— Обстановка изменилась. Южнее Казенного бора враг прорвал фронт, мосты в тылу взорваны. Создалась угроза захвата объекта. Вот так...— словно отвечая на немой вопрос Русанова, произнес Головин.
— Будет выполнено, товарищ полковник,— ответил Русанов, не слыша собственного голоса.
Внимание начальника, выраженное как сочувствие, не официальным тоном, наполнило душу лейтенанта теплотой. В то же время стало ясно, почему фашисты не бомбят объект в Казенном бору и почему так внезапно свернули на север наши отходившие войска.
— Вот что,— еще тише и задушевнее прозвучали в телефонной трубке слова полковника,— по радио будет передано правительственное сообщение, послушайте со своими людьми. Думаю, успеете. Вам все понятно, товарищ Русанов?
— Да, товарищ полковник. Все понятно.
— До свидания, товарищ Русанов. Желаю мужества.
Лейтенант продолжал держать руку на аппарате,словно не веря в реальность этого разговора. В сознание ввинчивалась одна мысль — взорвать склады! Русанов смотрел прямо перед собой, пока не заметил, что у сержанта через туго стянутую марлю проступила свежая кровь.
— Позовите связного! — почти шепотом произнес лейтенант.— А вам необходимо перевязаться.
Через несколько минут связной, вложив за пазуху конверт, с места пустил коня в галоп.
Отправив двух красноармейцев с другим пакетом к тому же исполнителю более безопасным маршрутом, чтобы продублировать распоряжение полковника Головина, Русанов облегченно вздохнул и посмотрел в сторону не отходивших от репродуктора бойцов.
— Откуда они узнали, что будет правительственное сообщение?— спросил он стоявшего рядом сержанта.
— Эх, товарищ лейтенант...— многозначительно произнес сержант, прижав кулак к перевязанному виску.
— Сильно болит?— озабоченно спросил Русанов.
— Болит,— откровенно признался Брылунов.
— Крепко смазал проклятый парашютист. А знаете, кто будет говорить? — снизив голос до шепота, спросил он. Брылунов, сдерживая горячее дыхание, потянулся к уху лейтенанта и что-то тихо шепнул. Взгляд лейтенанта загорелся.
— Вы откуда знаете?!
— Солдатская душа если чего и не знает, так чувствует, товарищ лейтенант.
— Это верно,— согласился Русанов, о чем-то думая.
Ждали начала радиопередачи. Русанов стоял среди бойцов, временами поглядывая в сторону ворот. Что-то долго не возвращался конный связной. Да уже время быть взрыву... Лейтенант с беспокойством взглянул на Казенный бор и увидел на его фоне, в раме ворот, группу военных. Красноармейцы притихли. Впереди военных шел капитан.
— Вы лейтенант Русанов?— резко, как выстрел, прозвучал его голос.
По лицу капитана, как и по лицам его спутников — еще одного офицера и рядовых,— градом катил пот. Капитан снял фуражку, вытер ослепительно белым платком русый ежик волос.В теле он был худощав, но фигура его как-то странно расширялась к шее, его костлявые плечи были высоко вздернуты вверх.
— Я лейтенант Русанов,— взяв под козырек, ответил озадаченный командир взвода.
— Очень хорошо. Дело в том, что приказ, который вы оставлены выполнять,— отменяется. Вы знаете, о чем я говорю,— о приказе ноль один ноль...
У лейтенанта зарябило в глазах.
— Наши войска закрепились на восточном берегу. Обстановка изменилась, понимаете? Торопитесь!—произнес капитан.
Русанов просветлел было от радости, что отступление прекращено, но сейчас же помрачнел снова и с беспокойством посмотрел на своих бойцов. Ему вспомнился заботливый голос полковника Головина. Как же он не сообщил об изменении в обстановке и не отменил свой предыдущий приказ?
Капитан, перебрав колючим взглядом насторожившихся красноармейцев, остановился на сержанте.
— Уведите рядовых, когда здесь разговаривают старшие!
Его хрящеватый кадык мотнулся по широкой шее вверх-вниз и, распирая ворот гимнастерки, угрожающе остановился. Брылунов хмуро молчал.
— Надеюсь, вы разрешите мне связаться с моим командованием?— сказал Русанов и, не дожидаясь ответа, заспешил к телефону.
