— Верно, — вздохнула Лида. — Когда ехать надо?

— В ближайшие дни, — криво усмехнулся Ларев. — Уведомим своевременно, не переживай. Главное, поговори с папочкой и постарайся его убедить в том, что ты сама ехать согласилась, безо всякого давления и принуждения.

— А какое это имеет значение? — спросила Еремина.

— Чисто психологическое, — ответил Ларев, выскребывая остатки мороженого из вазочки. — Просто мне не хочется с Олегом ссориться. Я его очень ценю и уважаю, многим ему обязан по гроб жизни. Был случай, когда он мне, попросту говоря, жизнь спас. Но, с другой стороны, мужик он сложный, во многом себе на уме. И если ему в голову какая-нибудь ерунда втемяшится — не приведи господь. Если уж совсем откровенно, побаиваюсь я его, Лидуся. Например, если с тобой в этой московской поездке что-нибудь стрясется, то лично мне он этого не простит. Хотя ты, наверно, догадываешься, что я не самый верхний и, даже если б очень хотел, отменить поездку не могу. Кого послать, конечно, мое дело, но только этим мой выбор и ограничивается. — И когда я должна с ним побеседовать?

— Сегодня вечером в моем кабинете, на третьем этаже. Вы с папочкой будете дискуссию вести, а я слушать и определять, кому ехать, а кому оставаться…

ПРОВЕРКА?

Вечером того же дня, часов около восьми, Ларев вызвал отца и дочь в свой кабинет. Сам уселся за начальственный стол, а Механика и Лиду усадил на стулья напротив друг друга.

— Значит, так, — пробасил Владимир Васильевич, — я пригласил вас, чтобы определиться с тем, кто поедет в Москву, Есть две кандидатуры. Как я понял, и у папы, и у дочки есть свои аргументы в пользу того или иного решения?

— Вова, — произнес Механик очень суровым тоном, — кончай ломать комедию и изображать из себя арбитражный суд. Ты уже определил, что поедет Лидусик, заполоскал девчонке мозги, а теперь пытаешься показать, будто, и сейчас еще в чем-то сомневаешься. Я лично в этой комедии не участник. Конечно, запретить тебе посылать ее в столицу я не могу — мордой не вышел. Но если с ней, упаси бог, что-нибудь — ответишь по полной форме.

— Папа, — разумным голосом взрослой дамы вымолвила Лида. — Владимир Васильевич мне четко сказал, что я могу отказаться, и тогда поедешь ты. Могу сразу сказать, что мне ехать очень неохота. Я зимой чудом из всего этого болота выскочила, и нырять по новой очень противно. Если б я знала, что ты имеешь больше шансов — с радостью бы уступила тебе это путешествие. Но ведь ты даже ни разу не был там, где я четыре раза побывала. Ты тамошних людей в глаза не видел, понимаешь? Опять же у тебя в Москве, как я догадываюсь, полно знакомых, притом не самых лучших. А меня там никто не знает и даже не догадывается, что я твоя дочка. В России, может быть, Лену Павленко ищут, но отнюдь не Лиду Еремину. Фоторобот на Лену сделали такой, что по нему можно каждую вторую чеченку хватать, а мимо Меня пройти и не заметить. При том, кстати, что конкретно перед МУРом я чиста, как Белоснежка. Я в столице ни одного дома не Порвала, никого не застрелила и даже не отметелила как следует. Неужели до тебя вся эта логика не доходит, а?

— До меня доходит, — проворчал Механик, — что гражданин Ларев с тобой солидную партполитработу провел. Но ты все же учти, что я не для того тебя через столько лет нашел, чтоб тут же обратно отдать.

— Между прочим, папочка, — заметила Лида, — я тебя не видела ровно столько же, сколько и ты меня. При том, кстати, что ты себе какую-никакую семью собрал, а у меня все эти годы ни одного родного человека так и не появилось. Ты что, полагаешь, что мне будет легче перетерпеть твою гибель, чем тебе — мою?!

Фиг ты угадал, гражданин начальник! У тебя так, в случае чего, Юлька останется — и жена, и дочка в одном флаконе. А мне, между прочим, ни она, ни Райка папу не заменят!

