— Берите-берите! — приговаривал Горландец, дрожащими руками протягивая Клинчу пачку денег.

— Клинч, не вздумайте их брать! — приказывал Лужж.

— Да я не собираюсь! — кричал Клинч, уворачиваясь от Горландца. — Да уйди от меня со своими деньгами! Да отцепите же его от меня!

— Я, наверное, заболел, — чуть не плакал водитель. — Берите-берите! Что со мной? Я, наверное, умираю, поэтому мне не нужны деньги...

— Я, наверное, его сейчас убью! — сатанел майор. — И засуну эти деньги ему в могилу!

Противоестественной сцене положил конец Браунинг, который хлопнул себя по лбу четками и произнес:

— За-мотка [53]!

Горландец быстро спрятал деньги и бросил на пассажиров оценивающий взгляд.

— Желаете экскурсию по окрестностям? Всего триста штук, смехотворная цена. Или вы идете по окрестностям пешком, а я жду здесь? По совершенно смешному тарифу пять штук за минуту простоя. А может, вы хотите посмотреть фигуры высшего пилотажа? Вы будете смеяться, всего пятьдесят штук за фигуру...

— Пожалуйста, не смешите нас, — сказал Браунинг.

— Проваливай, — пояснил Клинч.

— А то заплатишь штраф за стоянку в неположенном месте, — добавил Асс.

Водитель с лицом человека, который только сейчас узнал, что мир жесток, а люди злы, забрался в повозку.

— Вот понадобится вам куда-нибудь поехать, а меня рядом не будет, вот тогда я на вас посмотрю.

С этим парадоксальным заявлением Горландец щелкнул кнутом, лошадиные силы щелкнули зубами, и повозка унеслась к бледнеющему краю неба на востоке.

Из кустов выбрался Рюкзачини. Пока экспедиция избавлялась от таксиста, летописец успел умыться предрассветной росой (и где только нашел?) и пришел в свое обычное ненормальное состояние духа.

— Враг повержен и бежал? — спросил он, глядя вслед таксисту. — Что ж, пусть бежит, проклиная судьбу, чтобы в убогом укрытии до конца жалких лет влачить унылое существование...

— Помолчите, Бальбо, — попросил Лужж. — Мы пытаемся найти детей.

Спасатели посмотрели на тропинки, разбегающиеся (только их и видели) от указателя.

— Я все придумал, — сказал Фантом. — Сейчас разделимся, и каждый пойдет по своей тропинке. Я с Харлем, его одного отпускать нельзя. И Лужжа нельзя. И Клинча, за ним глаз да глаз нужен. Бальбо можно, но он сам за кем-нибудь увяжется. Браунинга тоже можно одного отпустить, но я бы не рисковал. В общем, все вместе и пойдем. Только надо придумать, куда.

— Что, туристы, призадумались? — подал голос указатель. — Не знаете, куда податься? Думали, тут все для вас? Ан нет! Не видно ничего, не слышно, некуда идти, вот вам, туристы!

— Не слышно, да, — сказал Лужж. — А вот с видимостью можно кое-что сделать... Дальнозоркус!

— «Верховный Маг бросил проницательный взгляд на одну из горных тропок, — продекламировал Бальбо. — И тотчас же, не в силах более противиться напору белого волшебства, ему открылся Путь!»

Ректор поводил головой, кивнул и уверенно зашагал по самой замусоренной тропинке. За ним последовали остальные спасатели.

— Как?! — заскрежетал указатель. — Как он догадался?

— «Могучим взором Великий Маг узрел Тайный Знак, оставленный ему Великим Героем», — на ходу объяснил Бальбо.

Догнав экспедицию, литератор довольно долго шел молча, предаваясь внутренней борьбе. Наконец, не выдержав, дернул Лужжа за край балахона.

— А все-таки почему мы пошли этой дорогой?

— Я увидел свет, — охотно объяснил Югорус.

— Я так и думал! — воскликнул Бальбо. — «Великий Маг увидел Свет! Свершилось то, ради чего он положил на алтарь служения годы борьбы...»

— Да нет, я...

— Вы правы, я ошибся. Надо «годы служения на алтарь борьбы...»

— Я не в том смысле, — сказал Лужж. — Свет впереди, вон там, видите? Правда, этот свет может и не иметь отношения к детям...

