– Будьте вы все прокляты раз и навсегда! – ворчал он, нащупывая босой ногой комнатные туфли и запахивая халат. – Перебить на таком месте!.. Хоть бы не забыть: «Ты тоже умрешь, как и все, – грустно сказал даос Темучину». Алло! – гаркнул он в трубку.
– Ты дома? – узнал он голос Миши Холменцова и только хмыкнул. Вопрос был, конечно, совершенно бессмысленным. – Чем занимаешься?
– Да так… Все больше по пустякам, – лениво ответил Березовский, почему-то стыдясь, как всегда, признаться, что пишет.
– Работаешь небось? – деликатно осведомился Миша.
– Как последний буйвол на рисовом болоте.
– Извини, что помешал.
– Пустяки, отец! – радостно заверил приятеля Березовский. – Очень рад, что ты позвонил. – Он действительно обрадовался. – Давно не виделись! Трудишься все? Читал твои новые переводы.
– И как они тебе?
– Блеск, отец, но жалко.
– Чего именно?
– Перлов души твоей. Переводы не должны быть лучше оригиналов.
– Изысканно, – оценил Миша. – А ты их читал, оригиналы?
– Конечно же, нет, отец! Но это чувствуется!
– Тогда все хорошо, – засмеялся Миша. – Я поговорил о тебе с шефом.
– Вот спасибо! Ты меня здорово выручил.
– Он согласился тебя принять. Ты бы не мог к нам сейчас подъехать?
– Что за вопрос? – Промелькнула мысль об оставленной книге, о Темучине, которому надлежит нахмуриться, услышав ответ даоса, но что можно было сделать? Разве не он сам попросил Мишу устроить ему эту аудиенцию? – Сейчас?
– Через часок.
– Лады, отец! Огромное тебе спасибо!
Положив трубку, Юра провел рукой по щеке. За два дня, которые он безвылазно провел на диване, щетина порядком отросла.
– Скажи мне, какая у тебя борода, и я скажу тебе, сколько ты написал,
– меланхолично пробормотал он и пошел в ванную бриться. – Но написал я мало, хотя и оброс. Эх, Люсин, знал бы ты, чем я для тебя жертвую!.. «Но разве мой алхимический камень, напитанный розовой росой жизни, не приносит бессмертия?» – хмуро спросил Темучин».
Бритье и туалет заняли у него не больше десяти минут. Но на улице, где моросил мелкий надоедливый дождик, он совершил тактическую ошибку и, вместо того чтобы сразу отправиться на метро, принялся ловить такси. Но «Волги» с зелеными огоньками, равно как и безотказные обычно леваки, проносились мимо. Лишь однажды свободное такси притормозило возле него, но шофер, прежде чем даже спросить: «Куда?» – нахально крикнул: «Еще чего захотел!» – и, включив газ, обдал бедного Березовского холодной и мутной водой.
Юра чертыхнулся и, спасая самолюбие, сделал вид, что записывает на ладони номер, который, разумеется, не успел разглядеть. Продолжать охоту в таких условиях было явно бесперспективно, и он, подняв воротник плаща, затрусил к метро. Времени оставалось в обрез.
Доехав до «Дзержинской», он взбежал по эскалатору и понесся по подземному переходу к выходу на проезд Серова, откуда до Армянского переулка было уже рукой подать. Там он и увидел Марию, которая, только что спустившись, видимо, вниз, складывала мокрый зонт прославленной японской фирмы «Три слона».
– Машенька, радость моя, ты ли это? – раскрывая объятия, проворковал Березовский.
– Ой, Юрка! – обрадовалась Мария.
– Сколько лет, сколько зим! – Он поцеловал ее в холодную щеку и потащил к аптечному киоску, чтобы их не затолкала хлынувшая из дверей очередная порция пассажиров.
– Как живешь, Машенька?
– Хорошо. А ты?
– Нормально. Книгу мою получила?
– Конечно, Юрочка! Я ведь даже и не поблагодарила тебя! Ты уж не сердись.
– Вот еще!
– Беспощадный ты человек, Юрочка, и опасный.
– Это еще почему?
– Все как есть описал. Разве так можно?
– Подлинные имена же не названы. Чего же волноваться?
– Все равно всех узнать можно. И меня тоже.
– Но у меня вы все даже лучше, чем в жизни!
– Что правда, то правда. Особенно своего Люсина ты расписал. Не пожалел розовой водицы.
– Кто из нас беспощаден, Мария?
