– Как мне удается… что? Привлечь самых благочестивых лиц нашего края в мое прибежище?.. Клянусь честью, не знаю. Обратитесь к тайникам вашей души, отец мой, и, быть может, там вы найдете ответ на вопрос, – каковы причины, приведшие к нам лично вас?

И уже серьезным тоном он добавил так, чтобы его услышал только иезуит:

– Каковы бы ни были эти причины, я безмерно рад, ибо знаю, что вам я обязан жизнью особы, дорогой мне, и я счастлив выразить вам свою благодарность.

Кивком головы Верной дал понять, что услышал сказанное графом.

– Я желал удостовериться в счастливом исходе поездки, предпринятой госпожой де Пейрак, – непринужденно отозвался он. – Имея честь сопровождать ее в течение нескольких дней, среди страшных опасностей, я понял, сколь страдает она, сударь, в разлуке с супругом и сколь нетерпеливо ее стремление воссоединиться с вами. Мне радостно видеть, что вы счастливо обрели друг друга в ваших владениях.

Анжелика, благословляя тактичность иезуита, благодарно взглянула на него. Он сказал именно то, что надлежало сказать, чтобы между ней и Жоффреем исчезли последние тучки. Они продолжили спуск к центральной площади, окруженные молчаливым любопытством жителей Голдсборо.

Представился иезуиту и Колен Патюрель вместе со своими раскаявшимися пиратами.

– Держу пари, отец мой, сегодня вечером вы получите кающихся грешников, если только у вас есть исповедальня. Отец де Верной заметил губернатора французской Акадии.

– Как, вы здесь, господин Виль д'Авре?

– А почему бы и нет? Я здесь, как и все… как и вы сами, – парировал маркиз, лихо задрав голову.

Анжелика на минуту отлучилась и побежала к дому королевских невест, где она застала герцогиню де Модрибур – в кои-то веки, не за молитвой.

– Пойдемте скорее, – бросила она ей, – наконец-то у меня есть высокопоставленное духовное лицо для ваших исповедей. Самый настоящий иезуит благородных кровей. Отец Луи-Поль Мареше де Верной.

Герцогиня отдалась заботам своих служанок, расчесывавших ей волосы, и, казалось, была погружена в горестные размышления. Но, поняв, что произошло, она расхохоталась.

– Вы очаровательны, – восхитилась она, – и так добры! Вы всегда стараетесь дать людям то, что принесет им благо. А ведь я знаю, – вы сочли меня смешной с моими требованиями?

– Да нет! Я прекрасно знаю, сколь жестоко жизнь обходится с эмигрантами. Надо помочь каждому обрести опору – материальную и духовную.

– Вы очаровательны! – повторила герцогиня в умилении. – Как чудесно! Настоящий иезуит!

Амбруазина де Модрибур поднялась. От ее тщательно приглаженных волос исходил тот особый аромат, который поразил Анжелику, когда она в первый день оказывала ей помощь. Это был изысканно-колдовской аромат, словно неотъемлемый от облика герцогини, он будто возбуждал ее энергию. Ее красота и хрупкость невольно притягивали и пленяли всякого.

– Как же случилось… – начала Анжелика, но, сама не зная почему, позабыла окончание своего вопроса.

Герцогиня порывисто взяла ее под руку, и они отправились на берег. По дороге их внимание привлекло пятнышко, которое приближалось к ним, перескакивая с камня на камень.

– О, ваш котенок! – воскликнула герцогиня.

– Но что же он здесь делает, плутишка? – поразилась Анжелика, обнаружив своего питомца: тот смотрел на нее своими огромными глазами, и хвост его был задран к небесам. – Я запираю его на ключ, не знаю, как ему удается выбраться.

Котенок пускался в этот огромный, полный угроз мир с единственной целью – найти ее и следовать за ней, и это вызывало в ней восторг и умиление.

– С ним в конце концов что-нибудь стрясется, – говорила она сама себе, поднимая его с земли. – Он такой маленький, совсем крохотный. И однако я, по-моему, никогда не видела человеческого существа, исполненного такой же жизненной силы и любви. Послушайте, как он мурлычет, когда я прижимаю его к себе…

Глава 21

По прибытии в порт взгляд отца де Вернона тотчас же обратился к флотилии, стоявшей на рейде.

