— Да ерунда, просто паренек какой-то споткнулся и уронил поднос с тарелками.

Во время ужина подружка без умолку трещала об учителях и новостях, я с удовольствием слушала и поддакивала, а Питер сидел с отсутствующим видом. Единственная информация, которую удалось из него вытянуть Чеккине: наш сотрапезник тоже обитал в Яблоневом общежитии. Оказывается, жилища неофитов делились на два подъезда: в левом располагались комнаты девушек, а в правом — юношей.

— Странно, что за две седмицы ты ни разу не попался мне на глаза ни во дворе, ни в столовой, — подивилась я.

— Я лишь вчера прибыл в Академию.

После трапезы Питер проводил нас с Чеккиной до подъезда и дождался, пока мы зайдем внутрь.

— Симпатичный. — Франческа вцепилась в меня, как только за нами закрылась дверь. — Кто такой, откуда? Что у вас было?

— Ничего не было, только танцевали на занятии в паре. Он очень неразговорчивый, так что я знаю почти столько же, сколько и ты. Только фамилию могу назвать — Брант.

— Брант, Брант… Питер Брант… Нет, не слышала. А жаль. Что-то в нем скрывается… Что-то этакое — ух! — Чеккина изобразила целый ряд гримасок, сопровождаемых прищелкиваниями пальцев.

— Тебе видней, — рассмеялась я в ответ на эту пантомиму.

Всю седмицу я старательно училась, не поддаваясь на уговоры Франчески пойти развеяться в городе. Не то чтобы мне совсем не хотелось погулять, но очень уж надеялась заслужить стипендию. Знаний у меня было катастрофически мало, поэтому приходилось уповать лишь на собственное усердие. Самой-то мне много не нужно: одежда и жилье есть, в столовой кормят, на бумагу и чернила, скрепя сердце, беру монетки из отцовского кошеля… Но ведь будут каникулы, и так хочется привезти сестренкам столичных гостинчиков! Вот и сидела я над книгами, не разгибаясь.

А нынче был объявлен праздник — Осенний бал. По такому случаю Чеккина заставила меня сделать красивую прическу и макияж. Конечно, без ее помощи мне бы ни за что не управиться: я только начала изучать искусство грима и ничего еще толком не умела. Подруга заранее затребовала мой наряд, похмыкала, но пообещала сотворить из меня куколку. Я уж было испугалась, что она хочет превратить меня в копию Элинор Олбанс, но соседка лишь закатила глаза и беззлобно нарекла меня «дяревней».

Наряд для танцев у меня был пошит из бархата глубокого синего цвета: широкая юбка и лиф с золотистой шнуровкой, которые следовало надевать поверх короткой батистовой сорочки и плотного, накрахмаленного подъюбника. Из украшений я выбрала лазуритовые бусы и золотистую опояску. Франческа убедила меня повязать на голову очелье из тесьмы в тон бусам со старинными височными кольцами, унизанными желто-медовыми прозрачными камушками.

Оказалось, что макияж и прическа двух девушек занимают огромное количество времени: начали мы сразу после завтрака и провозились до самого вечера, с двумя перерывами на чай. После утреннего посещения мыльни Чеккина туго сплела и уложила две мои еще влажные косы на манер короны, а себе накрутила что-то невообразимое из множества тонких косичек, искусно уложенных на макушке и ниспадающих по плечам, и локонов, красиво обрамляющих ее лицо. Что уж там подружка вытворяла с моим лицом — не знаю, но получилось невероятное: глаза смотрелись огромными и яркими, брови потемнели, нос стал будто поменьше, а губы пухлее.

После всех приготовлений мы с Франческой представляли забавную парочку: я светленькая в темно-синем наряде, а она — брюнетка в вердепешевом платье. Хихикая, мы спустились на улицу и сразу же наткнулись на Питера в роскошном черном костюме с серебряным позументом. Теперь, после происшествия в столовой, парень постоянно попадался нам на глаза. Чеккина даже задразнила меня «просватанной» и не верила в то, что мое общение с этим молодым человеком ограничивалось лишь обсуждением танцевальных приемов. Но сейчас подружка вполне благосклонно отнеслась к привлекательному кавалеру и с ходу ловко уцепилась за его локоть. Питер же маневра Франчески, казалось, не заметил, беззастенчиво пожирая меня глазами.

