Марселина попросила разыскать Анжелику. Она привела ее к себе и уединилась с ней в своей комнате, «чтобы спокойно поболтать, не обращая внимания на весь этот гвалт».

Внушительная фигура Марселины, усевшейся напротив Анжелики, была воплощенной решимостью.

– Мы, женщины, должны помогать друг другу, – заявила она, – и самое лучшее здесь – это полная откровенность. У меня плохие новости, мадам.

Анжелика бросила на нее взгляд, исполненный тревоги» но не произнесла ни слова.

– Мой старший сын вернулся из Тормантйна, – сказала Марселина.

– Он не видел моего мужа?

– В том-то и дело, что видел, но… Марселина перевела дыхание и продолжила:

– Он был… да, он был с той… вы ее знаете, с той, о которой рассказывал губернатор… с какой-то герцогиней… как ее… де Модрибур…

– Это невозможно! – воскликнула срывающимся голосом Анжелика.

Потрясение ее было столь велико, что она и сама не услышала своего крика, полного страха и отчаяния. Откровения Марселины поразили ее, как удар грома, ей почудилось, будто у нее кровь стынет в жилах от непередаваемого ужаса.

Она была уверена, что рано или поздно и ее не минет чаша сия. Но ее ум не мог с этим примириться… И она повторяла упавшим голосом слова, слышные, казалось, ей одной.

– Это невозможно! Я же сама видела, как эта женщина, захваченная англичанами, была отправлена и Новую Англию как заложница.

– Вы видели, как она Отправилась… Но вы не видели, как она прибыла на место.

– Это неважно! Главное, что она уехала, говорю вам… уехала, уехала…

Она повторяла эти слова, как заклинание, стремясь освободиться от ненавистной соперницы, выбросить ее из памяти… сделать каким-то чудом так, будто она никогда и не существовала. Затем Анжелика попыталась успокоиться.

«Я веду себя как девчонка, – подумала она, – как девчонка, которая не хочет страдать и взрослеть… Что-то надломилось во мне в тот день, когда Жоффрей отправился к ним, и с тех пор меня терзает страх, что мне придется еще раз пережить эти часы… еще раз оказаться преданной… Что же он говорил? Не нужно ничего бояться… К любой проблеме надо подходить разумно, и все уладится… Надо смело идти своим путем, и чудовища отступят. Я не могу отделить себя от него, разве что ценой смерти… Я на это не способна… И тогда?.. Что же делать?.. Идти вперед… Знать…» Марселина внимательно смотрела на нее, и Анжелика поняла, что та догадывается о ее беде. Недаром акадийка употребила простонародное выражение: он «с той»…

Но для Анжелики это еще ничего не значило. Для нее важно было одно: Амбруазина была там, на восточном побережье, тогда как она должна быть в Новой Англии, в Салеме или Бостоне.

– Он меня удивил, – продолжала свой монолог Марселина, качая головой.

– Ведь он не из тех мужчин, кому может вскружить голову какая-то шлюха. Но с «ними», мужиками, не знаешь, что и думать! У нас, у женщин, сердце находится здесь, – сказала она, положив руку на свою пышную грудь, – а у мужчин… у них пониже…

Внезапно Анжелика почувствовала приступ тошноты.

Она мысленно увидела Амбруазину, с ее загадочной чувственностью… эту дьявольски умную и искушенную соблазнительницу, которая не могла не вызвать в восприимчивой Душе Пейрака по меньшей мере охотничьего интереса.

Нет, невозможно!.. Невозможно… Она не верила, что он в такой степени уязвим.

– Эти мужчины, у них есть тридцать шесть способов надувать нас, – продолжала Марселина. – А мы, женщины, не настолько умны, чтобы понять, что же ими движет. Так уж повелось, что мы не много значим в их жизни. Куда меньше, чем приключения, победы, честолюбивые замыслы.

«Она права… Ив то же время не права! Ведь он не такой, как все».

Анжелике вдруг захотелось возблагодарить своего любимого за то, что он не похож на «других», что его так трудно раскрыть, понять, что он – тайна даже для нее, что он способен проявить немыслимую суровость, но и невообразимую доброту и нежность; за способность признать, что только Анжелика сумела победить его глубокое пренебрежение к чувствам, что она завоевала его сердце почти против его воли, что только она смогла по-настоящему покорить его, сковать его так, что он не почувствовал ни опасений, ни унижения.

