«…Мне привиделось побережье… В заливе и на островах покоились будто заснувшие чудовища… Я слышала крики чаек и бакланов…
Вдруг из морских вод поднялась женщина неописуемой красоты, и я знала, что это демон в человеческом обличьи… Ее обнаженное тело отражалось в воде… она сидела верхом на единороге…» Игра воображения!
«Ничего не случится, – подумала Анжелика, – этого нельзя допустить! Если это видение относится к судьбе Голдсборо, возможно, оно имеет символический смысл. Эти события могут произойти так, что мы их даже не заметим. Главное, выйти из них победителями!» Она обернулась и увидела в нескольких шагах от себя женщину. Та смотрела на Анжелику, и ее темные волосы вились, словно змеи, отражая багряный свет заходящего солнца.
– Я вижу, вы меня забыли? – послышался голос Амбруазины де Модрибур.
– Вы любовались птицами… и забыли о моем существовании, не так ли? Вы слушали крики пролетающих чаек? Для вас они – божественная музыка… Я видела: вы улыбались с закрытыми глазами. Как вам удается так любить то, что вас окружает? Мне все это внушает ужас. Птицы! В их криках мне слышатся голоса умерших или проклятых, и я умираю от страха. А вас они чаруют. Вы их любите, а меня нет.
– Вы ошибаетесь, Амбруазина. Я очень забочусь о вас. Анжелика подошла к «благодетельнице». Похоже, что ту снова стали посещать приступы ребячества. Однако в своей мрачной подозрительности Амбруазина была права: Анжелика в самом деле забыла о ней на несколько минут. Она думала о Жоффрее де Пейраке. Глядя вдаль, она старалась различить на горизонте крохотные паруса флотилии, возвращающейся из военного похода. Роды Абигель и беседа с отцом де Верноном действительно – следовало это признать – отодвинули от нее проблемы герцогини де Модрибур. Анжелика учтиво проговорила:
– Пожалуйста, не считайте себя покинутой. Все, кто живет в Голдсборо, могут рассчитывать на мое внимание и любовь. Как только вы пожелаете, мы вместе подумаем, как быть дальше. Вы можете призвать своих девушек сюда или присоединиться к ним в Порт-Руаяле… что не помешает нам оставаться друзьями, даже напротив… если вам нравится Голдсборо…
– Но я не хочу уезжать! – сжимая руки, вскричала Амбруазина. – Я хочу остаться здесь, одна, с вами…
– Но вы же их «благодетельница», – возразила Анжелика, – и эти девушки нуждаются в вас. Идемте, Амбруазина, успокойтесь! Вы же не ребенок.
– Нет! Я брошенный ребенок! – в отчаянии вскричала герцогиня.
Казалось, она потеряла разум. Не осталось и следа от властной, смелой, уверенной в себе женщины, от богатой, знатной и набожной вдовы, предающейся благим делам и занятиям наукой. Раньше она вела размеренную и, в общем, счастливую жизнь. Но в последнее время что-то надломило герцогиню. Вероятно, сыграли свою роль кораблекрушение и новая, непривычная обстановка.
Словно ото сна, она пробуждалась от своей жизни отшельницы и затворницы, чтобы в тридцать пять лет почувствовать себя ребенком, потерявшим где-то свою душу и отданным на растерзание чудовищу.
Анжелике представилось, что душа герцогини де Модрибур блуждает в пустынных небесных сферах, будто птица, потерявшая свою стаю и вынужденная сама искать верное направление пути. Анжелика много раз видела таких, обычно молодых и неопытных птиц, которые взлетали, опускались, снова кружили в небесах, издавая безответные крики. Она разделяла тоску этих потерянных существ, которым не на кого уповать, они были обречены на гибель, если не находили в себе силы и волю к жизни…
«Ему кажется, что за ним вот-вот прилетит мать, – говорил Кантор, который тоже любил вместе с ней по вечерам наблюдать за птицами, – но это не так, мать никогда не возвращается…» Анжелика как ребенка погладила Амбруазину по голове.
