Когда Тарана разбудили, оказалось, что вооруженные «туристы» прилетели в местечко Редонду-Гонсалвиш, где располагался штаб 2-й армии алмейдовцев.

Строго говоря, это только называлось «армией», ибо общая численность группировки не доходила до трех тысяч солдат. Наверно, можно было назвать еие заведение бригадой, дивизией, на худой конец корпусом. Но поскольку командовал тут не кто иной, как генерал Жоау Алмейда, «молодшой братан» генерала Роберту Алмейды — тот был не только командармом 1-й армии, но еще и президентом-главкомом, — то, само собой, решили не скромничать. Могли бы и округом назвать, и фронтом — своя рука владыка.

Редонду-Гонсалвиш располагался на одном из пологих холмов, в долине той самой речки, над которой уже пролетели, только гораздо выше по течению.

Городишко разросся вокруг старого португальского форта, точнее, редута или реданта («редонду»), который построили не то в XVII, не то в XVIII веке для защиты коммуникационной линии, ведущей от столицы на северо-восток. Таких фортов на этой линии было около десятка. По этой .самой коммуникационной линии в древние времена гоняли рабов в колодках, волокли возы со слоновой костью и хрен знает еще с каким колониальным барахлом. Потом, уже во времена Салазара, наверное, соорудили более-менее приличное шоссе с мостами и туннелями. Вокруг этой дороги колонисты налепили всяких фазенд (тут они именно так и назывались) с плантациями и гоняли по ней трейлеры с сельхозпродукцией в столицу, где ее и реализовывали, а потом отправляли потребителям. Само собой, затраты были минимальные, поскольку местный селъхозпролетариат вкалывал за кормежку. Чуток подальше от дороги, в джунглях, жила публика, которая цивилизации не знала, знать не хотела, предпочитала охоту и собирательство, мотыжное земледелие, натуральное хозяйство и патриархально-родовой строй, стараясь не влезать во всякие рыночные отношения, при которых их регулярно объегоривали. Поскольку цивилизация все одно наступала, этот народ борзел и хватался за оружие.

Некоторые, после соответствующей порки бараматолой — фигулиной вроде нашей хлопалки для выбивания ковров, — приходили в чувство; а у других все это, наоборот, поднимало революционный дух. Само собой, что тут, вдалеке от крупных сил колониальной армии, начали зарождаться партизанские отряды.

Когда в метрополии отдал концы Салазар, а потом началась «революция гвоздик», португальцы послали на хрен всю эту дрюшлую колонию и помахали ей ручкой. Народ, конечно, ликовал, плясал под тамтамы и пел всем своим вождям «ойе-ойе». Некоторое время сюда исправно поступал советский хлеб, нефтепродукты и техника, а революционное правительство пело «ойе-ойе» дедушке Брежневу. Потом дедушки не стало, нефтепродукты пошли туда, где за них платят, технику перестали производить, а хлеб решили кушать сами. Правда, импортный. Вот тут и началось… Каждый племенной вождь захотел стать президентом, каждый генерал — главкомом, а жрать было все равно нечего, потому что гумпомощь приходила на единственный крупный аэродром и в единственный порт — в столицу. Кто ее Держал — тот был сыт, пьян и нос в табаке. Алмейда-старший, как и его конкуренты, это хорошо понимал.

Но северо-восток был зоной обитания родного племени братьев-генералов, в котором они, естественно, числились вождям. Именно поэтому, пока старший отражал натиск на столицу, младший сторожил родные вотчины, хотя на них особо никто не покушался.

Дорожку на северо-восток перерезали сразу в двух местах азеведовцы и карвальевцы. А столица вообще оказалась в полуокружении. Казалось бы, старшому Алмейде надо было приказать братишке всеми силами давануть в юго-западном направлении, освободить дорогу и, соединившись с 1-й армией, дружно накостылять Азеведе, который уже стоял на южных окраинах столицы. Однако все понимали, что родной колхоз братаны ни за что не оставят и, ежели что, так это 1-я армия, бросив столицу, драпанет на северо-восток, чтобы потом, зализав раны и накопив сил, вновь включиться в драку за столицу, благо остальные три «президента» уже ослабят друг друга в общем мордобитии. Так уже один раз было.

Всю эту историко-политическую справку для совсем малограмотной публики — типа Тарана или Лузы! — дал очень умный парнишка, на вид немногим старше Юрки, которого Болт уважительно обзывал Никитой Сергеичем. Атлетом Никита явно не был, и Таран тихо поинтересовался у Гребешка: на фига такого взяли? Гребешок сказал, что этот пацан не только знает очень много про здешние места, но вообще-то полгода отвоевал в Чечне, на первой кампании, брал Грозный и вообще вояка хоть куда.