— Должен иметь, — решил Рюкзачини. — Пусть это будет костер, разведенный Великим Героем, к которому тянут ручонки озябшие детишки...

— А зачем детишки тянут ручонки к герою? — спросил Асс. — А, понял... чтобы согреться.

— Для костра высоковато, — сказал Браунинг.

— Это Великий Герой поднял костер повыше, чтобы озябшие детишки смогли отогреть не только ручонки, но и лицонки... личинки...

— Это не костер, — сказал Харлей, — это торшер, который выколдовала Амели. И детей рядом нету.

Спасатели прибавили шагу и вскоре увидели странную картину. На тропинке стоял волшебный светильник, державший одну из ножек на весу как можно дальше от себя. К ножке был прикручен круглый предмет.

— Как это поэтично! — восхитился Бальбо. — «Бедный Йорик! Я знал его, Горацио, видал в гробу!»

Торшер передернулся.

— Не поэтично, — сказал он. — Опасно. Взорвется...

— Прекрасно! — завершил строку летописец, и светильник в ужасе замигал.

— Это мина! — заорал бывалый Клинч.

— Дополнительным плюсом нового статус-кво, — говорил каменный философ по имени Оби Ван Си Диан, — является то, что возмутитель спокойствия становится Миллениумным. Таким образом мы, пусть всего на несколько тысяч лет, получаем гарантию его бездеятельности... Куличик! Ты слышишь, мы про тебя говорим!

— А? — бывшая гордость Первертса явно прислушивалась к чему-то за пределами круга соплеменников. — Давайте-давайте. Говорите-говорите.

— И господин Бутовый, — Оби Ван Си Диан поклонился в сторону бывшего Миллениумного, — передохнёт, и мы успеем всесторонне обдумать ситуацию, учесть неучтенные ранее предпосылки, сделать неоспоримые выводы и положить их в основу новой системы ценностей...

— Кладите-кладите, — Песочный Куличик поерзал на занятом им отверстии, — учитывайте-учитывайте.

«Все-таки какое однобокое у него представление о Гаттере, — подумал Аесли, глядя на школьный талисман. — Он ведь даже не допускает мысли, что мы ничего там не разворотим, а просто возьмем одну хочугу».

Предупреждать Первертского о такой возможности Сен не собирался, хотя и испытывал некоторую неловкость при виде плана, построенного на ложных представлениях.

— Делаю вывод: минусов в данном решении я не вижу, — заключил Си Диан.

— А я вижу! — председатель свирепо зыркнул на Куличика. — Я хорошо изучил способ сопоставления фактов у данного преступного субъекта...

— Протестую! — автоматически воскликнул Аесли.

— Протест отклонен. И все следующие протесты тоже. Постановляю, — похоже, судья-философ решил полностью отказаться от философствования. — Первое: предъявить Песочному Куличику обвинение в преступном заговоре с целью напустить на племя неуправляемых хочуг...

«А что, бывают управляемые хочуги?» — хотел спросить Сен, но председатель, пользуясь природной способностью не переводить дыхание, говорил без пауз:

— Второе: учитывая особую тяжесть преступления учредить трибунал Чрезвычайной Тройки... — Он обвел взглядом изумленных собратьев. — Двойки... нет, лучше Единицы в составе меня. Третье: на правах Чрезвычайной Единицы признаю обвиняемого виновным и приговариваю его к высшей мере наказания — изгнанию.

Увидев ошарашенное лицо мальчика, судья поморщился и добавил:

— Приговор может быть обжалован через... двадцать тысяч лет.

— Это произвол! — Сен понял, что теряет контроль над ситуацией: если Первертского сменят, с возвращением Порри, Мергн и Амели возникнут большие проблемы.

— Да все нормально, парень, — неожиданно сказал Песочный Куличик, он же Первертский мыслитель, и встал со своего места. — Пойду. Не в первый раз.

— Вот именно, — заметил председатель суда, он же Чрезвычайная Единица. — Ты у нас теперь рецидивист.

«Может, хочуги уже выбираются потихоньку, — ошарашенно подумал Сен, — и на бедолагу напала Вселенская Глупость?»

Проводив изгнанника укоряющими взглядами, философы повернули головы к опустевшему посту.