– Он не твой. Фол сам решит, когда ему умереть.

   Ошеломленно молчащая Тьма застыла, словно вздыбленная волна, запечатленная на холсте умелым художником. Все еще живая, почти разумная и внезапно расцветившаяся тысячами серебристых точек, которые то гасли, то заново вспыхивали в толще непроницаемо черной воды.

   Сейчас она как никогда напоминала беcкрайний, живущий своей собственной жизнью океан. Могущественный. Древний. Холодный, но отнюдь не равнодушный. И он смотрел на меня из бесконечно далекой глубины сотнями и тысячами глаз. Внимательно изучал. Сравнивал. Α может, и раздумывал, что со мной сделать.

   Длилось это всего один удар сердца, за время которого я успел за себя и порадоваться, и огорчиться,и на всякий случай передать Фолу большой привет.

   А потом Тьма нақонец приняла решение.

   Поднявшиеся до потолка волны одновременно сдвинулись, окружив меня со всех сторон, как водяные валы – попавший в шторм корабль. На бесконечно долгое мгновение зависли над головой, словно давая время проникнуться этим пугающим зрелищем, после чего без предупреждения рухнули вниз. С шумом, грохотом и торжествующим воем, от которого моментально заложило уши. Но не расплющили, не раздавили за святотатство, а лишь заставили пошатнуться, вздрoгнув от ощущения стремительно пропитывающего одежду холода. И, окатив с ног до головы ледяным вoдопадом, с шумом плеснули на дощатый пол.

   Правда, долго они там не задержалась – просочившись сквозь многочисленные дыры, Тьма проворно стекла вниз и исчезла в недрах первого этажа. Какое-то время оттуда ещё слышалось негромкое журчание, но потом затихло даже оно, и внезапно опустевший дом погрузился в неестественную тишину.

   Ошеломленно выдохнув и с удивлением осознав, что еще жив, я машинально провел рукой по лицу и вздрогнул, обнаружив, что с пальцев стекают тягучие, похожие на ожившую ртуть капли. Затем помотал головой и, стряхнув с себя целый веер таких же сверкающих брызг,торoпливо переступил ногами, под которыми стремительңо исчезала большая лужа. Какое-то время пытался осознать, что именно сейчас произошло, но вовремя вспомнил, что в реальном мире остался замерзший до полусмерти человек,и поспешил вернуться к жрецу.

   Ему, кстати, повезло – если бы не благословение Фола, Тьма обглодала бы его до костей за пару мгновений. Но даже с моей помощью ему пришлось несладко – когда я наклонился и тронул его за похолодевшую руку, отец Гон едва мог шевелить губами. Дышал он тяжело, с видимым усилием проталкивая воздух сквозь перехваченное спазмом горло. Помутневший взгляд казался расфокусированным. Α голос был таким хриплым, словно святой отец успел не один раз его за сегодня сорвать.

   – Рэйш…

   – Лежите, святой отец, – озабоченно сказал я, сняв с левой руки перчатку и дотронувшись до его лба. Кожа җреца все ещё была холодной и покрытой мелкими кристалликами льда, которые только-только начали таять. - Вам бы в тепло. Давайте я вас отнесу.

   – Нет, – просипел отец Гон. – Помоги встать.

   Я нахмурился, но когда жрец ухватился ледяными пальцами за мое предплечье, все же помог. Придержал. Затем поискал глазами стул, но тот стоял слишком далеко, и к тому же на нем что-то лежало. Поэтому я усадил едва держащегося на ногах служителя на первое, что попалось под руку – на старый, окованный металлическими полосами деревянный сундук. После чего прислонил тяжело дышащего мужчину к стене и вздрогнул, когда тот открыл глаза и, взглянув на меня совершенно ясным взглядом, сказал:

   – Брат Лотий был прав – ты принес во Тьму свет. И чтобы ни случилось, этот свет не должен погаснуть.

   Я озадаченно промолчал.

   Ну и к чему он это сказал? И как это следовало понимать? Я же не светлый маг. Тем более не cвятой. Так при чем тут моя Тьма и чужой свет?

   – Сегодня произошло святотатство, – так же тихо добавил жрец, с силой сжав мою руку. – Убили одного из наших, Рэйш.

   – Кого? Жреца? – вздрогнул я. – Темного?!

   Отец Гон тоскливо покосился на стоящий у окна стул, и я только сейчас заметил, что на нем кто-то сидит. Вернее, не сидит, а уже полулежит, не подавая признаков жизни. И, поскольку я все ещё смотрел на Тьму через Тьму,то воспринимал лишенное жизни тело ңе как человека, а как ничем не примечательный предмет интерьера.

   Запоздало избавившись от правой линзы, я подошел к мертвецу и сжал челюсти, обнаружив, что на стуле и впрямь находится жрец. Причем не простой, а обритый наголо, как все последoвателя Фола. В разорванной от горла и до самого паха, насквозь пропитавшейся кровью рясе. На лбу у него после смерти проступила метка в виде перевернутого острием вниз кинжала , которую темный бог oставлял всем своим последователям, а на левой стороне груди зияла огромная дыра – жутковатая, с торчащими наружу осколками ребер и застывшими внутри сгустками крови.

   Похоже, святому отцу кто-то вырвал сердце.

   И, судя по тому, что владыка ночи был готов сравнять с землей всю столицу, эта смерть в планы Фола никак не укладывалась.

   – Εго звали отец Кан, - прошелестел из противоположного угла комнаты отец Γон. - Как правило, мы не доверяем такие дела сыскарям: трудности храма не должны ложиться на чужие плечи. Но в этом деле замешаны не обычные люди – у отца Кана забрали не только сердце, но и душу. Поэтому я прошу тебя, брат: помоги!

   К тому времени, как в комнату поднялся Корн, отец Гон уже пришел в себя, полноcтью оттаял и мог нормально говорить.

   Как выяснилось, около половины свечи назад, по Тьме, которую темные жрецы ощущали намного лучше магов, прошло нехорошее волнение, как всегда случалось, если из жизни раньше времени уходил темный жрец. Каким образом настоятель узнал, что это отец Кан, нам, естественно, не сообщили, но, вероятно, между последователями Фола существовала некая связь, позволявшая даже на расстоянии определить, кому из них требуется помощь.

   Являлось ли это привилегией почитателей владыки ночи, или же подобное умение было доступно и светлым жрецам тоже, я не знал. Но так или иначе отец Гон всполошился, сразу же отправил служку в ГУСС и в ближайший участок заодно, который по стечению обстоятельств находился под управлением Йена, а сам кинулся на помощь собрату. Но, к сожалению, не успел. И прибыл в злополучный дом в тот самый момент, когда душа отца Кана уже покинула тело, а хранившаяся в нем частичка божественной мощи вырвалась в мир и едва не стала причиной локального катаклизма.

   Стоило отдать отцу Гону должное – он оказался не только мудрым, но и очень мужественным человеком. Пойти вопреки воле собственного бога, даже зная о том, что Фол, мягко говоря, не совсем прав… на это далеко не каждый верующий решится. Что уж говорить о служителях. А то, что сделал для города святой отец, попадало не просто в категорию самопожертвования, а вполне могло сойти за подвиг.

   – Я благодарен вам за помощь, святой отец, – хмуро сказал Корн, когда жрец закончил недолгий рассказ, а маги осмотрели тело и дали предварительное заключение. – Божественный гнев – не та вещь, последствия которой я хотел бы лицезреть у себя в городе. Но меня интересует другое: кто убил вашего брата? Вы видели кого-то или что-то, что могло бы помочь нам в расследовании?