1949 — Франция (93 мин)

· Произв. Hoche Productions

· Реж. ЖАН БУАЙЕ

· Сцен. Франц Танзлер, Жан Буайе, Серж Вебер

· Опер. Шарль Сюэн

· Муз. Поль Мисраки

· В ролях Филипп Лемер (Жак), Франсуаз Арнуль (Мишлин), Мариз Мартен (мамаша Террин), Анри Женес (Жюльен), Кристиан Дювалей (Поль), Паскуали (Гробуа), Макс Эллуа (Онорен), Мартин Кароль, «Сестры Питер», Джордж Рафт, Анри Сальвадор, господин Шампань, Рей Вентура и его оркестр.

3 неудачника, не добившиеся успеха на французском радио, — уволенный судебный пристав Жюльен; певец Жак, мечтавший вырваться из хора, но в итоге лишившийся работы вообще; и композитор Поль, так и не сумевший пристроить свою оперетту, — по предложению Жюльена уезжают из столицы в деревню. Они живут у пожилой крестьянки мамаши Террин, которая прятала Жюльена во время войны, когда тот партизанил. По радиопередатчику времен войны 3 друга выпускают подпольную передачу в несколько минут. Для начала они нанимают местного жандарма, который помогает им во время эфира, а потом — саму мамашу Террин, которой поручают отдельную рубрику «Честный разговор». Ошеломляющий успех. В конце одной передачи друзья плохо отзываются о кожухе марки «Лотус», который производит Гробуа, отец возлюбленной Жака Мишлин. Эта антиреклама приводит Гробуа в бешенство, однако вскоре он, к своему изумлению, замечает, что продажи только выросли. Мишлин приходит к друзьям в подполье и уговаривает их хорошо отозваться о кожухе. Ее папа снова в ярости: он опасается, что новое (хвалебное) выступление снова вызовет обратный эффект. Оркестр Рея Вентуры приходит на подмогу маленькой радиостанции; в это же время с неба спускаются на парашютах «Сестры Питер» и Анри Сальвадор. Друзей-подпольщиков навещают другие знаменитости: Мартин Кароль, Джордж Рафт и др. Полиция разыскивает артистов, и те колесят по всей Франции, выдавая себя то за команду регбистов, то за похоронный кортеж, то за цыган. Затем они возвращаются в Париж на барже. Мишлин, которую забрал домой отец, стала дикторшей на французском радио. Она встречает друзей и сообщает им, что все они приняты на работу и официально допущены в эфир.

♦ Французские комедийные фильмы, снятые в 1-е послевоенные годы, часто отличаются вымученным оптимизмом, наигранной веселостью, неудачными потугами возродить блеск и остроумие 30-х гг., не принимая во внимание глубинные изменения в зрительском сознании. Эти фильмы также страдают от участия актеров, чей былой шарм поблек за годы бездействия или житейских невзгод. Жан Буайе принадлежит к «старой гвардии», но счастливо избегает всех ловушек: он собирает труппу, состоящую в основном из дебютантов, находит новую идею (зарождение частных радиостанций, еще не получивших такого наименования) и заставляет весь этот мирок вертеться на бешеной скорости, под приятную и динамичную музыку. Он также понимает, что комедия не должна притворяться, будто войны не было. Наоборот, в войне можно черпать материал для ситуаций, которые в неожиданном (легко-комедийном) контексте вызовут у зрителя симпатии и даже ностальгию. Мы поедем в Париж пользовался огромным успехом в прокате и в наши дни ничуть не устарел. Его игривый тон и в наши дни смотрится свежо, поскольку по-своему (то есть непринужденно и с безумной фантазией) демонстрирует жажду перемен, свойственную молодости и понятную каждому. Ту же жажду перемен, только другими средствами пытался уловить Беккер в знаменитом Свидании в июле, Rendez-vous de juillet*.

1941 — Франция (85 мин)

· Произв. Pathé Cinéma

· Реж. ЛУИ ДАКЕН

· Сцен. Гастон Модо, Морис Илеро, Марсель Эме

· Опер. Жан Башле

· Муз. Мариюс-Франсуа Гайар

· В ролях Луиза Карлетти (Мариетта), Жильбер Жиль (преподаватель), Жанна Перес (мать Жанно), Андре Брюно (комиссар), Мадлен Жоффруа (мать Фернана), Пьер Ларкей (отец Фино), Луи Сенье (директор школы), Реймон Бюссьер (Гастон), Марсель Перес (рабочий).

2 банды мальчишек забывают былую вражду и заключают союз между собой, чтобы собрать деньги на починку разбитого окна. Мальчишки занимаются самыми разнообразными мелкими делами, пока некий малолетний негодяй не похищает их копилку. Сначала в краже обвиняют мальчика, которому доверили охранять деньги, но затем настоящего виновного находят и передают правосудию.

