— Очень прошу тебя лично, товарищ Бойко, поинтересуйся дальницкой шахтой… Кстати, планы катакомб удалось достать?

Вопрос застал Федоровича врасплох, и он на мгновенье замялся.

— Планы-то?.. Ну да получил, получил… В другой раз пойдут на связь, передам с Тамарой или с Галиной Павловной, с Марцишек… А может быть, сам принесу… Как это я запамятовал! Ты-то не собираешься к нам? Квартиру-то я сменил, Павел Владимирович. Теперь даже надежнее стало.

— А запасный выход?

— Выход хороший — по чердакам хоть на соседнюю улицу выходи.

Еще в прошлую встречу Бойко предупредил Молодцова о том, что румыны замуровали проход в соседний двор и теперь покинуть конспиративную квартиру можно только через единственные ворота. Командир городского отряда предложил переселиться на верхний этаж. Есть такая возможность — на четвертом этаже выселили еврейскую семью, и квартира стоит пустая. Тоже две комнаты. Если обратиться в примарию, могут и разрешить переселение. Выгода в том, что с черного хода лестница ведет на чердак. Дальше можно выйти на крышу либо чердаками на соседнюю улицу.

Подумав, Бадаев согласился. После того как румыны замуровали выход в соседний двор, старая конспиративная квартира могла стать мышеловкой.

— Ладно, — сказал Молодцов, — сам проверь еще раз все выходы. Набросай схему, чтобы люди знали, куда уходить в случае чего.

— Все будет сделано… Придешь, сам поглядишь, заодно и новоселье справим. Уж чем-нибудь получше этого хлёбова угощу… Обещаю. С продуктами, видно, плохо приходится?

— Плохо, — признался Бадаев. — На одной латуре сидим.

Антон Брониславович опустил ложку в недоеденную латуру. Она просто не лезла в горло. Ел только для виду. Воспользовавшись случаем, отодвинул миску на край стола. Поблагодарил.

— Подумать надо, — сказал он, — может, через рыбаков кое-что из продуктов достать можно. Чего-чего, а рыбы достанем…

— Неплохо бы, — согласился Бадаев.

— У меня к вам, товарищ Бадаев, еще одно дело есть. Не знаю, как посмотрите. — Бойко склонился над столом. — Дело серьезное, ваш совет нужен. Нашли мои ребята подход к одному работнику полиции. Есть такой капитан Аргир. По происхождению русский. Работает у румын, готов перейти на нашу сторону. Но человек осторожный, сперва хочет лично поговорить с кем-нибудь из нашего руководства. Хотел сам с ним встретиться, да боюсь — не поверит. Надо бы кого посолиднев. Может, заместитель ваш или сами…

Молодцов очень неопределенно ответил:

— Посмотрим, посмотрим. Об этом надо подумать.

Пока шел этот разговор, Яков Гордиенко сидел в столовой. Он был на седьмом небе. Впрочем, для счастья в шестнадцать лет нужно куда меньше, чем в зрелом возрасте.

Когда Яша с Межигурской вошли в столовую, несколько партизан сидели за ужином. Среди них были и Тамара Большая. Она первая увидела Якова:

— А, подпольщик! — весело воскликнула она. — Иди, иди сюда. Ужинать будешь?

Тамара Шестакова была и похожа и не похожа на ту связную, которая приходила к ним в слесарную мастерскую. С тех пор Яков и не видел ее. В катакомбы он шел с надеждой встретить Тамару. Предчувствие не обмануло его. Тамара сидела за большим круглым столом, высеченным из камня-ракушечника, на такой же каменной скамье, покрытой сверху куском линолеума. На этот раз она была в сером свитере, надетом поверх вишневого шерстяного платья. Зачесанные, собранные в пучок волосы открывали чистый высокий лоб, словно подчеркнутый тонкими бровями. Тамара показалась Яше еще красивее, только будто бы немного осунулась, но от этого карие глаза ее стали еще больше!

Она усадила Якова рядом. Первое смущение прошло, и он, глотая остывшую латуру, приправленную салом, оживленно разговаривал с Тамарой. Говорили о том, как дошли, о погоде, а Якову так хотелось бы рассказать Тамаре о том, что затеяли они с ребятами. Вот уж взбесятся немцы! Тамара спросила:

— А ты не скучаешь по школе?

— Чего скучать-то? Прогоним турок, тогда уж…

Тамара спросила про книжки — удается ли теперь читать? Нет, мало… В тот самый раз, когда она приходила, читали письма одесских комсомольцев. Вот здорово. Газету пришлось спрятать. Бойко приказал, но он достанет почитать, если Тамара захочет. Вот здесь как раз Яков и ввернул про свое.

