На следующий день Уонли узнает об исчезновении крупного финансиста Мэзарда. Обедая с 2 друзьями, врачом и следователем Фрэнком Лэлором, которому поручено это расследование, он узнает, что за Мэзардом без его ведома следовал телохранитель Хайдт, нанятый партнерами финансиста для охраны. На следующий день Уонли сопровождает Лэлора на следственном эксперименте и присутствует при обнаружении трупа в лесу. Хайдт врывается к Элис и пытается ее шантажировать. Он забирает с собой ножницы (орудие убийства) и забытый Уонли автоматический карандаш с инициалами владельца. Он требует 5000 долларов. После его ухода Элис звонит Уонли, и тот передает ей деньги. Она отдает Хайдту только часть и делает вид, будто согласна уехать с ним. На самом деле она хочет его отравить, но Хайдт догадывается о ее намерениях и требует еще 5000. Она сообщает об этом Уонли, и тот, не в состоянии заплатить и предвидя свое разоблачение, готовится покончить с собой.

Попав в перестрелку с полицией, Хайдт погибает неподалеку от дома Элис. При нем находят часы убитого, которые он тоже забрал у Элис, и по этой улике признают виновным в убийстве. Элис немедленно бросается к телефону и звонит Уонли, но слишком поздно. Он уже выпил яд. Кто-то кладет ему руку на плечо: это официант из клуба — Уонли просил разбудить себя в 22.30. Все его приключения ему приснились. Он выходит на улицу и смотрит на портрет. Рядом появляется женщина и просит у него прикурить. Он удаляется торопливой походкой.

♦ Долгое время этот фильм, единственный из снятых Лангом в Америке в 40-е гг., пользовался определенной благосклонностью критики и завсегдатаев киноклубов. Он даже затмил собой гораздо более важные картины — такие как Министерство страха, Ministry of Fear*; Тайна за дверью, The Secret Beyond the Door*; Дом у реки, House by the River*. Этот успех у критики можно приписать некоторой медлительности повествования, текущего подробно и в классической манере, с обильными диалогами; весьма «психологической» игре Эдварда Г. Робинсона в роли профессора, который почти нехотя поддается искушению; наконец, развязке, насчет которой было пролито немало чернил. Это не просто повествовательный прием или уступка моральным устоям: она представляет собой драматургическую кульминацию сюжета и высшую точку глубинной двойственности вдохновения, которая, не теряя разнообразия, управляет формальным миром каждого фильма Ланга. В самом деле, Женщина в окне отважно сочетает крайне реалистичное содержание и сильное сходство со сном в ходе событий. В приключениях 50-летнего мужчины, который единственный раз в жизни утратил бдительность и угодил в ловушку, от которой его давно предостерегали друзья (врач и следователь), есть некая почти «английская» смесь невыразительных серых тонов и банальности. При этом в движении сюжета и чередовании перипетий постоянно присутствует нечто в высшей степени невероятное: материализуется женский портрет, внезапно появляется дикий и неопознанный агрессор, убийца вынужден следить за ходом расследования собственного преступления, словно из-под земли возникает всезнающий шантажист с сатанинской ухмылкой, который затем чудесным образом исчезает с лица земли так же неожиданно, как и появился. У существования этого бурного потока невероятных совпадений, следующих одно за другим, есть лишь одно оправдание: они рождены специально, чтобы преследовать героя. И его финальное пробуждение только еще больше затуманивает разум зрителя. Так Ланг использует онейрическую конструкцию и атмосферу, чтобы подсказать и внушить зрителю мысль о том, что реальность по сути своей — кошмар. Этот финальный поворот, создающий лишь видимость хэппи-энда, предвосхищает другой — трагический и гнетущий на метафизическом уровне ― финал фильма Вне обоснованных сомнений, Beyond a Reasonable Doubt*.

N.В. Именно Ланг потребовал, чтобы Наннэлли Джонсон изменил финал своего сценария (повторяющего трагический финал романа) и заменил его пробуждением. Захватывающий секрет того плана, когда Робинсон принимает яд в своем кресле и просыпается в клубе, был раскрыт в письме Наннелли Джонсона (текст которого приводится в книге Лотты Айснер «Фриц Ланг» [Lotte Eisner, Fritz Lang, Éditions de l'Étoile — Cinémathèque Française, 1984]): «Фильм дал возможность Фрицу снять один из своих наиболее изобретательных планов — несомненно, самый изобретательный из всех, что мне доводилось видеть… Этот план, требовавший полной смены костюма и декораций, был снят без единой склейки. Он был выполнен настолько великолепно, что мне пришлось просить объяснений. На Робинсона надели накладной костюм, и за те несколько секунд, что длился крупный план, ассистент прополз под камерой и сорвал с него лишние одежды, оставив его в том, во что он был одет в момент погружения в сон. В эти же секунды группа успела поменять декорации комнаты, в которой он принял яд, на декорации клуба».

