День благодарения прошел замечательно: мы собрались за накрытым столом, вознесли благодарность богине и друг другу за то, что у нас такая замечательная семья, что все здоровы и счастливы. Отец наконец-то откупорил мой подарок, с удовольствием выпил глоточек, но сказал, что такие вещи в одиночку употреблять негоже: это, мол, напиток для душевной беседы. Вот пойдем завтра на хутор, там он с пасечником и разопьет. Я сразу почувствовала себя неуютно: на хуторе будет Семен, а как с ним теперь следует общаться, я никак определить не могла. Пыталась отказаться от прогулки, но сестры подняли вой: я теперь вроде как тут главное диво, все захотят поглазеть и послушать байки о столичном житье-бытье. Пришлось соглашаться, иначе приставали бы без конца.

На хуторе царили суета и оживление: девчата все нарядные, как на праздник, я даже засомневалась, не позабыла ли про чьи именины. Только вот создавалось ощущение, что моему появлению тут особо никто и не обрадовался. Нет, нас радушно приняли, в самой большой избе спешно стали накрывать на стол. Сестрицы кинулись сплетничать с хуторскими, а отец завел степенный разговор с мужиками. Я обнялась с баушкой и теткой Матреной, а потом меня как-то аккуратненько задвинули в уголок. Я маленько посидела да и пошла на двор. В хате душно и суетно, а здесь никто не гомонит и воздух такой знакомый! Что ни говори, а в столице по-другому пахнет: едче, что ли…

Присела на завалинку с торца избы: так никому глаза не намозолю, а ежели с крыльца кликнут — услышу. Потихоньку смеркалось: у нас вообще солнышко светит скупо. Я лениво всматривалась в оголившуюся рощу. Тут из-за угла раздалось:

— Бу!

Аж подпрыгнула от неожиданности:

— Ой! Тьфу, Семен, сколько можно? Каждый раз меня пугаешь!

— А ты не пугайся, мне лень станет!

Чтобы прикрыть смущение, спросила:

— А чего у вас за праздник сегодня? Девчата все нарядные…

— Тю! То не праздник, то дурость! У нас третьего дня фертик городской остановился, вот девки с глузду и двинулись! Каждая решила, что сумеет охмурить заезжего ухаря. Больно они ему все нужны, небось в городе своих дурех хоть ложкой ешь.

— Городской? — удивилась я. — А чего его сюда занесло?

— Я так понял, он вроде землемера. Первый день я его по лесу водил, а потом уж он сам: камушки какие-то раскладывает, пером чирикает, высматривает чегой-то. Я тогда еще спросил, что он хоть ищет-то, может, я ему так укажу, а он засмеялся и говорит: волны меряю. Я предложил его на реку сводить, а он как взоржет! Одно слово: городской! А девки надеются, что он кого из них с собой заберет.

— Молодой, что ли, совсем?

— Да какой там, в возрасте он!

— Так, может, он женат уже!

— Не, Малашка прямо спрашивала, говорит: вдовец, если не врет, конечно!

— Да разве можно про такое врать? Беду накличешь!

Семен как-то странно на меня посмотрел, но ничего не ответил. Я поежилась под его взглядом и решила в избу вернуться. Но только встала, как парень загородил мне дорогу:

— А чего ж ты все про других да про других, чего про у себя не расскажешь?

— Да я уж устала за три дня рассказывать: хорошо у меня все, учусь прилежно, стипендию получаю.

— Жениха еще не присмотрела?

— Некогда мне женихов искать: уроков много, времени мало!

И тут в голове стрельнула мысль: а вот как я тех женихов вообще искать должна, если даже ни разу не пробовала показать парню свое расположение? А если ошибусь и стану улыбаться тому, кому безразлична, что будет? Вот Семену я точно нравлюсь, вон какую заряницу выстругал, так, может, с ним и попробовать? Его я хоть с детства знаю, с ним не так страшно, как с незнакомым. Хотя тоже боязно… Да и нехорошо вроде, я же его не люблю… Ой, мамочки, как быть-то?

Тут парень помахал перед моим лицом пятерней:

— Фей, ау, ты чего застыла-то?

Я подняла на него глаза, судорожно сглотнула, вспомнила Чеккину и решилась: аккуратно так провела пальчиками по скуле Семена.

— Фей, ты чего? — с хрипотцой переспросил он.