– Я знаю, что вы моряк! – сказал ему Пейрак. – Отдохните, а потом мы пойдем посмотрим на корабли.

Анжелика и Амбруазина де Модрибур присоединились к ним на молу, где, окруженный всеобщим вниманием, граф де Пейрак подробно рассказывал своему новому гостю об особенностях каждого из своих кораблей и шлюпок.

– Как здесь весело! – поделилась вполголоса герцогиня, – все время что-нибудь случается!.. У этого иезуита необычайно изысканный вид, не могу объяснить почему. По-моему, он чем-то похож на вашего мужа.

– Да, может быть… на самом деле.

Наблюдение Амбруазины было справедливым. Оба они обладали в чем-то сходной внешностью: высокие, статные, крепкие, обоих – иезуита и дворянина, искателя приключений – сближали внутренняя сила, исходившая от того и другого, укрощенный азарт, внимательный взгляд на окружающий мир, воля, которую было нелегко отвлечь от намеченной цели. И наконец, их роднил дар ценить жизнь в ее различных проявлениях, например – способность наслаждаться каждым шпангоутом прекрасного морского судна.

Темные глаза Джека Мэуина загорелись, когда Пейрак стал во всех подробностях описывать ему различные корабли его флотилии, задуманные и построенные с конкретными целями – для перевозки грузов, рыбной ловли, каботажа, и даже для скоростного плавания, разумея под этим не то, что стало привычным у боевых пиратских судов, но просто скоростные суда.

– На море подчас случается, что необходимо плыть быстрее всех, подобно тому, как чистокровная, хорошо отдохнувшая и тренированная лошадь без труда обгоняет шестиконную упряжку. Для этого предназначен вот этот маленький парусник, очень легкий, низко сидящий на воде.

– Я вижу лишь восемь человек экипажа и никаких жилых помещений. Однако же это не лодка.

– Это самбур из Йемена, что в Красном море, из негниющего яванского дерева. Небольшой парусник, который может с его двумя парусами при хорошем ветре мчаться со скоростью двенадцать узлов.

– У него очень маленькая осадка.

– И он может проскользнуть в любую бухточку, а ведь их тут уйма.

Рыболовные суда были построены по типу баскских китобойных судов.

Их было два. Третий ловил треску в заливе Святого Лаврентия и должен был вернуться осенью, когда железнипа (бостонцы называли ее «шед») тысячами станет спускаться по прибрежным рекам, где она нерестилась.

Несколько маленьких голландских яхт, более медленных, но и более маневренных, могли принять на борт много груза в служили для каботажа, а при случае – и для перевозки вооруженных людей.

«Голдсборо» оставалась жемчужиной этой независимой флотилии, маленькой, но уже более могущественной и более действенной, нежели любая другая в тех краях.

– Мы чертили проект этого судна вместе с Ридером.

– Он ведь, кажется, родом из Роттердама?

– Да, так и есть. Мы весьма гордимся результатом, ибо нам удалось свести воедино в одном неплохо скроенном корабле противоположные требования: вооружен он, как корсар, а вместе с тем может нести большой груз.

– А эта каравелла? – спросил Виль д'Авре. – Она кажется основательной, но, по-видимому, чужда новинок, украшающих вашу флотилию. Разве что сгодилась бы для Христофора Колумба. Но зато какая восхитительная картина, писанная прямо на борту: Дева Мария в окружении ангелов. Эта Дева Мария поразительно красива! Не знаю, может, мне чудится, но, клянусь, дорогая Анжелика, она похожа на вас!.. Вам не кажется, граф?

В воздухе повеяло холодом. И если Анжелика могла порадоваться такту иезуита, то, напротив, восхищаться деликатностью губернатора Акадии явно не приходилось. Он в совершенстве обладал искусством выбалтывать то, о чем следовало молчать. Она не впервые ловила его на этих маленьких каверзах.

«Ты мне заплатишь за это», – подумала графиня.

– Это мой корабль, – вмешался Колен Патюрель, – «Сердце Марии»…

– Да что вы говорите! – восхитился маркиз, простодушно глядя на светловолосого великана. – Представьте меня вашему художнику, друг мой! Я хочу, чтобы он намалевал нечто в подобном роде на моем собственном паруснике: это настоящий шедевр!