Вот эта речуга, которая явно не могла была быть домашней заготовкой от Ларева, на Еремина произвела нужное впечатление. Конечно, Лидуська без него выросла и, что называется, «возмужала», насколько такое слово применимо к женскому полу. Просто-напросто Олегу Федоровичу при упоминании имени старшей дочери все время показывалась давно уже не существующая лупоглазая девчушка лет восьми. И потом личико этой малышки все время просвечивало через реальный образ вполне взрослой молодушки, умной, сильной и отнюдь не беззащитной.

В общем, Механик понял все-таки, что в Москву отправится не девочка-малолетка восьми годов, а кое-что повидавшая в этой жизни дама. И что шансов погореть у нее будет намного меньше, чем у него. А раз так, то и шансов вновь потерять друг друга у отца и дочки будет существенно меньше. И хотя какие-то противоречивые мысли еще будоражили Еремину голову, а в сердце бродили разные буйные эмоции, разум Механика в общем и в целом согласился с тем, что лучше его Лидуськи никто не справится с этим ответственным поручением.

***

Итак, Лида отправилась в Москву. Правда, немного кружным путем. Должно быть, чтоб сбить со следа супостатскую агентуру.

В одну прекрасную ночь Ларев разбудил Еремину часа в два, когда в тропиках темным-темно, и вместе с двумя головорезами отвез на джипе к вертолетному кругу. Оттуда Лиду и сопровождающих ее жлобов перебросили на большой танкер, плававший под панамским флагом, но с российской командой на борту.

На танкере Лида пропутешествовала трое суток, пока ее вновь не посадили в вертолет и привезли, как ни странно, в столицу того самого африканского государства, куда Лида, сама того не желая, прилетела прошлой зимой на «Ил-76».

На сей раз, однако, ей достался вполне законный билет аж до самого Парижа на «А-300» компании «Эр Франс». Именно при выгрузке из этого самолета ее покинул первый сопровождающий, вручив сумочку с лейблом «Живанши», но, скорее всего, поддельную. Поцеловав Лиду на прощанье, молодой человек произнес всего одно слово: «Аквафреш», из чего следовало, что Лидин груз содержится в этом тюбике.

Конечно, поглядеть Эйфелеву башню и все прочие достопримечательности французской столицы Лида не успела, потому что ее тут же пересадили в российский самолет. После этого тихо испарился и последний сопровождающий.

Возможно, как предполагала курьерша, был и еще какой-то, негласный, который должен был контролировать уже не безопасность Ереминой, а, так сказать, ее искренность. Ведь Ларев вполне мог предполагать, что девушка как минимум захочет поинтересоваться тем, что она перевозит, а как максимум — вообще сдать «это» ментам или эфэсбэшникам.

То, что вся эта эпопея может быть всего лишь проверкой на вшивость, Лида вполне допускала. Более того, она почти не сомневалась в том, что Ларев затеял все это ради того, чтоб убедиться в лояльности госпожи Ереминой. И возможно, весь этот «конфликт».по поводу того, кому лететь в Москву, был специально разыгран Ларем и Механиком ради той же цели. В конц

Но, как ни старалась Лида, вычислить своего «контролера» среди пассажиров рейса Париж-Москва, она не смогла. И когда вылезла в Шереметьево-2, тоже не сумела определить, кто же за чей стеклит.

В принципе она могла бы сесть в такси, которые в аэропорту тучами сшивались, и минут за пятнадцать доехать до Фроськиной дачи. Ну максимум за полчаса. Однако на инструктаже ей было ведено ни в коем случае такси не брать, а садиться в автобус и ехать до аэровокзала на Ленинградском проспекте. Это очень хорошо укладывалось в «проверочную» версию. Такси отследить труднее, опять же разглядеть, что госпожа Еремина будет делать в легковухе — почти невозможно. А в автобусе, если там будет «контролер» или даже два, никакие отступления от инструкций незамеченными не останутся.

Лиде казалось, что уж в автобусе-то она наверняка вычислит своего «сопровождающего», и хотя две или три кандидатуры на эту роль взяла на заметку, окончательно убедиться в этом не смогла.

От аэровокзала она, согласно инструкциям, должна была пешком дойти до метро «Аэропорт», а затем, пройдя чуть дальше, остановиться у памятника Тельману («дядька в фуражке с поднятым кулаком», как характеризовал эту статую Ларев).