– Есть трудности с воспитанием Миши? – Нина принимается за свой вопросник.

– Кругом трудности. Постричься, и то не допросишься!

– Тут Ксюша права. Трудности имеются. Но, я бы сказал… – Мухин подыскивает слово, – рядового порядка.

– А как учится? – осведомляется Знаменский от стеллажей, где пестрит корешками обширная библиотека.

– Способный парень. Все на свете знает, даже на удивление! – самодовольно говорит Мухин. – Да что же мы разговариваем всухомятку? Соорудить бы чего-нибудь.

– Извините, мы на работе.

– Так хоть чайку, а? Пока Мишу дожидаетесь.

– Как, Антонина Васильевна? – советуется Знаменский.

У той еще во рту сладость от гвоздаревского торта, но она покорно разводит руками. Мухина обрадованно убегает хлопотать. Дед солидно откашливается:

– В мое время – не в обиду вам, конечно, – приходит, бывало, околоточный либо квартальный, так ему непременно на подносе – стопка и ассигнация. Он и не мыслил, чтобы отказываться. А озорства, между прочим, меньше было!..

Громко хлопает входная дверь, и появляется Миша. При виде гостей настороженно останавливается.

– Добрый вечер.

Мухин делает свирепое лицо.

– Милиция в доме. Ясно? Думаешь, все шито-крыто? Выплыли твои штучки, придется ответ держать!

Миша зыркает на деда, тот подмигивает, давая понять, что розыгрыш.

– Минутку, сейчас соберу вещи и сухари.

Знаменский тотчас улавливает привычный Мише тон.

– Если кроме сухарей я разрешу взять три книжки, какие возьмешь?

– «Сумму технологии» Лема, «Алису в стране чудес»… и отрывной календарь для женщин, – полупоклон в сторону Нины.

– Любимое изречение?

– Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно. Конец цитаты.

– Хм… И каковы отношения с преподавателем литературы!

– Пакт о ненападении.

– Какое качество ты ценишь больше всего?

– Не быть как все.

– Книги в основном твои?

– У меня большая информационная емкость.

– Проверим. Кто такой Джо Луис?

– Довоенный чемпион мира по боксу.

– Когда пала Бастилия?

– В 1789 году.

– Чему равен аршин?

– Семьдесят один сантиметр.

– В какую сторону выбрасывается гильза у пистолета?

– Вправо.

– Кроме «Вальтера» тридцать восьмого года. У того – влево. Это чтобы ты мог блеснуть при случае эрудицией.

Насчет «Вальтера» – для отвода глаз, чтобы диалог не закончился на вопросе, к которому Знаменский вел.

В ранних сумерках Сенька, оглядываясь, пробирается в один из пустых сараев. Осиротелый насест и помет под ногами свидетельствует, что тут еще недавно держали кур.

Из сарая должен быть лаз в подпол. Стараясь не шуметь, Сенька разгребает хлам в поисках люка…

В подпол ведет полусгнившая лесенка. Сенька достает из кармана «ТТ», бережно заворачивает в старую майку. Дома держать это сокровище уже опасно – визит следователя Сеньку насторожил…

Наутро ребята, как всегда, сходятся во дворе, и Леша объявляет:

– Дети, вы обхохочетесь! У нас вчера была милиция!

– Ладно заливать! – Миша делает вид, что не верит.

– Да честное слово! Натка?

– Подтверждаю. Хорошенькая девица и при ней майор.

Подает голос Сенька:

– А зачем они к вам?

– Для оздоровления нашей психики. Поскольку мы вроде творога – скоропортящийся продукт.

– Хранить в сухом, прохладном месте, – по привычке подхватывает Миша.

– Родители при виде них в обморок попадали, – с усмешкой говорит Наташа. – Решили, что Лешка кого-нибудь зашиб до смерти.

– Потом мать тяпнула валидолу и принялась врать, какие мы хорошие. Комедь!

Мише надоело притворяться:

– А теперь вы обхохочетесь, братцы Терентьевы, у нас с Сенькой тоже была милиция. И через дом в двух подъездах. Так что не один Ледокол удостоен.

Компания веселится, лишь Сеньке тревожно:

– Ребята, вам ничего не показалось?… Что они насчет пистолета?..

