Наймитов, опять же, полон дом, а садовник нерадив! Нынче обязательно нужно огород возделывать, хоть самую малость, да наработать, а тут еще и конь не валялся. Я бы и сама могла лопатой помахать, да не будешь же в чужом дому свои порядки устанавливать. Вот и сижу — от Брианды прячусь!

Художница как увидела в первый праздничный день мое опухшее от слез лицо, так и кинулась развлекать гостью изо всех сил, а мне хотелось только забиться куда-нибудь в уголок и не вылезать. Впрочем, надо отдать хозяйке должное: она довольно быстро поняла, что собеседник из меня сейчас никакой и вообще лучше всего у меня пока получается смотреть в одну точку, так что усадила в кресло и начала делать какие-то наброски. Все бы ничего, если бы девушка не пыталась время от времени влезть мне в душу и выпытать, что произошло. Я не знала, как рассказать ей о Питере, чтобы опять не залиться слезами, вот и старалась ускользнуть подальше. Читать я не могла, даже кружева плести не получалось — сбивалась постоянно, вот и сидела бесполезным кулем.

— Вы не замерзнете, верита Феодоссия?

Надо же, не услыхала, как магистр подошел. И как он меня разыскал-то?

— Нет, спасибо за беспокойство, у меня теплая шубка.

— Вижу, вас вдохновили руины декоративного огорода Брианды?

Я пожала плечами:

— Копать пора и от мошки заговаривать.

— Копать? — изумился мужчина. — Да еще же снег лежит.

Равнодушно сообщила:

— Испокон веку завет таков: хотя бы в день Градаря была и зима, начинай пахать огород. Ты только почни в этот день — непременно огород будет добр, и овощу будет много.

— М-да, с народной мудростью не поспоришь. — Кажется, магистр опять издевается. — Только вряд ли наши многоуважаемые предки разводили огороды в декоративных целях.

— Это как?

— Даже не знаю, как объяснить… Это просто для красоты всякая необычная кучерявая капуста и маленькие яркие перчики растут… Ну, как цветы, чтобы глаз радовался.

Капуста… как цветы… Великая Веритассия, верни меня обратно! Это безумный мир, я в нем вообще ничего не понимаю! Да и не хочу понимать, если честно!

— Мужайтесь, верита Феодоссия, сумасшедшие столичные жители и не на такое кощунство способны.

Неужели я вслух говорила?

— Извините.

— Нет, вы ничего не говорили, просто у вас все на лице написано. Но я бесконечно рад уже тому, что на вашем милом личике наконец-то отображаются хоть какие-то человеческие эмоции. — Маг опустился на скамейку рядом со мной. — Вы так сильно расстроились, что не смогли поехать со своим мальчиком?

Вот лучше бы он этого не говорил, лицемер!

— Вы прекрасно знаете, что он никакой не мой! — рявкнула я. — И вообще, я вернула ему этот проклятый аграф! Чего вы от меня еще хотите?

— Успокойся! — Снова этот странный, обволакивающий голос. И снова всколыхнувшаяся в душе злоба, только что рвавшаяся наружу в яростном крике, куда-то отступила. В тот же момент я пожалела, что вообще открыла рот, да слово не воробей, вылетит — не поймаешь!

— Какой, однако, интересный поворот в нашей беседе о сельскохозяйственных нуждах, — восхищенно заметил магистр. — Но теперь хотя бы понятно, из-за чего у вас такой убитый вид. Не будете ли вы столь любезны просветить меня еще и относительно вашего источника информации?

— Я слышала ваш разговор.

— День однозначно удался, вы не находите? — светским тоном осведомился мужчина. — А как у вас это получилось, позвольте полюбопытствовать?

— Просто слышала, и все.

— А вот тут уж позвольте вам не поверить! Кабинет декана защищен от подслушивания, а также от ряда иных несанкционированных опытов, и я ни за что не поверю, будто неофиту под силу взломать эту защиту. Так что «просто» слышать вы никак не могли.

— Я не знаю, как это объяснить, но я действительно ничего не делала, чтобы услышать…

— Вот теперь верю! А кто делал?

— Не знаю.