Она превозносила гнев, который охватил его при первом подозрении о ее неверности, гнев, настолько противоречивший его характеру, что он и сам был поражен силой своего чувства.

«Когда-то при всей моей любви к вам, я мог жить без вас… Но сегодня уже не смог бы…» Несмотря на эти слова, которые всплыли в ее памяти, как спасительная соломинка, мысль о том, что где-то там, рядом с ее мужем, находится Амбруазина, отозвалась в ее сердце такой резкой болью, что у нее перехватило дыхание. Как же смогла она, эта коварная сирена, ускользнуть от Фипса?

– Вы уверены, что речь идет именно о ней? – спросила Анжелика.

– Никакого сомнения. Она там вместе с целой командой королевских невест. Говорят, что привез их господин де Пейрак и что он, возможно, будет сопровождать их в Квебек.

И снова Анжелика почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.

Был ли Жоффрей де Пейрак предупрежден о пленении Амбруазины англичанами… Искал ли он встреч с ней, хотел ли освободить, когда курсировал у Порт-Руаяля и Голдсборо, не высаживаясь на берег?

Ей не хотелось показывать Марселине свои сомнения, ни тем более уверять ее в полном доверии к мужу. Это были их личные отношения, слишком деликатные, чтобы облекать их в сухие слова, и ни ее боль, ни ее глубокая вера никого не касались.

– Ладно, – сказала она наконец, – посмотрим.

– Вы все-таки едете?

– Разумеется! Мне совершенно необходимо увидеться с ним, особенно после того, что здесь произошло. И еще, я попросила бы вас, Марселина, не сообщать Виль д'Авре о появлении на восточном побережье герцогини де Модрибур. Я хочу просить его сопровождать меня, так как мне необходимо его свидетельство. Если он узнает, что герцогиня там, он может отказаться поехать со мной.

– Договорились, – согласилась Марселина. Свет восхищения блеснул в ее прекрасных карих глазах, обращенных к Анжелике.

– Вы настоящая дама! – сказала она с нежностью.

Они вышли на лужайку перед домом.

Снизу, как всегда, доносились голоса людей, смешиваясь с криками бакланов и морских сорок, но в их тональности слышалось нечто тревожное. Все двигались в одном направлении, взволнованно обсуждали что-то, указывая на какой-то предмет у прибрежных скал.

– Похоже, в бухте нашли утопленника, – сказала Марселина, приставив ладонь козырьком ко лбу.

Через несколько минут на песчаный берег вытащили недвижное тело.

– Возможно, этот человек остался на борту корабля, и исчезновения его никто не заметил? – предположила Анжелика.

– Кто знает?.. Нынче столько народу болтается у нас без дела…

От собравшейся вокруг трупа толпы отделился Кантор и бросился бежать к дому по тропинке, окаймленной кустами люпина. Когда он, тяжело дыша, приблизился к женщинам, Анжелика уже догадалась о чем-то по его взволнованному лицу.

– «Они» все же добрались до него, – бросил юноша. – Это Кловис!..

Анжелике не пришлось уговаривать Виль д'Авре сопровождать ее. Он вдруг сам заявил не терпящим возражений тоном:

– Я возьму вас с собой. Не имеет смысла сидеть здесь и ждать неизвестно чего. Я должен как можно быстрее попасть в Квебек, чтобы представить господину де Фронтенаку Доклад о том, что замышляется здесь, в Акадии. Старина Никола Пари, хозяин восточного побережья, кое-чем мне обязан. У него наверняка найдется для меня корабль и то, чем его загрузить: шкуры, соль, уголь. Я не могу возвращаться в Квебек с пустыми руками, об этом и думать нечего. В сундуках этого старого плута, промышлявшего морским разбоем, осталось, конечно, кое-что из пиратской добычи. И на этот раз ему придется показать мне дно своего денежного ящика, или я лишу его привилегий на Консо и Королевском острове…

Была еще одна трудность: предстояло переправить сушей, покрытой многочисленными болотами, довольно тяжелый багаж, поскольку губернатору удалось в конце концов спасти немало имущества. Среди грузов были и голландская фаянсовая печь, и сундук Сен-Кастина.