– Правду говорю. Люсин совсем не такой, как ты думаешь. Я сама долго заблуждалась на его счет. Что делать, если мы склонны придумывать себе героев? В жизни он мелкий и злой человечек.
– Опомнись, Мария, что ты несешь? Чем он тебе не угодил?
– Наши пути опять пересеклись, Юра. Ты помнишь моего первого мужа?
– Художника?
– Да. Ты же знаешь, я сама оставила его. Виктор был суетный и пустой человек, но по-своему хороший, не злой. Мне часто кажется, что, если бы Люсин проявил больше терпения и человечности, Виктор остался бы в живых.
– Ты ошибаешься, Маша. Володя здесь ни при чем. Поверь мне! Я знаю все обстоятельства дела. Скорее можно было бы говорить, что Виктор погиб из-за излишней Володиной доброты и щепетильности. Люсину надо было его арестовать.
– Не знаю, не знаю…
– Почему ты вдруг об этом заговорила?
– Я же сказала, что наши пути опять пересеклись… Меня одолевают плохие предчувствия. За этим человеком всегда следует несчастье! Он мелок, эгоистичен, мстителен, вероломен…
– Ты сама на себя не похожа, Машенька! Да что с тобой творится? Володя мой друг, и я очень хорошо его знаю. Он совсем не такой! Что, наконец, между вами произошло? Можешь мне сказать?
– Ах, все это бессмысленно… Просто есть вещи, которые порядочный человек никогда не позволит себе по отношению людей… Ну, что ли, своего круга. Понимаешь?
– Нет. Мне вообще трудно вообразить себе, где и как могли пересечься ваши пути. Насколько я знаю, Володя занимается вещами, очень далекими от тебя и твоего мира.
– Просто мы очень давно не виделись, Юрочка, не говорили. Ты ведь даже не знаешь, что я вышла замуж.
– Честное слово не знаю, Мария-медичка! Разрази меня гром! Поздравляю. Рад за тебя, хоть мне и жаль Генку.
– Мне самой жаль.
– Но прости, при чем здесь Люсин? Какое он имеет ко всему этому отношение?
– Самое непосредственное: он копает под моего мужа.
– В чем его обвиняют?
– Ни мало ни много – в убийстве. Как тебе нравится? И в каком! В убийстве человека, с которым его связывала многолетняя дружба!
– Послушай, послушай… Это не тот ли ученый, который интересовался древними тайнами? Цветы и драгоценные камни! Камень и древо! Греция и Индия!
– Ты знаешь? Конечно, от Люсина?
– Не имеет значения, Мария… Мне кажется, ты напрасно тревожишься. Если твой муж не виноват, ему нечего бояться. Считай, что ему даже повезло: Люсин поможет ему доказать свою невиновность.
– Ты все такой же наивный, Юрка. По-прежнему взираешь на жизнь через розовые очки. Люсин – прежде всего работник уголовного розыска. А ты знаешь, что значит для него нераскрытое убийство?
– Я понимаю твои чувства, Мария, но под влиянием отчаяния ты говоришь страшные слова. По-твоему, Люсин не человек? И вообще живет в безвоздушном пространстве? Да кто ему позволит обвинить невиновного? А прокурорский надзор? А суд, наконец? Я уж не говорю о том, что Володька скорее застрелится, нежели пойдет на такое. Ты его просто не знаешь!
– Я верила ему, Юра, очень верила… А потом муж рассказал мне про то, какая у них была беседа. Так-то вот.
– Я не знаю твоего мужа, Маша, для меня достаточно уже того, что он твой муж, но не кажется ли тебе… Ты не обижайся, но под влиянием страха, отчаяния, безысходности, что ли, людям свойственно искаженное представление о вещах.
– Он нормальный человек.
– Я знаю!
– Ничего-то ты не знаешь, Юрка. Для того лишь, чтобы не дай бог не пошатнулась вера в созданного тобой идола, ты готов допустить, что все сошли с ума.
– Не все, но…
– Проснись, Юрочка!
– Знаешь что? Давай я поговорю с Володькой. Мне он скажет все, как есть, если, конечно, сможет. А потом мы с тобой встретимся и все обговорим! Идет?
– Ничего не получится из этой затеи.
– Собственно, почему?
– Ты не добьешься от него правды. Это носорог, который должен ломиться только вперед. Остановиться он не может, смотреть по сторонам не желает. Он может только топтать… Ты читал Ионеско?
