Мергиона закатала рукава.

— Там моя Белка, — сказала она. — И чтобы ее спасти, я ни перед чем не остановлюсь.

— Понимаю ваши эмоции, — сказал постовой после того, как Мерги выяснила, что если по камню бить ногой, больно только ноге. Или руке. И второй руке тоже. Впрочем, голове еще больнее. — Но впустить вас не могу. Ни вас, ни вообще никого, ни живого, ни мертвого, ни воображаемого...

Спасительница заблудших овечек со стоном опустилась на землю и посмотрела на Гаттера.

— Ничего в голову не приходит, — сказал Гаттер. — Кроме направленного взрыва.

— Так нельзя! — испугалась Амели.

— Нельзя, — согласился Порри. — На шум все племя сбежится. Вот если использовать взрывчатку с глушителем...

— А у тебя есть? — встрепенулась Мерги.

— Пока нет, но давно думаю изобрести. Надо проделать ряд опытов, посмотреть кое-какие уравнения...

— Ты все больше становишься похожим на Мордевольта, — сказала Мергиона. — Эх, нам бы сюда Мордевольта с его Трубой! Или хотя бы Сена с его логическими рассуждениями...