1923 — США (75 мин)

· Произв. UA (Чарлз Чаплин)

· Реж. ЧАРЛЗ ЧАПЛИН

· Сцен. Чарлз Чаплин

· Опер. Ролли Тотеро, Джек Уилсон

· В ролях Эдна Пёрвайэнс (Мари Сен-Клер), Адольф Манжу (Пьер Ревель), Карл Миллер (Жан Милле), Лидия Кнотт (мать Жана), Чарлз Френч (отец Жана), Клэренс Гелдерт (отец Мари), Бетти Моррисси (Фифи), Малвина Поло (Полетт), Генри Бергман (метрдотель), Чарлз Чаплин (носильщик на вокзале).

Деревенька во Франции. Жан Милле готовится уехать во Францию со своей невестой Мари Сен-Клер, которую он похитил, поскольку ее родители противятся свадьбе, но в тот же вечер умирает его отец. Мари ждет Жана на вокзале, пока он идет за вещами, еще не зная о том, какое несчастье его постигло. Беспокоясь, почему он так долго не возвращается, Мари звонит ему по телефону и узнает, что он вынужден отложить отъезд: тут же она решает, что ему не хватило храбрости и вешает трубку, не дождавшись объяснений.

Год спустя Мари становится видной фигурой в парижском полусвете: она — любовница Пьера Ревеля, богатого финансиста, циника и бонвивана. Он готовится жениться по расчету на состоятельной женщине, но при этом вовсе не собирается прекращать отношения с Мари. Навещая друзей, Мари ошибается квартирой и оказывается нос к носу с Жаном Милле, который живет в Париже с матерью. Она заказывает ему свой портрет. На последнем сеансе он говорит Мари, что любит ее по-прежнему и хочет на ней жениться. Мари приходится выбирать между любовью в бедности и положением содержанки в роскоши. Она решает расстаться с Пьером, но тот не принимает ее всерьез. Чтобы доказать, что она говорит правду, Мари выбрасывает в окно подаренное Пьером колье. Затем, увидев, что колье подобрал бездомный бродяга, она бегом несется на улицу, чтобы отнять его. Пьер хохочет, как сумасшедший. Мари идет к Жану и слышит от него, что он отнюдь не намерен на ней жениться. На самом деле Жана изводит мать, которая считает, что Мари его недостойна. Мари тут же уходит. В отчаянии Жан долго бродит под ее окнами. Пока она сидит с Пьером в ресторане на Монмартре, он передает ей записку с просьбой о последней встрече. Он подходит к их столику, дерется с Пьером, а затем в соседней комнате пускает себе пулю в лоб. Мать Жана хочет отомстить Мари за смерть сына, но отказывается от мести, когда видит, как глубоко Мари переживает эту потерю. Обе женщины уезжают в деревню, чтобы посвятить жизнь воспитанию детей-сирот. Однажды машина Пьера Ревеля на полном ходу проезжает мимо колымаги, в которой сидит Мари с ребенком.

♦ 2-й полнометражный фильм Чаплина после Малыша, The Kid*. Также это 1-й фильм, в котором он не играет главную роль: повторить подобный эксперимент он решится только в неудачной Графине из Гонконга, A Countess from Hong Kong, 1967. Тут Чаплин находится на пике формы, и эта картина, на первый взгляд маргинальная в его карьере, многое говорит о нем самом и о его взгляде на мир. Впечатление такое, будто все, что в его прежних фильмах служило обрамлением, социальным фоном, внезапно выходит на 1-й план, и одновременно с этим из картины исчезают персонаж Чарли, мелодраматическая интонация и пылкий, остроумный бурлеск. Чаплин предстает всего лишь живописателем нравов, но зато каким: ироничным и жестоким, холодным и реалистичным — он не испытывает ни снисходительности, ни сочувствия к 3 главным персонажам, которых он наделил удивительной сложностью характеров и столь же удивительной аморальностью. В сюжете они получают по заслугам, и их судьба в безжалостном, но, в конечном счете, «справедливом» мире во всех отношениях достойна их характера. Таков суровый урок этого фильма, снятого без сценария, при полной свободе вдохновения и головокружительной виртуозности автора. Парижанка была десятилетиями недоступна для зрителя, однако сегодня по-настоящему поражают ее современность, сухая выразительность, трезвая игра актеров, точность повествования, острая, многозначительно лаконичная раскадровка. В картине царит абсолютный классицизм. Никаких прикрас, никаких пустот. Манжу и прочие актеры играют с такой силой и такими скупыми средствами, какие были невиданным явлением в начале 20-х гг., поэтому на самых проницательных зрителей фильм произвел эффект разорвавшейся бомбы. Можно даже почти сожалеть о том, что Чаплин так редко отказывался от привычных атрибутов своего экранного персонажа и работал только в режиссерском кресле. Но фильм не имел успеха у публики, и Чаплин вновь надел маску своего героя и отправил его прямиком на скалы Аляски.