— Торопитесь,лейтенант,— послышалось ему вслед.
От этих слов, вернее от тона, каким они были сказаны, по спине лейтенанта прошла дрожь. В них звучало что-то злорадное, холодное.
Русанов торопливо покрутил ручку аппарата, приложил трубку к уху. Она молчала.
— Я уже ничего не могу сделать, но...— произнес Русанов упавшим голосом и замолчал. Он хотел было сказать, что ему достоверно известно о переправе фашистов южнее Казенного бора на восточный берег, что нет, таким образом, никакой логики отменять приказ, но больше ничего не сказал.
— Какие там еще «но»!— раздраженно воскликнул капитан.— Немедленно и без рассуждений выполняйте... Я несу ответственность, как старший по званию... Вот мои документы.
Он повернул голову к своим спутникам, как-то по-особенному ощупывая их своими холодными глазами, и приказал:
— Старшина Краснов, постройте и отведите бойцов в сторону, им здесь делать нечего.
«Что он так смотрит?»— подумал Русанов, еле сдерживая вскипевшее негодование и, встретив упорный взгляд сержанта Брылунова, чуть было не вскрикнул от внезапной догадки.
— Я должен связаться со своим командованием,— мягко, к удивлению Брылунова, даже просительным тоном произнес Русанов,— иначе я не могу, сами должны понимать...
Капитан, сжав челюсти, с минуту стоял в той же позе и зловеще молчал. Потом, резко повернувшись к своим спутникам и присев, как для взлета, вдруг выпрямился.
— Дискредитировать приказ, издеваться над капитаном! Расстрелять!—указал он судорожно вытянутой рукой на Русанова и кинул взгляд на старшину Краснова.
— Двое с правого фланга — шагом марш, остальные кру-гом!— скомандовал Краснов.
Лицо лейтенанта стало меняться, он будто даже выше стал.
— Повторяю,—сказал он спокойно,—красноармейцы остаются на месте. Они бойцы моего подразделения и по нашим уставам все команды передаются через их командира, то есть через меня. Это же вы должны знать?— спросил Русанов после паузы, внутренне удивляясь и радуясь своему спокойствию и продолжая вглядываться в лицо капитана.
«Как лежит гимнастерка на нем, будто только со склада»,— думал лейтенант. С того момента, как он убедился, что его бойцы насторожились и тоже что-то подозревают, к нему вернулась уверенность. Он видел, как Брылунов весь напружинился, точно готовясь к прыжку.
— Что вы стоите, черт вас возьми! — скрипнул зубами капитан и вдруг вздрогнул. Над ним раздался резкий металлический треск.
Бойцы, услышав шорох в репродукторе, затаив дыхание, подались вперед. Скрипнул песок, колыхнулось оружие, и все замерло.
«Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»
«Он!»—пронеслось, как вздох облегчения, от сердца к сердцу.
Капитан и его группа стояли, как парализованные.
«...Все имущество..., которое не может быть вывезено, должно, безусловно, уничтожаться», — спокойно звучал знакомый голос.
Словно в ответ на эти слова донесся потрясающей силы взрыв. В просвет арки ворот, над серединой Казенного бора поднялась и повисла огромная огненная туча. Сразу, вслед за первым, раздались еще три взрыва.
Русанов будто взобрался на высокую гору. Переполненный нахлынувшим на него чувством, он с облегчением прислонился к столбу, на котором продолжал звучать репродуктор.
... «Уничтожать шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов...»
Капитан, втянув шею, потянулся рукой к пистолету. Сухо захрустела кожа кобуры. Бойцы угрожающе колыхнулись. Лейтенант повернулся и посмотрел на капитана тяжелым и презрительным взглядом.
— Опустите руку, герр капитан, или как вас там!— сдавленным голосом произнес лейтенант.
Опалив щеку, пуля врезалась в столб у виска Русанова. В тот же миг лейтенант увидел как Брылунов бросился вперед и схватил руку с дымившимся пистолетом.
Скрип песка, бросок оружия, свист вскинутых штыков, и кольцо бойцов сомкнулось.
Русанов сейчас не видел врагов, они были в кольце, но представлял их до поразительной остроты: их хрящеватые кадыки, застывшие, как у ящериц, глаза, слежалая необношенная форма на них, видно, взятая с ограбленного склада.