— Я люблю книжки про героическое читать… Знаешь, как Степан Халтурин царский дворец взорвал? Толково! Нанялся будто столяром-краснодеревцем, а сам, что ни день, взрывчатку в карманах носил. Много натаскал. Жил он там же, в подвале под царской столовой. Взрывчатку эту держал под подушкой, а сам тихоней прикидывался. Потом взорвал и неудачно. Такая досада… После этого в Одессу уехал, у нас здесь на какого-то прокурора покушение готовил. Арестовали его, а он даже своей фамилии не назвал. Так и казнили, ничего не добившись… Нам бы такого в отряд!.. Ну, ничего, мы тоже что-нибудь придумаем. Еще похлеще. Рванем разок, как на Маразлиевской, турки запрыгают!

Яков Гордиенко с неутомимыми и отчаянными своими товарищами в самом деле затеял взрыв дома на Красноармейской, где располагался румынский штаб. Подговорили кочегара и уже начали носить взрывчатку в котельную. Сами ходили туда будто бы разгружать угольный бункер. Здесь же, в бункере, и прятали обернутые в вощеную бумагу пачки тола. С взрывом решили не торопиться — делать так делать. Чтобы наверняка. Вот бы отметить годовщину Красной Армии… Но об этом, конечно, он ничего не сказал.

Тамара, будто угадывая его мысли, сказала:

— Ты, Яша, приходи в гости к нам в день Красной Армии. Весело будет… Сейчас как раз репетировать самодеятельность будем.

Кто-то принес баян, растянул мехи, и в катакомбах разнеслась тихая музыка. Баянист заиграл лезгинку. Тамара все еще сидела рядом, но она вся уже была в танце. Вскинув голову, с блуждающей улыбкой, с глазами, устремленными куда-то вверх, в темноту, трепетно напряженная, она только и ждала, чтобы ее позвали.

— Тамару, Тамару! — послышались голоса.

Кто-то взял ее под руку. Тамара оказалась в центре круга.

Остановилась. Вот она сорвалась с места и поплыла в танце. Быстрее, быстрее… Яков едва успевал следить за ней, поворачивая голову. Темп танца все нарастал. Тамара то исчезала в тени, куда не достигал свет фонарей, поставленных в каменных нишах, то снова вырывалась на свет и кружилась, кружилась в неистовом танце. Вот она на ходу стянула с себя жакет, бросила его Яше, пронесшись мимо, — подержи, мол, — и снова ринулась в танец, в музыку. Изящная, стройная, с тонкой талией.

Яков так был увлечен ее танцем, что не сразу заметил, что танцевала она не одна. Так же лихо плясал в кругу незнакомый ему партизан в гимнастерке с зелеными петлицами. Он все время поправлял рукой непослушные черные кудри.

Зрители с восторгом глядели на фигуры танцующих, на их плывущие руки, били в ладоши и притопывали в такт каблуками.

Наконец, партизан, легко обняв Тамару, провел ее к скамье, и она, усталая, рухнула рядом с Яковом.

— Ух, хорошо! Правда, Толя?! — выдохнула она и засмеялась счастливо-счастливо. Потом, опомнившись, испуганно воскликнула: — Ой, на дежурство-то надо!

Вскочила и убежала. Прошло минут пять, и Тамара снова появилась в подземной столовой. Теперь она была совершенно другая — в ватных штанах, в куртке, перетянутой широким ремнем, в кирзовых сапогах и солдатской шапке. На лице ее не остыл еще задор танца, и она очень походила сейчас на мальчишку. Подошла к Якову и, не говоря ни слова, сунула ему в карман горсть конфет в розово-прозрачных бумажках. Яков даже не успел отказаться.

— Это тебе с ребятами… — сказала Тамара. — Так не забудешь про годовщину?

Она взяла автомат из пирамиды, перекинула его через плечо.

Из катакомб выходили вместе. Якову хотелось, чтобы это продолжалось как можно дольше. Тамара шла впереди, стройная даже в ватнике и шароварах. Тень ее сливалась с другими тенями, падавшими на стены катакомб, на пол, усеянный каменной крошкой, кусками ракушечника, на потолок, нависший, как угроза, над головами. Тени сливались, расплывчатые и неясные, и нельзя было понять, кому они принадлежат. Федорович тоже шел вместе со всеми, его тень тоже падала на стены штрека, сливаясь с другими.