– Простите, а за сколько вы ее продаете?
– Если я вам скажу ее настоящую цену, так вы повесите трубку. Но я уступаю вам за полцены. Вы меня поняли? За половину. Почти даром. Считайте, что это подарок судьбы за счет бедного фармацевта.
– И все-таки сколько?
– Давайте мы этот вопрос решим на борту яхты. Вы же должны ее посмотреть, я так понимаю?
– Это можно сделать сегодня?
– Для вас – никаких проблем. Яхта стоит на Пироговском водохранилище. Это с Савеловского вокзала до станции Водники… Или вы поедете на машине?
– Я подумаю.
– Вы в самом деле собираетесь покупать яхту?
– Да. Я же сказал.
– Просто удивительно, откуда в наше время у людей такие деньги… А, понимаю, – вы из «новых русских». Тогда конечно же вам лучше ехать на машине, чем трястись в моторном вагоне, набитом красно-коричневым элементом. К сожалению, я свою «тойоту» уже продал и не могу вас подвезти. Но если вы за мной заедете на Лесную, я покажу вам кратчайшую дорогу.
– Хорошо. Ваш адрес?
– Вы лучше скажите, какая у вас машина, и я сам выйду к вам. Вместе с сыном.
– Я еще не знаю, какая из моих машин свободна.
– В любом случае подъезжайте к военкомату на Бутырской. Откройте багажник. И мы к вам сразу подойдем.
– Через полчаса буду на месте.
– Ой, как это хорошо – иметь дело с военным человеком! Люблю точность. До встречи!
Еремеев пересказал Карине суть разговора и условия встречи.
– Будешь моей дочерью.
– Хорошо, папочка.
– А машину с личным шофером сейчас отловим.
Водитель микроавтобуса «понтиак», паренек лет двадцати, охотно согласился за пятьдесят долларов сыграть роль личного шофера и ехать за город. Как и было условлено, у военкоматских ворот к «понтиаку» с открытой задней дверцей вместо багажника подошли двое – востроглазый пожилой человек в тонкокожей черной куртке, прекрасно оттенявшей серебро седых висков, и качок в зеленых слаксах и батнике вольного покроя – такой же «сын», надо было полагать, как и новоявленная «дочь» Еремеева.
– Так вы с дамой? – приятно удивился Александр Яковлевич.
– Дочь. Карина, – коротко отрекомендовал спутницу покупатель яхты.
– Боже, какая прелесть. А мою яхту зовут «Санта-Марина». Почти «Санта-Карина». Меняю! Меняю! «Санта-Марину» на просто Карину. Отдайте мне, любезнейший, свою дочь и забирайте свою яхту. По рукам?
– Решим на месте, – пообещал Еремеев. – Меня зовут Олег Орестович. А вашего сына?
– Алик. Просто Алик. Он очень застенчивый и неразговорчивый. Я надеюсь, он нам не помешает?
– Так же, как и мой помощник.
Все расселись, и «понтиак» с дымчатыми стеклами помчал по Дмитровскому шоссе. В Долгопрудном он свернул на грунтовку, ведущую в прибрежный лесок, а за железными воротами, которые растворились благодаря клубной карточке Александра Яковлевича, открылась небольшая, но очень уютная яхтенная гавань с дощатыми пирсами. У самого дальнего из них застыл в зеленоватой воде изящный кораблик из красного дерева. Овальные иллюминаторы рубки были задернуты красными же шторками. Мачта с краспицами, обтянутая штагами и вантинами, походила на стрелу туго натянутого лука. Фармацевт-яхтсмен спустился в кокпит и, отыскав в связке нужный ключик, открыл дверцу каюты, сдвинул слип. Еремеев с благоговением спустился по деревянному трапику в салон и подал руку Карине. Та с нескрываемым восхищением обводила взглядом раскладной столик меж мягких рундуков диванов, удобные ниши-полки, газовую двухконфорочную плитку на подвесах. Особенно умилила ее небольшая мойка с кранами теплой и холодной воды. Над столиком в специальном гнезде на основании мачты, проходившей сквозь салон, был закреплен мини-телевизор «Шилялис».
