«На что вы рассчитываете, капитан Еремеев? На мину-“листик”, которую у вас отберут при первом обыске? На неизменную пока еще фортуну? Или на дверь в стене надвигающегося тоннеля? Но дверь в стене салона пока что наглухо блокирована амбалом-санитаром…»
Ему казалось, хотя он и сам понимал, как глупо на это рассчитывать, что там, куда его везут, он сразу же увидит Карину, а как только увидит, сам собой возникнет и план действий. Не из таких переделок выходил. Главное, чтобы она была там.
А если ее нет?!
Тогда действовать сообразно обстоятельствам.
Ехали тридцать пять минут – Еремеев засек это по часам незаметно для санитара. Наконец машина встала, послышались приветствия, в салон заглянула Анастасия:
– Идемте со мной!
Из того, что он успел увидеть в густой вечерней мгле, ничто не подсказывало, куда его привезли. Глаз выхватил деревянное крыльцо беленького отштукатуренного коттеджа, несколько березовых стволов да собачью будку у высокого глухого забора.
Они прошли в небольшую комнатку с черными шторами на окне и стенами, задрапированными черным шелком. Запах восточных благовоний струился из медной курильницы, висевшей на цепочке под черным же потолком вместо люстры. Освещалась же комнатка свечами в кованом семисвечнике, стоявшем на черном столе в левом углу. Анастасия кивнула ему на черное провально-мягкое кресло, а сама заняла место за столом, по-хозяйски придвинув к себе черный телефонный аппарат. Она набрала короткий трехзначный номер.
– Да, я… Приехали. Ты сам будешь беседовать? Хорошо.
Через минуту она уступила место широкоплечему молодому человеку с черной шкиперской бородой.
– Итак, – начал он, внимательно разглядывая клиента, – я поздравляю вас с правильным шагом! Вы у нас, и это самое главное теперь в вашей жизни. Я – врач-психолог. Можете звать меня Михаилом, Мишей. Не волнуйтесь, я не стану отговаривать вас от принятого решения. Хотя и обязан попытаться это сделать. Даю вам три минуты, чтобы подумать, согласны ли вы уйти из этой жизни с нашей помощью легко, красиво и приятно. – Он встал и вышел.
За эти три минуты Еремеев не успел придумать никакого плана. Михаил вернулся с высоким худым мужчиной в очках.
– Это наш нотариус, – представил он незнакомца. – У вас документы, паспорт есть?
– Нет.
– Плоховато будет… Мы не сможем сделать вашим родственникам свидетельство о смерти.
– У меня нет родственников.
– Ну, тогда это многое упрощает, – обрадовался врач-психолог. – У вас есть имущество – деньги, квартира, машина, – которое бы вы могли завещать нам? В этом случае мы могли бы обеспечить вам место на престижном кладбище. На Ваганьковском, например… И достойный памятник к тому же. И качество ритуала совсем другое.
– У меня ничего уже нет.
– Хорошо. Тогда подпишите эту бумагу.
– Что это?
– Это контракт между нами и вами. Подтверждение, что вы пришли к нам сами, без принуждения и готовы расплатиться с нами за все услуги через Трансплантбанк, то есть некоторыми органами ставшего уже ненужным вам тела: почки, хрусталики и т. д.
Еремеев взял контракт и стал читать, точнее, держать перед глазами, чтобы выиграть еще немного времени. Похоже, пора доставать афганский «листик» и брать этих двоих в заложники. Еремеев нащупал в кармане куртки портсигар с миной…
– Если вам что-то не нравится, можете не подписывать, – небрежно заметил Михаил. – Это чистая формальность. Кстати, кто вы по профессии?
– Врач. Хирург.
– Вот как?! Это интересно. И какие операции вы делали?
– Разные. В основном – полевая хирургия. Но и полостные делал.
– Минуточку. – Психолог снял трубку и набрал короткий номер. – Герман Бариевич, есть хороший кандидат на должность кормильца рыбок. Медик. Врач. Хирург. Нервы крепкие. Лет сорока пяти. В спортивной форме. Утверждаете?
Он положил трубку и посмотрел на клиента совершенно новыми глазами.
– Значит, так… Есть к вам деловое предложение. Поскольку вы совершенно неплатежеспособны, а ритуал эвтаназии дело затратное, вам придется потрудиться у нас какое-то время, чтобы заработать себе на легкую и красивую смерть.