– Все хорошо, – успокаивающе сказала она, – потерпите! Здесь вы в безопасности, никто вам не причинит зла. Когда вы окрепнете, мы поговорим. А пока живите и не тревожьтесь ни о чем. Знаете, я сейчас собираюсь отнести Абигель подарки, которые мы с мужем для нее приготовили. Хотите пойти со мной? Вам станет спокойнее, когда вы увидите ее очаровательную малышку…
Для Абигель они приготовили Библию, отделанную золотом и серебром и двумя чеканными пластинами – одна изображала исход из Египта, другая – Эсфирь с Артаксерксом; пурпурное, расшитое золотом покрывало, накидку на, подушку и уголок для одеяльца.
Для остальных членов семьи Анжелика добавила коробку конфет из Англии и два горшочка – с зеленым имбирем и флердоранжем.
Кантор, Марсиаль и их приятели шумной гурьбой тоже пришли поздравить маму и малышку.
Анжелика боялась, как бы многочисленные посетители не утомили Абигель. Молодая мать волновалась из-за того, что у нее все еще не было молока и держался небольшой жар. Анжелика пообещала ей на следующее утро принести настой из трав, дала несколько советов Северине, Ребекке и тетушке Анне, которые должны были всю ночь сменять друг друга у постели Абигель, и поговорила с Габриэлем Берном, внимательно следившим за порядком в своей маленькой семье.
Сопровождаемая Амбруазиной, Анжелика сделала еще какие-то дела и наконец осталась одна. С наступлением ночи вернулись и ее тревоги. Она упрекнула себя в том, что не рассказала отцу де Вернону о своих подозрениях в чьих-то Дьявольских кознях против них. Иезуит не выглядел враждебным, так отчего она не доверилась ему? Но почти сразу внутренний голос призвал Анжелику к осторожности.
Менее всего она боялась индейцев. Пытаясь представить происшедшие события в некой логической последовательности, Анжелика не улавливала их связи между собой. Неизвестный корабль с незнакомыми людьми на борту, которые будто намеренно дали ложные сведения; женщина, нет, – две женщины, которые слишком долго спали, явно под действием снотворного… Нелегко было решиться и раскрыть эти факты исповеднику, не вполне доверявшему ей. Все было слишком неясно, чтобы понять, с какой стороны их подстерегала опасность. Анжелика напряженно размышляла, искала ответ на этот вопрос, и внезапно догадка сверкнула в ее мозгу. Кто-то хотел отомстить! Именно отомстить. Упорство и даже некоторая нелогичность поступков человека, не брезгующего никакими средствами, лишь бы доставить им как можно больше неприятностей, напоминали настойчивость маньяка, идущего за ними по пятам и не утруждающего себя следованием заранее продуманному плану с какими-либо политическими целями. Золотую Бороду им, конечно, подослали специально. Идея отдать удачливому корсару земли, уже занятые неугодными людьми, могла родиться и в Версале безо всякого участия властей колониальной Франции. Однако господа из Парижа не могли предвидеть в своих планах, что Золотую Бороду похитят и перевезут на остров, где он встретится с Анжеликой, не могли предвидеть записку, переданную Пейраку: «Ваша жена находится с Золотой Бородой на острове Старого корабля»…
Такую дьявольскую операцию, в которой было предусмотрено все до мельчайших деталей, мог замыслить только человек с коварным умом, осведомленный об их быте, привычках, характерах и особенностях. Эта интрига, очевидно, была нацелена на то, чтобы вовлечь всех троих в неминуемую трагедию и, возможно, уничтожить. Думая об этом, Анжелика всякий раз содрогалась. Нет, ей нельзя самообольщаться. Все это было отнюдь не цепью случайных неприятных совпадений, в чем ей хотелось иногда себя убедить.
За всем этим кто-то стоял. И он мстил им. Но кто мог до такой степени их ненавидеть? Неужели кто-то питал такую ненависть к Пейраку, что решился отнять у него жену… заставить его пойти на убийство… Или это месть Анжелике? Неужели она кого-то обидела так сильно, что этот человек пошел на подобную подлость? Она подумала о Кловисе, который внезапно исчез.
Она знала, зачем Жоффрей поручил Кантору привезти Кловиса: расспросив его, Жоффрей надеялся узнать, откуда взялся фальшивый приказ, из-за которого Анжелика отправилась в английскую деревню, прямо в ловушку канадцев. Кантор получил его от Мопертюи. Но тот уже был в Канаде.
Тогда, в Хоусноке, желая установить истину, Пейрак разговаривал со всеми людьми Мопертюи, кроме Кловиса. Но тот исчез.
