Я устала быть одна. Нет, я привыкла быть одна, я умею! Но я устала… Пусть хотя бы пока я не встану на ноги, кто-то будет рядом.

— А может, он енто, тоже колдун? — раздалось где-то за дверью. Этот шепот разбудил меня вернее петушиного крика над головой. — Раз так за ведьму взъелся.

— Ой, не кличь ты демонов. Тебе заплатили? Заплатили.

— Да где ж! Этот головорез сказал, что кишки мне выпустит, а потом велел к бургомистру идти, мол, он обещал на свой кошт кормить спасителя. А ты хоть когда монету у бургомистра из кармана мог вынуть? Вот то-то…

— Ну, не вернется ежели, добьешь ведьму, как хотели. Но все равно лучше сутки обождать, нам тут резни не надобно, — закончил второй. — Хотя, если подкараулить… небось против камня по башке и колдун не устоит.

Сон крался по кончикам ресниц, но опасность уже гналась за ним по пятам. Так что я сжала зубы, чтобы не вскрикнуть от боли, и села на кровати. Осторожно спустила босые ноги на деревянный пол и нащупала кожаные лодочки — эта обувь была на мне в момент попадания, и ее уже дважды пришлось чинить… но сейчас это не главное. Главное — путаница разноцветных нитей в голове и деревянный посох с заостренным концом, который я машинально притянула к себе не рукой, а… мыслью? Нитью?

Шаг к двери. Надо уходить. Надо предупредить спасителя. Надо… надо не упасть.

— А ну, брысь, челядь! — гаркнул вдруг знакомый голос сразу за дверью, после чего она распахнулась.

И я все же упала.

— Шатт! Куда это ты поперлась, ду… святая?! — только и успел рявкнуть… жаль, я не спросила его имя. — В кровать залезла, быстро!

— Надо быть осторожнее… — это все, что я сумела сказать, прежде чем потеряла сознание.

Проснулась я снова от очередной ругани:

— То есть как это? У вас что, все бабы на деревне перевелись? — рычал мой спаситель.

— Так не пойдет никто ведьму мыть, синьор, все боятся. Я ж не могу силком наших девок тащить!

— Она святая, я вам раз сорок уже сказал!

— Может, и святая, — боязливо согласился местный. — А только тем более негоже простым, значит, смертным ее руками лапать. Воду мы вам принесли, вона, полна лоханка. Мыло, опять же, не взыщите, какое есть. Простыню для вытираться. А дальше — увольте.

— Тьфу, идиоты, — снова выругался спаситель. — Пшел вон!

Я опять попыталась сесть и сориентироваться в пространстве. Поняла, что это та же комната. Только вот солнца за окном нет, воздух из окна пахнет вечером, а на столе два источника тепла и, скорее всего, света. Лампы?

— Ну куда?! — Я машинально обшарила спасителя паутинками, те словно прилипли к нему, обрисовывая силуэт. — Куда опять? Не набегалась еще? Как ты там угрожала? Привяжу! И буду лечить.

— Спасибо. — Я улыбнулась. — Мне лучше. Вы попросили воды для купания?

— У тебя волосы в хвое и саже, а тело… Я, конечно, под платье особо не заглядывал, но там и по запаху станет понятно. Одна только засохшая кровь чего стоит.

Я неожиданно почувствовала, как щекам стало жарко. Он ведь меня перевязывал… и хватал где придется. И про запах… ох.

— Ты чего, стесняешься, что ли? Да на твои мослы даже волки не позарятся, что уж говорить про здорового мужика, — скептично хохотнул наемник.

— Спасибо за комплимент. — Вздох вышел смиренным и все же немного сердитым. Подумаешь, ценитель! — Если вы покажете мне, где мыло и простыня, я справлюсь.

— Чтоб ты там с молитвами утопилась? Или залила комнату? Обожди, все же найду тебе какую бабу. Думаю, тут вопрос только в цене.

— Я не утоплюсь и не залью. — Терпение, Аль, терпение. Это он так заботится. И вообще проявляет благородство, какого здесь к тебе еще никто не проявлял. Так что нечего злиться и сопеть, словно сердитый еж. — Не надо никого искать. Я уже слышу, где стоит вода. Вы спокойно можете выйти и оставить меня.

— Ну смотри. — В его голосе было откровенное сомнение. — Выйти не выйду, но отвернусь. Потому что, если начнешь тонуть, плевать мне на твою добродетель, вытащу и глаза закрывать не стану. Поняла? Лучше не тони.