Пальцы Еремеева разжали портсигар – дело принимало совершенно новый оборот и, похоже, в его пользу.
– Как долго и кем?
– На первый вопрос я не могу ответить. Это насколько вам хватит душевных сил. Что касается «кем» – это вы поймете в процессе. Вам все покажут и объяснят. Следуйте за мной.
В сопровождении санитара и нотариуса Еремеев прошел вслед за Михаилом во двор. Только теперь он смог рассмотреть довольно обширную территорию, освещенную по углам двухметрового забора ртутными лампами. По периметру образцового дачного участка была натянута проволока, и четыре рослые кавказские овчарки охраняли каждая свою сторону огороженного квадрата.
Они вошли в заднюю дверь металлического гаража, которая прикрывала другую дверь – массивную стальную заслонку, вмонтированную в бетонный торец.
Нажав кнопки кодового замка, Михаил повернул штурвал ригеля – бронедверь откатилась на роликах в сторону. Пахнуло странным смешанным запахом жилья и морга. Железная лестница, освещенная зарешеченными плафонами, уходила вниз под мощное бетонное перекрытие. Через двадцать три ступеньки и пять шагов влево возникла новая дверь – с клинковыми задрайками, такие ставят на кораблях или в бомбоубежищах. Дверь открылась опять-таки по многокнопочному кодовому замку.
В нешироком, на ширину растопыренных рук, подземном коридоре им попалась навстречу больничная каталка, которую толкал впереди себя сгорбленный полуседой человек в оранжевом комбинезоне. На каталке, судя по густому амбре мочи и водочного перегара, лежал пьяный бомж в мокрых обносках. Все брезгливо посторонились.
Еремеева привели в одну из каменных комнат-отсеков, расположенных в шахматном порядке по обе стороны главного коридора. Она походила бы на общую тюремную камеру, если бы не мощная лампа дневного света, освещавшая все закоулки, обшитые вагонкой, стены и полное отсутствие каких-либо окон. Две двухъярусные солдатские койки громоздились в правом углу. В левом стоял обеденный стол впритык к металлическим створкам кухонного лифта-элеватора, по которому, надо было понимать, в бункер спускалась еда для обитателей этой комнаты-камеры.
Санитар достал из шкафчика ношеный оранжевый комбинезон, швырнул на спинку стула.
– Переодевайтесь. Белье можете оставить свое.
Врач-психолог с нотариусом ушли, не попрощавшись, как только убедились, что пленник-клиент водворен на свое штатное место.
Еремеев сбросил куртку, стянул свитер и брюки.
– Свитер можно оставить?
– Нет. Здесь не будет холодно.
Он был прав. Батареи под деревянной обшивкой испускали душноватое тепло.
– Курево можно взять? – спросил Еремеев, покачивая на ладони портсигар.
– Даже не знаю, – пожал плечами парень. – Да на что он вам? Спички и зажигалки здесь запрещены.
– Табак жевать буду.
– А что у вас там?
– «Беломор».
– Не, папиросы я не курю. Сигареткой бы разжиться. – Под шумок этого непритязательного разговора Еремеев опустил портсигар в карман комбинезона.
– Где моя койка?
– Любая верхняя. Обе нижние заняты. Здесь спит Максим. Он старший. Завтра введет в курс дела.
– Ужин был?
– Через полчаса будет.
– Умывальник, гальюн?
– Первая дверь по коридору налево. Распорядок дня на стене. Правила здесь такие. Заходить можно только в те комнаты, номера которых обозначены у вас на нашивке.
Санитар ткнул пальцем на белый лоскут, нашитый на груди комбинезона: 5–79.
«Надо же, – усмехнулся Еремеев. – Как боевой номер на матросской робе».
– Баня, прогулка, переписка?
– Душ в умывальнике. Прогулки только по коридору. А почты здесь нет, – недобро хмыкнул санитар.
Через полчаса пришел Максим, тот самый дядя, что вез каталку с бомжем. Он не проявил никакого интереса к новичку, спросил только, как зовут, и замолчал. Был он сер, сед и невзрачен. Сутулился и шаркал по-стариковски, хотя годами ничуть Еремеева не обошел. Затем появился еще один оранжевый обитатель подземного царства – куда более живой и разговорчивый.