Ребята переглядываются: а вдруг и впрямь?

– Это, Сеня, надо тебя спросить: могут они подозревать или нет. – На сей раз Наташа выразила общее мнений, и от Сеньки ждут серьезного ответа. Но он еще не решается на откровенность.

– Я думаю, нет, потому что… в общем, пока не могут.

Вечер. По улице идет Виктор, замечает парней, участвовавших в драке с Лешей.

– Эй! Так и ходите с битой рожей? А еще хвастали: возьмем ножик, возьмем вилку. Передайте Топору, что вы слабаки.

Он направляется дальше и подходит к нашей компании.

– Привет подрастающему поколению! Об чем толкуете?

– Обсуждаем цвет прошлогоднего снега.

– Хватит, Натка, – останавливает Леша. – Милиция вокруг нас засуетилась, Виктор.

– На чем застукали? – с показным равнодушием спрашивает Виктор.

– Да ни на чем. Организуют родительский актив. Наши вчера записались. Интересно, какой кружок способен вести мой папочка?

– А он кто?

– Специалист по кожезаменителям, – пожимает плечами Леша.

– Классный кружок, – осеняет Мишу. – «Кожезаменители в быту молодежи». Будешь поставлять наглядные пособия.

– Точно. Кому чего на роже заменить, – похохатывает Виктор. – Ну-ка, расскажите про милицию.

Знаменский и Нина возвращаются между тем в отделение.

– Пал Палыч, завтра снова с визитами?

– А что, Нина-Тоня, мне нравится ходить с вами в гости.

– Мне тоже, – вскидывает глаза Нина. – Но ведь надо спешить. Вчера мы посетили восемь семей, сегодня – девять и столько раз пили чай…

– А толку чуть, да?

– Наоборот, мне кажется, что мы уже видели их. Или его.

– Вполне вероятно.

– Топорков, да? Из него прямо лезут эти словечки, повадки! Вы тоже о нем думаете, да? Нет? Но кого-нибудь вы подозреваете? – Нина засматривает Знаменскому в лицо.

– Дайте вашу книжечку. Вот, с первых страничек: Гвоздарев, Мухин, Терентьевы. Терентьевы… Вы бы хотели таких родителей?

– Нет…

– Правильно, они на редкость нудные. Две скрипучие деревянные пилы.

– Ой, Пал Палыч, – улыбается Нина.

– Да чем я виноват, если они такие? А из сына с дочерью жизнь ключом. Вспомните этого Леху-Ледокола. Разве не может он баловаться пистолетом?

– Может… Хоть бы не он!

– А Сэм – Мухин?

– Где дед-старовер и «отец – не мать»? Мне кажется, он больше на словах боек.

– Но стремление не быть как все… Может, и он. Тем более, что дома опять-таки…

– Да, общего языка нет. В этой компании, пожалуй, только Гвоздарев с матерью считается, верно?

– Верно. Сенька, по прозванию Гвоздик. Трудно ему, да еще при тех сплетнях, что ходят.

– Пал Палыч, она не такая! Злословят потому, что красивая.

– Разве я говорю, что «такая», Нина-Тоня! Я говоря, что Сеньке трудно. Комплекс неполноценности. Позарез надо чем-то компенсировать. Мальчишка заводной.

– Гвоздик сильно нервничал при нас, да?.. Ой, Пал Палыч, но ведь не он же! Его слишком жалко. Нет, и остальных жалко.

Бондарь мрачнее тучи.

– Стараюсь, маэстро! В три узла готов!.. – клянется Виктор.

– Старайся, Витек. Старайся, пока я добрый, – зловеще-ласково внушает Бондарь. – Если милиция до пистолета доберется, я тогда в тридцать три завяжу. По крайней мере не продашь, когда заметут.

Виктор опасливо ежится.

– Нет, ну… На чем же заметут… Вроде бы не на чем.

– А ты не зарекайся, такой страховки небось нету. Транзитники мы, ясно? Уже засиделись. Не к добру… Короче, даю тебе три дня сроку. На Таганке у метро есть блинная, знаешь? С завтрева в восемнадцать часов жду там. Только не ори: «Привет, маэстро!» Пятница – крайний срок!

Угрозы маэстро – не пустой звук. Виктор понимает. Надо спешить…