— Вы можете подождать за дверью и не закрывать ее плотно, чтобы слышать, что со мной все в порядке. — Пара не очень уверенных шагов — и вот он, край лохани. Слева табурет, на нем… да, вот это мыло, оно даже пахнет какой-то травой. А вот простыня.

— Платье свое тогда кинь к двери. Хм… — Тут он задумался. — На мой голос кинешь, когда разденешься. Отдадим его прачкам, те еще подошьют.

— Я оставлю его у двери. — Губы чуть дрогнули в улыбке. Кажется, не все так плохо и в этом мире, раз хоть один хороший человек все же нашелся. По сути-то и одного достаточно… — Спасибо.

— Заладила со своими спасибо, синьорита. Долг жизни отдам — и катитесь своей дорогой со своей свиньей. Осторожнее со спиной! — Я услышала скрип двери.

— Уже почти не болит, — сказала и сама удивилась. Как так? Хотя… не болит, но я чувствую в том месте плотный клубок других нитей, тех, которые внутри меня. — Не беспокойтесь.

— Надо мне, беспокоиться. — Он фыркнул и демонстративно хлопнул дверью. Так хлопнул, что та отскочила от косяка и снова приоткрылась.

Увы, заглядывать нитями за угол я еще не научилась. Хотя это идея, и как-нибудь стоит попробовать. Просто пока на это нет сил.

Остается только надеяться на порядочность моего спасителя — не будет же он подглядывать, словно мальчишка. Тем более сам сказал — мослы.

Инсолье

Шатт бы побрал эту святую невинность! Ну как, как?! Как она дожила-то до своих лет? Да любой ребенок знает, что творят деревенские с убогими. Толпа ненавидела и всегда будет ненавидеть тех, кто хоть сколько от них отличается.

Или вот сейчас! Я, незнакомый мужик, наемник (у которых репутация чуть ли не хуже, чем у бандитов), сказал, что отвернусь, даже за дверь выйду — и все. Поверила. Идиотка, шатт.

А я сам? Даже не соврал ведь: всегда любил девок в теле, и чтобы грудь побольше. Так чего, спрашивается, меня зацепило посмотреть? Нет, понятно с чего — назло ее добродетельной вере в людей. А еще надо было полностью оценить ущерб, мне ж ее долечивать.

Ну, глянул, убедился, что страшнее в мире точно нет, и отвернись, да?

Нет, залип, как пацан в общественной бане.

Какая же она… тощая! Еще немного не кормить — и эта худоба перейдет в откровенную костлявость. И эта россыпь синяков и кровоподтеков по всему телу, точно пятна у горных котов. Рана на спине уже схватилась — видимо, себя святая как-то лечила не хуже, чем меня. А чего ж тогда синяки не убрала?

А еще святые в храме, похоже, не пренебрегают воинской нагрузкой. Первый раз вижу у женщины мышцы. Вернее, их остатки. Такие же тонкие, даже в какой-то степени изящные, но все равно заметные под белой кожей. Ни одной по-женски мягкой, округлой линии — все словно натянутая тетива. И каждое движение, даже самое осторожное и плавное, — как у дикого зверька.

Шатт. О какой демоновой хрени я думаю? Эй, что она задумала?! Зачем ей в бадье кинжал?! Она рехнулась, что ли?! Но если сунусь и наору на блаженную, сразу станет понятно, что подглядывал. Что ж. Если начнет членовредительствовать — нашлю парализующее проклятие. И отмажусь, устроив погром в соседнем номере. Пусть думает — залетный некромант напал, а я героически защитил. Вот потеха!

Может, хоть заподозрит меня? В смысле, меня, изгнанного паладина, в том, кто напал. Магию-то почует. И решит, что недобитый предатель ордена, который продал душу тьме мертвых богов, пошел по ее следу, хотел напасть?

И будет снова благодарить за спасение. Меня. От меня.

Тьфу! Идиотка! Волосы! Она хочет обрезать себе волосы, дура блаженная!

— Не советую, — все-таки не выдержал я. Вот лучше бы она себе вены попыталась вскрыть, чем волосы обрубить. — Даже мертвые боги не просят в жертву волосы, что уж говорить о живых. Они не примут подобного обета.

— Что?! — Девчонка мгновенно нырнула в пену так, что на поверхности остался только нос. — Вы обещали выйти!