— Ты такая красивая, как статуя в Храме! — произнес он наконец, когда я окончательно смутилась и покраснела под его настойчивым взглядом.

— Сомнительный комплимент, ты не находишь? — немедленно вмешалась Чеккина. — Ладно, орел, я прощу тебе, что меня ты полностью проигнорировал, но за это ты нас обеих проводишь на бал. Идет? А потом я от вас, так и быть, отстану и пойду танцевать, пока вы будете мимикрировать под колонны.

— Ты сама поняла, что сказала? — Питер соизволил обратить внимание на мою подругу.

— Я — да, чего и вам желаю! Ну, пойдемте уже, я хочу танцевать! — заканючила красавица, притопывая ножкой.

Питер протянул мне вторую руку, я, по примеру соседки, взяла юношу под локоток, и мы пошли к зданию администрации.

Листопадник вполне оправдывал свое название: желтые и красные листья, красиво кружась, опускались нам под ноги. Пахло одуряюще: яблоневым цветом и жухлой листвой. Мне всегда нравился запах осени, а здесь он смешивался с нежным ароматом цветов и становился еще насыщеннее.

Бал устроили в том самом зале, где летом регистрировали прибывших неофитов. Столы убрали, стены и окна украсили переливающимися золотыми листьями, откуда-то лилась бравурная музыка.

Чеккина, едва войдя в дверь, послала мне воздушный поцелуй и убежала. Питер улыбнулся и спросил:

— Идем танцевать?

Улыбка очень красила юношу, он сразу становился словно теплее, душевнее, а то вечно как истукан.

— Будем оттачивать навыки? — попыталась пошутить в ответ. — Пойдем, конечно!

Танцевать на балу оказалось гораздо веселее, чем на занятии. Почти как на деревенских праздниках. Вокруг все улыбались, развевались разноцветные юбки, пахло цветами и пряностями. С Питером я отплясала только первый танец, потом меня пригласил Шарль, потом моими партнерами становились незнакомые парни. Я радовалась, голова слегка кружилась, на душе было легко, и казалось, что этот вечер никогда не кончится.

Я уже давно потеряла счет времени, когда магистр Ришель объявил вальс со сменой партнеров, легко подцепил меня под руку и скользнул на паркет. Мы прокрутились один тур, а потом меня подхватил новый кавалер. Внезапно пол ушел из-под ног, я забыла, как надо двигаться и даже как дышать. Прямо на меня смотрел мужчина с глазами цвета ночного неба.

Кажется, он что-то говорил, по крайней мере губы у него шевелились, но я не слышала ни звука: уши словно ватой забились. Наверное, он осведомлялся о моем самочувствии, потому что выражение лица незнакомца из ночного кошмара стало обеспокоенным. А потом он ловко подхватил меня на руки и понес так легко и быстро, будто я ничего не весила. Наверное, следовало возмутиться: порядочные девушки не позволяют кому попало себя хватать, но я даже не сумела сообразить, что уместно было бы сказать в такой ситуации. Зато мне вдруг безумно захотелось, чтобы он меня еще раз поцеловал, как тогда… даже губы зудеть начали. Тут моего лица коснулся прохладный вечерний ветерок, и я с ужасом осознала, что еще миг, и я бы сама потянулась его поцеловать! Какой кошма-а-ар! Я слабо застонала и спрятала лицо в ладонях, осознавая всю бездну своего падения: сначала бесстыже пялилась на совершенно постороннего мужчину, потом позволила нести себя на руках, а в довершение всего еще и чуть не накинулась на него с поцелуями при всем честном народе. В наших краях даже самые распущенные девки так себя не вели. Мама, мамочка! Великая Веритассия, забери меня отсюда! Куда угодно, хоть в берлогу к медведю, хоть на дно морское, только бы не видеть свидетелей моего позора! Ведь теперь вся Академия знает, что я распутница!

— Верита, что с вами, что случилось? — какой-то смутно знакомый голос пробился в мое сознание, а чьи-то крепкие пальцы попытались отнять ладони от лица. До меня дошло, что я уже какое-то время сижу на твердой поверхности и слегка раскачиваюсь всем телом взад-вперед. — Верита, пожалуйста, дайте мне посмотреть. У вас что-то болит? — настойчиво продолжал невидимый мужчина. — Верит Филипп, что случилось?