Там же, на мачте, Еремеев приметил заводскую табличку, из которой явствовало, что «Санта-Марина» была построена в Польше пятнадцать лет назад. Эта информация его слегка озадачила. У кораблей – лошадиный век, так что возраст краснодеревной красотки приближался к пенсионному. Но все же игрушка была хороша. О такой и не мечталось…
В носовой переборке была распахнута овальная дверца ростом с десятилетнего ребенка, и Еремеев, пригнувшись и собравшись, осторожно пролез в носовую часть яхты, где слева, за точно такой же дверцей, обнаружилась сверхтесная душевая с крохотной умывальной раковиной. В смежной выгородке поблескивал нержавеющей сталью лилипутский унитазик. Выбравшись из санузла, будущий владелец всей этой роскоши отдернул плотный бордовый занавес и увидел носовой кубрик. Почти все его треугольное пространство занимало треугольное ложе, на котором могли бы улечься веером – головой к голове – три человека. Сверху, через стеклянный световой люк, закрытый зеленым фильтром, на желтые диванные подушки лилось зеленое солнце майского вечера.
Еремеев вернулся в салон, где Александр Яковлевич уже расставлял кофейные чашечки. На газовой плитке грелась медная турка.
– Ну, так что? – спросил он. – Вам понравился мой пароход?
– Да. Я бы хотел его приобрести.
– Так назовите свою цену.
– Свою цену я буду называть своим вещам. Яхта ваша и цена ваша.
– Разумно. Если я вам назову пятьдесят тысяч долларов, вас это очень расстроит?
Еремеев озадаченно замолчал. Этот старый одессит как будто заглянул в его чемоданчик и пересчитал всю наличность. Можно, конечно, выложить все баксы и сегодня же стать владельцем этой немыслимой яхты. Но на что жить? «А домик у моря? Так это еще лучше, это – домик на море… Отдать? Ну, Еремеев, решайся! Это роскошный шанс начать жизнь заново. И как начать!»
– Вы так молчите, как будто вас не устраивает моя цена?
Александр Яковлевич разливал кофе по чашечкам. Карина не поднимала глаз. Артамоныч, напротив, поедал голубыми очами то продавца, то покупателя.
– Я бывал на Ближнем Востоке, – начал Еремеев издалека. – Там сочли бы за оскорбление, если бы покупатель принял сразу названную цену и не стал бы торговаться.
– Торгуйтесь! Ваша цена.
– Тридцать пять.
– Безбожно мало. За такой пароход! У меня корпус из красного дерева.
– Но ему уже пятнадцать лет.
– Он еще столько же прослужит. Вы посмотрите, какой дизель. Он же выпущен в прошлом году. Я под ним катера обгонял… Здесь жить можно круглый год. Это же плавучая квартира из двух комнат!
– Двухкомнатная квартира столько и стоит – тридцать пять.
– Но вы же не поплывете в двухкомнатной квартире на Ямайку или на Кипр?!
– Это верно. Кладу сорок.
– Вы добавили пять тысяч. Я сброшу столько же. Сорок пять.
– Сорок.
– Вы меня грабите. Вы пользуетесь моими несчастными обстоятельствами. Я бы никогда не стал продолжать наш разговор, если бы услышал вашу стартовую цену.
В разговор вмешалась молчавшая доселе Карина:
– Но это же нормальная среднерыночная цена – тысяча долларов за квадратный метр.
– За квадратный метр чего? – уточнил Александр Яковлевич.
– За квадратный метр парусности. У вас в объявлении указано: площадь парусности – сорок квадратов.
– Ай, молодэц! – вскричал яхтовладелец почему-то с кавказским акцентом. – Вот дочь, достойная своего отца. Сорок метров – это без спинакера. Накиньте пять тысяч за спинакер.
– Без спинакера обойдемся, – стоял на своем Еремеев. Он выложил на столик увесистую кипу стодолларовых купюр, вырученных за «арчу». Он знал – вид денег иногда бывает последним аргументом в затянувшемся торге.
– Проверьте, здесь ровно тридцать. И вот вам еще десять, – стал отсчитывать он из другой пачки, полученной сегодня за квартиру. Пальцы Александра Яковлевича сами собой потянулись к бледно-зеленым бумажкам. Он стал пересчитывать. Алик проверял отсчитанные бумажки маркерным карандашом – на фальшивость.
– Черт с вами! Грабьте бедного мигранта. Если бы не эта проклятая спешка!.. Но беру с вас слово! Дайте мне слово!
– В чем?
– В том, что не позже двух лет вы обязательно придете на «Санточке» в Хайфу, чтобы я мог убедиться, что она жива и здорова, что она в хороших руках. Вы не представляете, что такое продать яхту. Это не мотоцикл и не квартира. Это живое существо. Продайте мне свою дочь! Что, дрогнуло сердце? Вот и у меня дрожит.