♦ Режиссерский дебют Луи Дакена состоялся в разгар оккупации и привлек к себе много внимания. Изобретательность мальчишек, их неизменная жизненная сила и непосредственность передаются интонации и ритму фильма. В итоге получается очень живая, не слащавая картина, в которой нет и следа надуманности и фальши, характерных для многих французских фильмов того периода. Тем не менее обстановка, в которой происходит действие, — отчасти по причине скверных декораций — обозначена довольно плохо и остается банальной. Этот недостаток больше ни разу не повторится в творчестве Луи Дакена. Историки кино, вне всякого сомнения, переоценили этот дебют — в ущерб некоторым более поздним картинам Дакена, по-своему сильным и оригинальным.

1952 — Франция (115 мин)

· Произв. UGC

· Реж. АНДРЕ КАЙАТТ

. Сцен. Шарль Спак, Андре Кайатт

· Опер. Жан Бургуэн

· В ролях Мулуджи (Рене Ле Ген), Реймон Пеллегрен (Жино), Антуан Бальпетре (Дютуа), Жюльен Вердье (Боше), Клод Лэйдю (Филипп Арно), Жаклин Пьеррё (Ивонн Ле Ген), Жорж Пужули (Мишель Ле Ген), Луи Сенье (аббат Руссар), Жан-Пьер Гренье (доктор Детуш), Андре Рейба (отец Симон), Ивонн де Брэ (старьевщица), Анри Вильбер (Арно-отец), Поль Франкёр (Леон), Лин Норо (мадам Арно), Анук Фержак (Аньес), Марсель Перес (Маленгре), Жюльетт Фабер (мадам Сотье), Александр Риньо (жандарм), Сильви (Летиция).

Париж времен Оккупации. Рене Ле Ген, молодой человек, живущий в бедности в оккупированной зоне с матерью-алкоголичкой и сестрой-проституткой, попадает к подпольщикам, и те поручают ему жестокие и опасные задания. Во Францию вновь возвращается мир, но Ле Ген, по-прежнему бедный и безграмотный, продолжает в каком-то мрачном беспамятстве промышлять махинациями и преступлениями. Он убивает в публичных банях полицейского, пришедшего его арестовать, и приговаривается к смертной казни на гильотине. В отделении смертников тюрьмы Сантэ он знакомится с товарищами по заключению: корсиканцем, сидящим за вендетту; врачом, осужденным за убийство жены и отрицающим свою вину; детоубийцей. Начинающий адвокат добивается помилования для Рене, перед этим приютив у себя его младшего брата, который чуть было не пошел по тому же скользкому пути.

♦ 2-я часть цикла, который сами Кайатт и Спак называли трилогией о правосудии (после Правосудие свершилось, Justice est faite* и до Черной папки, Le dossier noir, 1955). «Идейный» фильм в самом прямом смысле слова, Все мы ― убийцы обличает институт смертной казни, черпая силу в убежденности автора и в довольно впечатляющей натуралистичной атмосфере. Систематическое осуждение картины в качестве идейного фильма часто затмевало в глазах зрителей тех лет ее вполне реальные достоинства: искренний и даже какой-то утробный пессимизм, который идет вразрез с добрыми реформаторскими намерениями автора, но придает его образам немало выразительности; драматургия, опирающаяся на кипучее изобилие персонажей и — качество, неотъемлемо связанное с предыдущим, — на разнообразную и талантливую актерскую игру, типичную для той эпохи (которая уже приближалась к концу), когда в распоряжении французского кино еще оставался огромный арсенал блестящих и оригинальных актеров 2-го плана. Помимо традиционных доводов против смертной казни, излагаемых (порою довольно искусственно) в диалогах, Кайатт выводит на 1-й план самый убедительный довод: достоверную и душераздирающую картину тюремной жизни. Ожидание приговоренными смерти и, в более общем смысле, условия заключения осужденных преподносятся автором как нечто отвратительное и невыносимое. Упомянем некоторые сцены, ставшие знаменитыми: надзиратели босиком, неслышно крадутся по коридорам в утро казни. После каждой казни заключенные из других отделений проводят церемонию — задувают свечу перед портретом казненного и произносят ритуальные слова: «Такой-то встретил красивую смерть». Тем самым Кайатт иллюстрирует (на сей раз — как рассказчик, а не только адвокат-правозащитник) несостоятельность смертной казни как примерного наказания: в глазах некоторых заключенных она автоматически превращает каждого казненного в героя. Помимо всего прочего, Кайатт очень внимательно относится к воссозданию духа времени. Он прекрасно понимает и чувствует кризис моральных ценностей в период оккупации и 1-е послевоенные годы; вероятно, это лишает универсальности обличительный посыл, зато придает особую напряженность сюжету.