Я молча улыбнулась и положила ладошку ему на плечо. Тяжелая рука тут же опустилась мне на талию, и я оказалась притиснута к парню.

— Издеваешься? — тихо уточнил Семен.

Я только головой качнула. Жутко было, аж коленки тряслись, но я старательно продолжала улыбаться и не отводила глаз. Хлопец медленно-медленно, как под водой, склонился ко мне и вдруг впился в мои губы. В мыслях все окончательно смешалось, разом бросило в жар, было очень страшно и чуть-чуть больно, совсем не так, как во сне.

Когда от недостатка воздуха начало саднить в груди, я решительно отстранилась. Парень дышал так тяжело, словно в горку взбежал. Судя по ощущениям, щеки у меня запунцовели, а шея просто взмокла. Я облизнула враз пересохшие губы и смущенно отвела взгляд. Тут же вместо жара меня так и окунуло в холод, а сердце пропустило удар. Я только сдавленно охнула, когда поняла, что в нескольких шагах от нас вижу фигуру верита Кальдерона.

Семен, кажется, по-своему истолковал мой вздох, он поспешно разжал объятия и виновато прошептал:

— Я тебе больно сделал, Феюшка? Прости, маленькая, не совладал с собой.

Тем временем мужчина, за которым я испуганно наблюдала из-за плеча хуторянина, сделал нетвердый шаг, повернул голову, и морок рассеялся: я глупо обозналась! Этот человек только телосложением да длиной волос и походил на магистра. Он был явно старше верита Филиппа, довольно заметно прихрамывал, да и черты лица были намного мягче, чем у моего ночного гостя.

— Кто это? — все еще настороженно спросила я.

— Где? — Семен резко оглянулся. — А, так это и есть землемер, про которого давеча говорили: верит Рафаэль Алеотти. И не выговоришь с первого разу. Ты его напугалась? — Парень обхватил меня за плечи, требовательно заглядывая в глаза.

— Д-да, он просто внезапно появился, я думала… показалось, в общем.

— Да пес с ним! — Юноша настойчиво развернул меня лицом к себе. — Так я не понял, ты за меня пойти согласна?

— Да ты что, Сень, мне еще учиться и учиться! Я пока не могу замуж… — Под взглядом горящих, как уголья, глаз, я стушевалась и поникла.

— А я-то, дурак… — скривил рот хлопец. — Ладно! У тебя губы припухли, холодное надо приложить. Обожди.

С этими словами парень двинулся к крыльцу. Я же плюхнулась обратно на завалинку, потому что ноги сами не держали, да и потрясывало меня заметно. Обхватив себя руками за плечи, постаралась унять дрожь. Ну, ничего уж прям ужасного и не случилось: пропасть под ногами не разверзлась, руки не отсохли, молния не ударила. Я, правда, мало что успела почувствовать… Удовольствия не испытала, отвращения, впрочем, тоже.

Вернулся Семен с чистой мокрой тряпицей. Велел приложить к губам ненадолго. Поблагодарила. Он немного потоптался рядом, а потом сказал, что лучше сразу в избу пойдет, пока никто не спохватился. Это правильно, иначе пересудов не оберешься. Я еще немного посидела на улице да тоже поплелась в хату.

Там как раз застолье начиналось. Я забилась в уголок и оттуда опасливо покосилась на незнакомца, сидевшего с мужиками. Хоть от сердца отлегло: как я его могла принять за верита Кальдерона? Разве что сумерки злую шутку сыграли! У этого человека уж и проседь поблескивала в волосах, и морщинки вокруг глаз залегли, и нос был помассивнее, чем у магистра, да без горбинки. А я уж напридумывала незнамо что!

Тетка Матрена заметила наконец, что я почти не ем, но мне удалось отговориться: угорела, мол, отвыкла в столице от печного духа. Сестрички наперебой начали похваляться, какие чудеса я в городе видела, мне даже самой рассказывать не пришлось, только успевай кивать и поддакивать.

Батюшка похвастался гостинцем, мужики испробовали, покрякали уважительно, тут горожанин, вокруг которого все Малаша увивалась, кажется, впервые прямо на меня и поглядел:

— Бренди… Странный выбор для юной вериты. Ужели доводилось пробовать?

— Что вы, я такое не пью, просто запах очень понравился… необычный и запоминающийся, вот и решила батюшку порадовать.