По радио передавали детскую постановку.
«… — Ой, что это случилось с твоим хвостом? — спросил он удивленно.
— А что с ним случилось? — сказал Иа-Иа.
— Его нет!
— Ты не ошибся?
— Хвост или есть, или его нет. По-моему, тут нельзя ошибиться. А твоего хвоста нет…»
Степаненко хмыкнул и выключил приемник. Наклонился над низеньким столиком, плеснул в бокал виски.
— Тебе налить?
— Нет. В такое пекло…
— Плевать! Впрочем — дело твое. — С остервенелой июльской жарой, клубившейся за огромными, шведского стекла окнами, не справлялся даже мощный кондиционер. Его натужное гудение выворачивало нервы, рубашка назойливо липла к телу. Прели ноги и постоянно хотелось под душ. — Совдепия, мать ее!
— Можно подумать — у вас там весна вечная!
— Иди ты… Патриот! Уж и ругнуться нельзя русскому человеку. — Степаненко примирительно ткнул сидящего напротив Чистякова кулаком в плечо. — А ты здесь неплохо устроился.
— Стараемся соответствовать. — Чистяков с хозяйской гордостью окинул взглядом гостиничный люкс, превращенный некоторое время назад в офис «Норд-Вест круизез». Два телефона, телекс, факс.
Копировальный «Кэнон» в углу. Комплект добротной аппаратуры. Штабеля рекламной литературы, календари, сувениры. Вполне уместный — в меру — рабочий беспорядок на секретере, подоконник загроможден всем необходимым для организации «кофейного стола». — Пива хочешь?
— А есть?
— Обижаешь! Полхолодильника.
— Ува-жа-аю! Давай.
Выпили по банке. Потом Степаненко все-таки опустошил свой бокал с виски — не оставлять же, выдыхается.
— А у тебя как… с этим? — кивнул он в сторону радиоприемника.
— С чем?
— С «хвостом». И вообще — парни в шинелях и в штатском интересуются? Виноградов?
— Вроде — нормально. Кое-кого подкармливаем — из тех, кого ты перед отъездом передал. Не обижаются, помогают понемногу… А Владимир Александрович… Да нет — вроде уживаемся.
— Гляди — осторожнее с ним. Хитрый, сволочь… А эта, задастая? Не достает?
— А нет ее больше! — Чистяков сразу понял, что Мастер имеет в виду бывшую начальницу службы размещения гостиницы. — Совсем затрахала мы ей столько всего перетаскали, и домой, и в кабинет… «БМВ», сучка, выклянчила — все мало! Пришлось свести ее с Григоряном… Помнишь Арарата?
— Помню.
— В нужный момент позвонили начальнику Пароходства, он к ней домой заявился — а там любовные сцены с кавказским колоритом… В общем, перевели Светочку в Дом культуры. В бухгалтерию.
— Ты придумал?
— Я.
— Молоток… Знаешь — все время удивляюсь, насколько у Спектора глаз на людей верный! Ведь я ж тебя тогда недооценивал, думал: какого черта, на мое место — сопляка, обыкновенного бригадира, пусть даже с высшим образованием и смышленой рожей…
— Ну — плюс пару миллионов он на нас с тобой тогда нажил, не так, что ли? Так. Да что там говорить… Без твоих рекомендаций — сидел бы я по-прежнему в дерьме! Или в тюрьме. Тьфу-тьфу-тьфу!
— Ладно. Я рад, что не ошибся… Давай-ка к делу.
— Может, не сейчас? — Чистяков посмотрел на пустые пивные банки и ополовиненный «Баллантайн».
— Сейчас. — Глаза у Степаненко были абсолютно трезвые, даже пятна пота на рубахе, казалось, исчезли. — Я ж сюда три тысячи километров не для взаимных признаний в любви проехал? А?
— Понял, Мастер. Извини… Вопросов, собственно, два. Первый — о Шейне. Он из твоей старой гвардии… Даже друг детства?
— Ну?
— Шейн стал ненадежен. Спился. Болтает лишнее где не надо. Врать начал по мелочам…
— Тебя при бойцах критикует…
— Не в этом дело…
— И в этом тоже. Ладно. Решай сам.
— Есть одна идея…
— Я сказал — тебе решать. Детали меня не интересуют. Второе?
— Второе… Сам знаешь — канал действует. «Контрабас» потихоньку идет.
— Чего? A-а, контрабанда!
— Именно. По камушкам, иконам претензий нет? Нет. Клиенты довольны?