Вертолетная площадка, куда Федя Лапа всех благополучно доставил, находилась на территории бывшего форта, прямо во внутреннем дворике штаба.

Здание штаба, должно быть, в древности представляло собой крепостной редьюит — центральное укрепление — замкнутое квадратное здание с въездной аркой, перекрытой коваными воротами, и стрельчатыми окнами-амбразурами на обоих этажах и выносными башенками с бойницами на всех четырех углах. Похоже, что там же была и тюрьма, куда сажали особо злостных борцов с колониализмом. А сам форт был тоже квадратной формы, с четырьмя небольшими бастионами на углах, с пушечными казематами в пятиметровой стене, выложенной из больших блоков дикого камня. Две бронзовые, почернелые от времени пушки, которые некогда грозж торчали из амбразур казематов, и сейчас стояли у входа в штаб на каменных лафетах. Еще на территории форта имелась облупленная католическая церковь, тоже, поди-ка, XVIII века, не сколько приземистых зданий — то ли бараков для солдат, то ли складов для амуниции, нечто под флагом Красного Креста — госпиталь или санчасть, что-то вроде пищеблока под навесом из пальмовых листьев, бетонные гаражи или боксы для техники.

О войне мало что напоминало. Разве что старые «зэсэушки», развернутые на площадках бастионов и обложенные для верности мешками с песком, а сверху прикрытые маскировочными сетями. Около них иногда появлялись часовые, должно быть, солнце, двигаясь по небу, заставляло их менять позиции — в теньке спать приятнее. БРДМ, стоявшая у штаба с расчехленным пулеметом, тоже пристроилась в тени, чтоб не греть броню. Если там и был экипаж, то скорее всего он пребывал в дремоте.

Бойцов встречал седой дед с подполковничьими звездами — начальник штаба 2-й армии тененте-коронел Барбозу с парой солдат. Последние, после того как прибывшие вылезли сами и выгрузили свое имущество, вытянули из вертолета еще несколько мешков и ящиков, которые летели в довесок.

Васку Луищ, Барбозу и Болт перекинулись несколькими словами, после чего Болт скомандовал: «В колонну по одному, за мной, бегом — марш!», и все дружненько пробежались по двору, нырнув в какую-то малоприметную дверь вдалеке от парадного входа.

Там оказалось что-то вроде пустой казармы, где стояло два десятка коек советского образца, без белья, но с тюфяками и подушками. Помещение было прохладное, без окон, но с вентиляцией. Сырости и плесени не чуялось, комары не пищали.

— Так, — объявил Болт. — Пока посидите здесь. Снаряжение неснимать, оружие держать при себе. Можно поваляться, но лучше не засыпая. Агафон — дежурный по взводу, Луза — дневальный. Туалет и умывальник — вон там. Воду из умывальника не пить! Амебная дизентерия — как минимум. На толчок задницей не садиться — сифон почти наверняка. Сухпаи не жрать! Вскроете — испортятся на жаре в момент. А они на двое суток, между прочим. Там пригодятся. На деле.

Насчет того, чтоб отсюда не гулять, предупреждать не буду. Небось видели, как здесь орлы службу несут? Сюда полк можно ввести — они не увидят. Не расслабляйтесь, нам не с такими, как они, воевать, а кое с кем покруче. Все, пошли, Вася!

Они с Луишем и Барбозу удалились, Агафон с Лузой принялись службу править, а остальные прилегли на коечки. Почти сразу же после ухода начальства со двора долетел гул взлетевшего вертолета.

— Да-а, — вздохнул Богдан. — Улетел зема! У Тарана, как, наверно, и у всех прочих, возникло одно, и довольно паршивое, чувство; Чувство черной зависти к Лапе, который, ежели его не собьют, благополучно дотарахтит до столичной авиабазы, насобирает гнилых бананов с ананасами, заправит все это в перегонный куб и будет на досуге гнать мацапуру, разливая ее в бутылки, присланные братьями-славянами из-за линии фронта. А после отправит ее с каким-нибудь контрабандистом. Или даже сам свезет куда-нибудь на нейтральную территорию… Кроме того, этот самый Лапа может в один прекрасный день, когда, допустим, алмейдовцы начнут драпать из столицы или когда ему попросту здешняя служба надоест, заправить свою керосинку до отказа и, отмахав пару часов лопастями, перелететь в тот самый приличный аэропорт мирной соседней страны. А там потребовать хохляцкого консула или, если такового нет, то российского.