— Все-таки жизнь — удивительная штука! Никогда не знаешь, в какой момент она станет нестерпимо интересной! Вот сейчас, например, я совершенно не могу справиться с мучающим меня любопытством. В такие моменты я решительно не в состоянии себя контролировать, знаете ли… Боюсь, что придется приказать вам рассказать все подробно… Но вам же это не понравится! Так что лучше — сами.

— В лечебнице есть кто-то с хрипло-сиплым голосом. Он и делал так, чтобы я могла слышать ваши разговоры.

— А кроме голоса, у этого занимательного существа есть какие-либо приметы?

— Не знаю, он мне не показывался. Свет всегда гас.

— И сколько же разговоров вы слышали?

— Три… или четыре… — Мне уже было все безразлично. Да и какая, в самом деле, разница, будут эти лгуны знать что-то лишнее или не будут? Все одно я у них вроде куклы. — Первый раз, когда только очнулась со сломанными контурами, второй — когда вы мне блок поставили, третий — когда после отравления оклемалась, и четвертый — вот про аграф. И раз уж зашла речь, так я давно хочу вам сказать, что Семен — никакой не валенок.

— Вам, несомненно, виднее, — задумчиво бросил магистр. — А вы меня приятно удивили: за полгода еще не разболтали об услышанном.

— Откуда вы знаете? Может, я всей Академии растрепала!

— Нет, тогда бы я узнал об этой восхитительной истории намного раньше. А этот ваш таинственный помощник… он хоть мужчина, женщина, старый, молодой? Голос же вы слышали.

— Да не знаю я, он так сипел, что ничего понять было нельзя.

— А что он говорил конкретно?

— Да почти ничего: «молчи и слушай», «ты должна быть сильной», «ты должна осознавать свои поступки», «ты не должна покидать Академию». Никому я ничего не должна!

— Успокойтесь! — опять скомандовал магистр. — В вас говорит озлобленность, и я вас даже понимаю. Но что бы вы себе сейчас ни придумывали и как бы ни относились к происходящему, вас действительно в Академии старались защитить и зла вам не желали.

— Угу. Просто любовный амулет надели и на цепь посадили.

— Декан Дорэ принимал решения, исходя из своей личной парадигмы. Возможно, его методы можно назвать ошибочными, но он хотел сохранить вам жизнь.

— Так вы же вроде не были с ним согласны.

— И сейчас не согласен, но отдаю себе отчет, что он просто недооценил разницу в представлениях взрослого, сложившегося человека и совсем юной неокрепшей души о важности определенных событий.

— Вы специально так мудрено говорите, чтобы я ничего не поняла?

— Нет, это привычка, — белозубо улыбнулся магистр. — Вы скоро тоже научитесь говорить так мудрено, что никто ничего не поймет. Так вернемся к вашему таинственному другу: у вас есть какие-либо предположения о происхождении этого существа?

Опять пожала плечами:

— Я бы сказала, что это домовой, но в Академии, говорят, их нету.

— Да, это правда.

— А почему?

— Да, честно говоря, уже больше по традиции! Во времена войны богов те, кого сейчас принято называть «низшими существами», выступили против воюющих, поскольку увлекшиеся битвой боги разрушали природу и, как следствие, места обитания «низших». Собственно, это вмешательство и позволило закончить войну, потому что враждующие стороны немедленно объединились против третьей силы. Нечистиков разгромили и почти истребили, а оставшиеся сами забились в глушь. В общем-то, уже давно понятно, что в тот момент «низшие» просто попали под горячую руку, но как-то отголоски застаревшей вражды все еще сидят в умах людей.

— Они хорошие!

— Вполне возможно. Тем не менее ваш знакомец не из их числа.

— А вы знаете, кто он?

— У меня есть крайне смутные догадки, но они базируются на непроверенной информации, и я пока воздержусь от их оглашения, дабы вас не смущать.

— Так и знала, что ничего не скажете. А блок с моей памяти хотя бы снять можете?

— В принципе могу. Но нужно ли?

— Да. Вы даже не представляете, как это противно: знать, что сделал что-то плохое, но не помнить, что именно и почему.

— Да ничего плохого вы не сделали, я вас умоляю! Давайте так: если после возвращения в Академию вы все еще будете желать освежить воспоминания, я уберу блок.