Зачем тогда спасала? Потому что могла. Это было не очень трудно. Заодно вот потренировалась в нитях. И парню хорошо, и мне полезно. К тому же приятно поговорить с человеком, который не шарахается и не плюет вслед, как остальное население этого мира.

— Уснул, Хрюш? — уточнила я на всякий случай у своего щетинистого друга. — Хорошо. Не фырчи, не фырчи. Поймай лучше нам еще крыску, будет ровно десять шкурок. Сдадим в этой… как ее… в Эхенове старьевщику, будут деньги на припасы. Что? Нет, глупый. Его мы с собой не возьмем, с какой стати? Он взрослый мальчик, вылечится и пойдет своей дорогой.

А сама подавила вздох. Все всегда идут своей дорогой, и это правильно. Мое желание, чтобы хоть кто-то остался, — только мое. Даже родители ушли, когда настало их время. Что говорить о постороннем головорезе.

Эй, да я и не хочу, чтобы он остался! Надо занять голову делом, а то она мне уже разные несанкционированные мысли тут думает. Безобразие.

Инсолье

Когда я в очередной раз очнулся, глаза открывались с трудом. Шатт! Кажется, святая дура мне помимо лечебных трав еще и сонные подсунула! Зачем? Неужели хочет сдать меня своим собратьям для улучшения кармы?! Когда эта идиотка научилась так притворяться и лукавить? Она же была прямая как бревно. Бревно, кстати, это ее женишок, паладин — командир алых сов. Интересно, совсем сгорел во время моего подарка храму или наполовину только поджарился?

Ладно, мой организм, как у любого темного создания, легко справлялся с ядами и наркотическими веществами. Не прошло и пяти минут, как я уже мог осмотреть окружение трезвым взглядом. Заодно и проверить свое состояние.

Хм… а поработала святая на славу. Не знаю, чем она меня пичкала, но времени прошло больше, чем я думал. То есть я продрых как минимум двое-трое суток. Потому что даже с помощью силы святых пробитое легкое так быстро не залечить. А у меня на спине только новая полоска свежего шрама среди сети других таких же, и почти ничего не болит. И остальные порезы-ссадины только чешутся. Даже шишка на голове пропала, как не было ее. И эта дура меня, кажется, вымыла. И одежду постирала. Дожили, шатт.

Ну-ну… скажу святой спасибо. Перед тем как…

Стоп.

Где она?!

Я еще раз внимательно осмотрел окружение и увидел лишь кучу собственных вещей рядом с импровизированной лежанкой. Сбежала? Напоила меня снотворным и сбежала, святая дура?! Неужели у нее после пожара появились зачатки мозгов? Только вот, может, зачатки и появились, но точно не развились в полноценный орган!

Потому что я прекрасно видел и чувствовал тропу, по которой она ушла. А с учетом ее слепоты и умения передвигаться по лесу, любой среднестатический охотник может выследить такую неуклюжую добычу. Пока я не узнаю ответы на все свои вопросы, пока не получу удовольствия от твоих мучений, пока не наиграюсь этой новой куклой, тебе от меня не сбежать!

Сборы в путь заняли не больше десяти минут. Стукнутая милосердием святая даже оставила мне завтрак. Как мило с ее стороны, сейчас растаю… от предвкушения

Кабан, скотина, оказался умнее хозяйки. И путал след. Только не знал, нечисть, что его попытки ведут меня лучше, чем если бы он развесил сигнальные флажки на каждом кусте по дороге. Эманации этой свинской смерти я запомнил отлично. Специально лежал, притворялся паинькой и считывал узор, пока не опоили сонным.

Кто этого кадавра создал, интересно? Гений был. Кабан — как живой, очень функциональный и разумный для твари. Был — потому что связь с созданием обрублена, такое бывает, если заклинателя убили. Сами они не помирают обычно, так что точно ухайдокали за все хорошее. А тварь осталась, хотя должна была развоплотиться максимум через сутки после смерти создателя.

Каким образом святая подобрала эту дрянь и не только заставила жить, но и привязала к себе — ума не приложу. Но одно хорошее во всем этом сумасшедшем доме есть — их со свиньей путь для меня словно выстлан сияющими сигнальными стрелками.

