Берсальерка помогает старой служанке Карамелле содержать дом Каротенуто в чистоте, и это снова дает почву для слухов. Племянница кюре, все такая же злая и язвительная, заставляет служанку Анны пересказывать злые сплетни своей хозяйке и Стеллути. Враждующие семьи отмечают крестины новорожденного младенца. Каротенуто вынужден быть почетным гостем на обоих праздниках; он так измотан, что с ним, того и гляди, случится удар. Он танцует «в американском стиле» перед Берсальеркой, и тут на празднике появляются Анна и Стеллути, введенные в заблуждение слухами. Оба они порывают со своими женихом и невестой. Берсальерка высказывает деревенским мужчинам все, что она о них думает. Она винит их в том, что они испортили ей репутацию и молча слушали пересуды своих женушек. Вне себя от ярости она заявляет, что ее призвание — панель. Она идет работать служанкой в труппу бродячих актеров. Директор труппы подмечает в ней способности к танцам и пению и выпускает ее на сцену.

Каротенуто пытается помириться с Анной. Но приезжает отец ее ребенка, лесник, и Анна должна сделать выбор. Ей приходится расстаться с Каротенуто: она выбирает более разумный и добропорядочный путь. В деревне происходит маленькое землетрясение. Дом Берсальерки разрушен, и ее раненого осла приходится добить. Она мирится со Стеллути, чей отец пообещал и ей, и ее семье приют и работу. Каротенуто провожает молодых людей до вокзала, и они уезжают. Офицер остается один. Но в автобусе, везущем его в Сальену, он знакомится с новой акушеркой. Она очень красива — и у нее нет ни мужа, ни детей.

♦ 2 фильма представляют собой единое законченное целое — до такой степени, что просмотр лишь одной части (особенно 1-й) оставляет у зрителя ощущение недосказанности. Коммерческий успех фильмов в 50-е гг. свидетельствует о том, что у публики, пережившей годы сурового неореализма, растет аппетит к комедиям. И правда, тут перед нами комедия в чистейшем, самом классическом и самом итальянском виде. Действующие лица не слишком далеки от «комедии дель арте»: Каротенуто, по-прежнему полный сил старый красавец, на которого женщины смотрят с аппетитом, но при этом — со слегка ироничным сочувствием; Стеллути, большой и добродушный балбес; Берсальерка, аппетитная на вид, живая и вспыльчивая, с одной стороны — хитрая бестия, а с другой — сохранившая в себе свежесть духа и невинность юной героини. Весьма новаторская для своего времени конструкция из ловко перемешанных маленьких сюжетов также вызывает ассоциации с радостной атмосферой импровизаций «комедии дель арте». (Стоит ли видеть в этом влияние 1-го фильма из цикла о Доне Камилло — Мирок дона Камилло, Le petit monde de Don Camillo*, — вышедшего годом ранее? В любом случае очевидно, что формула, успешно использованная в обоих циклах, ляжет в основу возрождения итальянского фильма-альманаха в 60-е гг.) Актерская игра — сплошное наслаждение: тонкая карикатурность Де Сики (знаменательно возобновляющего свою актерскую карьеру), непосредственность, точность и эротическое обаяние Джины Лоллобриджиды (играющей лучшую роль за всю свою творческую биографию), слегка «зажатая» зрелость Маризы Мерлини. Судьбоносная замена Джино Черви на Де Сику придала фильму нотку добродушного шутовства, находящегося в равновесии с социальным подтекстом, который Коменчини и его сценарист Маргадонна хотели сделать еще жестче и реалистичнее — впрочем, он и в таком виде весьма эффективен. В деревне, разрушенной бомбежками и землетрясениями, нищета привыкла выставлять себя напоказ; но это все-таки нищета. «С чем вы едите хлеб?» — спрашивает Каротенуто у одного человека. «С фантазией», — отвечает тот, и так объясняется великолепное название фильма. Помимо нищеты, в деревне цветут суеверие (тема, к которой автор блистательно вернется в своем следующем фильме, Римская красавица, La Bella di Roma, 1955), морализм, лицемерие, сплетни. Мы приближаемся вплотную к Бомарше, чего и добивался Коменчини. В этом отношении важнейшим становится 2-й фильм, наполненный неулаженными конфликтами и обманчивыми хэппи-эндами: акушерка подчиняется правилам общественной морали, а не собственной страсти; старый холостяк остается один и снова начинает бегать за юбками; а жизнерадостная Берсальерка скорее из финансовых соображений уходит под руку с женихом, который очевидно является полной противоположностью того, что ей действительно нужно.