— Пока не жаловались.
— И слава Богу. Но это ж — гроши. Еле хватает, чтоб расходы покрыть… Инфляция, у людишек аппетиты растут — теперь к таможеннику с бутылкой виски не подойдешь. Да и менты подорожали…
— Не прибедняйся! На том чернозадом — что, плохо заработали?
— Так ведь и риск какой был, Мастер! Гори оно огнем! На хрена нужна нам эта политика?
— А куда денешься? — В вопросах строгого разделения чистого криминала и политических преступлений Степаненко был целиком согласен со своим преемником. Оба изрядно понервничали, организуя нелегальную переправку за кордон лидера одной из националистических горских группировок с юга страны — на хвосте у него сидели не только чекисты, но и родственники вырезанных его «повстанцами» земляков. Времени на подготовку практически не было, не облегчало задачу отсутствие прилично сделанных документов и багаж — средних размеров чемоданчик с долларами… А в довершение всего ошалевший от наркотиков и крови «клиент» в решающий момент устроил истерику, не желая расставаться с сопровождавшими его любовницей и телохранителем. Правда, рассчитался он с фирмой достойно — насколько мог Чистяков судить по сумме, перечисленной на его счет в одном из скромных скандинавских банков. Премиальные, составлявшие по традиции определенный процент от прибыли, превысили все предыдущие вклады. — Надеюсь — в первый и последний раз.
— Поживем — увидим.
— Поживем — и нам покажут! Если поживем… Так к чему ты все это?
— Есть способ получать дополнительную денежку. Почти без криминала, лишних людей в мундирах… Риск — минимальный, лично к нам не подкопаться, фирма в любом случае — не при делах.
— А в чем проблема?
— Нужна помощь «оттуда». Кто-то должен поддержать — чтоб с обеих сторон.
— Излагай…
Короткая летняя ночь подходила к концу, а пьянка на бывшей степаненковской даче, подаренной им перед отъездом Шейну, была в самом разгаре.
Разноцветные голые тела на экране — видеомагнитофон работал уже седьмой час в режиме автореверса — старательно изображали разгул похоти. Это выглядело особенно омерзительно под смертельно надрывные аккорды Высоцкого, рвавшиеся из мощных колонок стационарного «Акая». Прокисший запах отторгнутой чьим-то организмом прямо на ковер в углу пищи — наспех замытое пятно было заботливо прикрыто элегантного покроя кожаной курткой.
В комнате сидело двое — еще двоих, атлетического сложения парня и девицу лет семнадцати, спавших в чем мать родила на обширном диване, можно было в расчет не принимать. Их переплетенные конечности и умиротворенные лица свидетельствовали о том, что в марафоне с видеогероями они сошли с дистанции непобежденными.
Хозяин, пьяно положив руку на плечо собеседнику, другой пытался извлечь из пачки сигарету. Тот, коротко стриженный, двадцатилетний, с лицом полумальчишки и «набитыми» руками бойца, жалобно хлюпал носом.
— Знаю я, что она шлюха! Знаю… Но — ничего не могу поделать. Люблю с-суку…
Шейн наконец прикурил:
— Слышь… друг мой юный. Если тебе некстати понравилась вдруг какая-нибудь девица, млеешь ты, допустим, от ее утонченных манер… При виде ляжек — козлом готов скакать… Представь себе ее в нужнике.
— Где?
— В сортире. Вот она сидит — и тужится, тужится… Поверь, как рукой снимет.
— Пошел ты!
— Зря. — Шейн чуть переместил лежавшую на плече у собеседника руку, молниеносным движением схватил его двумя пальцами за затылок и резко ткнул лицом в стол. Волчонок обмяк и сполз на ковер. — Надоел.
Умолк Высоцкий — кончилась кассета. Почти сразу же зазвонил телефон — может быть, он трезвонил и раньше, но разве услышишь в таком гвалте. Шейн механически поднял трубку:
— Ну?
— Шейн? Ты?
— Ну я. — Чистяков, этот выскочка, ему никогда не нравился.
— Ты что — мыла съел? Тебя где вчера ждали? Хоть представляешь, на сколько там было товара?
— Ну?
— Что — ну? Кто теперь платить будет? Что у нас — детский сад?
— Отгребись.
— Не понял.
— Командир хренов… тебе в задницу.
— Жаль. — Голос Чистякова вдруг стал спокойным и ровным, как у человека, окончательно уверившегося в правильности принятого решения. — У тебя был шанс.