Эхенова — дрянной городишко. Что святой там понадобилось, интересно? Вышла со своей свиньей из леса и прямо по дороге поперла в сторону поселения. Словно кадавр — домашняя собачка при богатой синьоре. Идет по обочине, мол, что такого?

Как ее еще никто не прибил, такую… такую святую, а? Кишки выпущу, если кто пальцем тронет. Это теперь моя добыча. Но вот посмотреть на то, как ее будут шпынять все, кроме меня, причем из-за ее собственной глупости, — это неплохая идея. А что? Слепая, в драном платье, с каким-то зверем. Со свиньей — мало кто на моем уровне разбирается в кадаврах.

Да на ближайшем рынке грязью закидают такую святую. Людишки — народ пакостный, неблагодарный. Любят посмеяться и поиздеваться над тем, кто не может ответить. Мне ли не знать. А теперь и святая дура макнется в реальную жизненную грязь по маковку.

Надо поспешить. Я хочу это видеть. Видеть и…

Так. А это что еще?! Кто позволил?! Совсем охренели, уроды?! Сжигать представителей церкви — это моя привилегия!

А потому я с силой бросил кинжал прямо в веревки, что сейчас приматывали к столбу руки моей жертвы. Приправленное магией лезвие не только разрезало их, но и сломало пополам столб, который с треском чуть не придавил местного активного гражданина — того, который больше и громче всех орал.

— Прочь, падаль! Что тут происходит?! — раздался мой рык на всю городскую площадь.

— Синьор! — Ага. Сталь и ярость всегда хорошо действуют на всякую людскую шваль, вон я сразу стал синьором, стоило пощекотать сталью пару жирных брюх. — Синьор, эта ведьма натравила на наш славный город своего зверя!

— Какая еще ведьма, недоумки! — Я мысленно аж взвыл. Да-да, реальная жизнь — дерьмо. Но даже я чувствовал несправедливость — эта дура тут спасает людей по помойкам, а на нее вешают все окрестные трупы, лишь бы не разбираться с настоящим виновником. Это я понял из невнятного бормотания толпы. — С каких это пор ведьмы щеголяют в храмовых одеяниях?

— Так ведь… рваное, — раздался голос откуда-то сбоку.

— Вы никогда не слышали об обетах? Да тут и Лукаку станет понятно, что девушка замаливает человеческие грехи! А потому отказалась от мирских благ! Разве вы не слышали, что красный храмовый шелк сжигает всю нечисть будто огонь! — Я нес бред чистой воды, но этим деревенщинам должно хватать. А если не поверят, что ж, будем говорить с ними магией и холодной сталью.

— Дык коров-то пожрали, — робко высунулась из толпы какая-то бабка. — И пьяницу Хуана зверь загрыз. А по ночам-то воет, страсть! Кто, если не ейное чудище?

— Ты, бабка, совсем от старости ослепла и оглохла? — рявкнул я. — Это свинья! — Я ткнул концом кинжала в опутанного кучей сетей кадавра. Тот ворочался и злобно хрюкал. — Свиньи не воют! Да что лясы точить, смотри! — И я с легким, но таким приятным ощущением отмщения пнул кадавра. Тот возмущенно завизжал прямо как настоящая хрюшка. — Слышала? Похоже на вой?

— Ить, — бабка засомневалась, толпа загудела растерянно. Но эти ублюдки уже настроились на судилище и так просто святую не отдадут. Уроды, а! Прибить бы всех одним ударом силы — так мне сейчас местный храм на хвосте нужен, как капкан на волчьей лапе. К тому же голос мой святая могла не узнать, лица она не видит, но чтобы магию спутать — это надо не святой быть, а наглухо отбитой. Так что массовое жертвоприношение городка Эхенова придется отложить до лучших времен. Но я запомнил.

— Поймаю я вам настоящего зверя, — хмыкнул я и пнул ближайшего толстопузого лавочника, у которого всего минуту назад отобрал здоровенный дрын с копейным наконечником. Охренеть, урод собирался проткнуть мою добычу этой дубиной! — Но чтоб тихо мне! Девушку не трогать! Где у вас постоялый двор? Лучшую комнату и лекаря! Живо!

М-да. Судя по состоянию моей святой и всех остальных, отбивалась она яростно и довольно умело. В толпе тут и там народ подран, побит и порезан. И покусан свиньей. Но что может девчонка без боевой магии против стольких обозленных людей?