Режиссерский стиль сливается с деревней воедино; он полон бодрости, осмысленности и логичности. Восхитительно (и сдержанно) используя пространство, до бесконечности выстраивая задние планы, этот стиль воссоздает на экране все разнообразие деревенской жизни: всю ее чувственность и резвость, погоню за счастьем и обездоленность, ее добряков и гарпий, не забывая о лентяях, которые от безделья критикуют окружающих. С исторической точки зрения оба фильма появились в переходный период и представляют собою важнейшее связующее звено между неореализмом и итальянской комедией, не относясь ни к одному направлению. Но, что главное, Хлеб, любовь… — одна из тех радостных, добродушных и безупречных (в найденном равновесии между нежностью и едкостью, грубостью и элегантностью) картин, чуждых любой школе, в которых счастливый случай подтолкнул творческую фантазию авторов и которые широкая публика понимает и принимает лучше и быстрее, чем киноманы и критики.

N.B.. Другие фильмы из этого цикла (во многом уступающие двум первым но силе вдохновения): франко-итальянский Хлеб, любовь и…, Pane, amore е…, Дино Ризи, 1955; испано-итальянский Хлеб, любовь и Андалузия, Pane, amore е Andalusia, Хавьер Сето, 1959.

1946 — Франция (100 мин)

· Произв. Filmsonor

· Реж. ЖЮЛЬЕН ДЮВИВЬЕ

· Сцен. Шарль Спак, Жюльен Дювивье по роману Жоржа Сименона «Помолвка господина Ира» (Les fiançailles de Monsieur Hire)

· Опер. Николя Айер

· Муз. Жак Ибер

· В ролях Вивиан Романс (Алис), Мишель Симон (мсье Ир), Лита Ресио (Вивиана), Поль Бернар (Альфред), Женни Ледюк (Ирма), Люка Гриду (мсье Фортен), Шарль Дора (Миле), Макс Дальбан (Капулад), Эмиль Дрен (Бретой).

Жалкий бандит убил старушку. Господин Ир, чудак, живущий в этом же квартале и ненавидимый всеми соседями, заявляет, будто у него есть неопровержимое доказательство, которое позволит опознать убийцу. Убийца поручает своей любовнице соблазнить мсье Ира, а затем подбросить ему сумку убитой. Когда улика обнаружена, жители квартала готовы линчевать мсье Ира за якобы совершенное им преступление. Скрываясь от преследователей, он убегает по крышам и падает. Полицейский находит при нем фотографию настоящего убийцы, сделанную в момент злодеяния.

♦ Дювивье вернулся из Голливуда, полный отвращения к хэппи-эндам, столь любимым «фабрикой грез»; теперь он полон решимости творить в самой мрачной тональности и высказывать миру все, что он о нем думает. Но пребывание в Америке сказалось и на его стиле: он стал более догматичным, искусственным, тяжеловесным. Но, кроме того, и более абстрактным. Дювивье теряет тот реализм, что придает такую убедительность его довоенным фильмам, и берет на вооружение экспрессионизм, словно пришедший из кошмарного сна. В этом отношении обратите внимание на последнюю четверть часа: бегство мсье Ира от обезумевшей черни. Квартала, служащего обрамлением действия (место, в котором все знают друг друга и поддерживают между собой тесные отношения), не существует ни в одном из крупных городов, и, уж конечно, вы не найдете его в Париже. Это ирреалистический микрокосмос, собирательный и инфернальный образ тесного общежития в самом пошлом и гнусном виде; он позволяет Дювивье выразить всю глубину своего отвращения. Холодный, но все же братский и нежный взгляд Сименона уступает место взгляду безжалостного мизантропа, безжалостно порицающего слабости человечества. Игра Мишеля Симона поразительна: работая в сдержанной, интравертной тональности, он поражает зрителя не меньше, чем в самой безудержной, взрывной манере игры.