- Мелисандра... Мелисандра, любовь моя... Неужели это ты? - затрепетал царь.

Светлая женская фигура приблизилась, подняла руки и сняла с головы светящийся покров.

- Да, Вильмор, это я.

Она улыбалась, юная, прекрасная, а Вильмор заплакал.

- Прости меня, любимая, прости... Я предал тебя. Прости, Мелисандра...

- Молчи, глупый. Ты давным-давно прощен. Да и в чем была твоя вина? - светящаяся рука коснулась волос царя, - Бедный ты мой...

- Мелисандра... - слезы радости текли из глаз Вильмора, не переставая.

- Я пришла за тобой. Срок твоих мучений закончился. Если хочешь...

- Да. Да. Да. Да. Да. Хочу. Хочу.

- Тогда дай мне руку.

Он не знал, как дать руку, он ведь неподвижен, как колода, но ему ничего и не пришлось делать. Сама собой отделилась от его недвижимого тела светящаяся рука. Его рука. И потянулась к Мелисандре. А вслед за рукой встал и он сам, встал и сделал несколько шагов, не сразу поняв, как это произошло. Он может двигаться, он живой, он снова молодой?! Вильмор обернулся, взгляд его упал на кровать, там лежал тот, кем он был раньше. Старый, измученный, неживой. Мумия.

- Пойдем? - спросила юная Мелисандра, светясь улыбкой.

- Пойдем, - ответил ей юный, светящийся как и она, Вильмор.

Сафор стоял в стороне. Уже второй раз он наблюдал это, как уходят в иной мир души. В лучший мир. И да будут они счастливы в том, лучшем мире. Эти двое подошли к нему попрощаться перед тем, как раствориться в сиянии, а уходя Мелисандра вдруг сказала:

- А знаешь, кто пришел к тебе?

- Кто? - опешил Сафор.

Она тихонько засмеялась и исчезла в лучах, утянув за собой Вильмора, а из темноты вместо них стали проявляться другие светящиеся фигуры. Мужчина, женщина и маленький ребенок.

- Сафор, - позвал мужчина, протянув ему сияющую руку.

- Да...Д-д-а-алион...???

Мужчина с женщиной переглянулись и негромко засмеялись, а маленький мальчик, смешно перебирая толстенькими светящимися ножками, подбежал к темному и обнял его за ноги:

- Дадя Сафор, здравствуй!

Сафор был потрясен до глубины души. Он опустился на колени, благоговейно прикоснулся к ребенку и проговорил:

- Далион, Талия... Господи... Как я счастлив вас видеть...

- А меня, дядя Сафор? - спросил малыш.

- А тебя больше всех, - ответил темный, не в силах сдержать слез, - Как тебя зовут, малыш?

- Кейран.

- Кейран... - прошептал, темный.

- Почему ты плачешь, дядя Сафор? - спросил малыш.

- Потому что я виноват перед вами. Если бы я был рядом...

- Сафор, перестань корить себя, - сказала женщина, подойдя к нему вплотную, - Видишь, у нас все хорошо.

И улыбнулась темному духу.

- Талия... Далион... Но как вы...

Далион подошел, встал рядом со своей женой, обняв ее.

- Это подарок. Он сказал, что воспоминания твои были слишком горьки, и просил, чтобы разрешили подарить тебе новые.

Новые воспоминания... Да, помнить об этой встрече он будет всю свою жизнь.

- Сафор, нам пора, - слова Талии напомнили духу, что время их ограничено.

- Мы еще встретимся?

- Все может быть, - ответил Далион, протянув ему руку на прощание, - Все может статься.

И они растворились в лучах света. Сафор, долго не мог двинуться, все стоял и смотрел в пространство. Да, подарок был... Темный глубоко вздохнул полной грудью. Подарок был...

***

Для него будет сделан еще один подарок. На этот раз уже по просьбе Вильмора, котрому он помог обрести свободу. Только темный об этом пока не должен был знать.

***

Царице не спалось. Видимо недобрые дела не приносят полноценного удовлетворения. Почему-то. Она решила навестить Вильмора, поговорить. Странное дело, полуметрвый муж был единственным, с кем она могла поделиться.

Войдя в комнату, где по ее мнению должны были денно и нощно неусыпно бдить у постели царя сиделки и стража, она обнаружила сонное царство. Государыня взбесилась от злости, поняв, что, скорее всего, они так и раньше всегда дрыхли по ночам, вместо того, что хранить покой больного. Но шуметь она не стала, еще успеет, сначала больной.

А больной... Онхельма хотела подпитать его своей силой, как она делала обычно, посмотрела и поняла, что Вильмор мертв.

Мертв.

Она испытала чувство потери и страшную досаду. За это ответят все. Все.

Стул, брошенный ею, с грохотом полетел в дверь, сонное царство мгновенно проснулось и заметалось в ужасе. Раздался топот ног прислуги, бегущей на шум.

Царица обратилась к начальнику стражи, примчавшемуся вместе с остальными:

- Конрад, не предупреждала ли я тебя о том, что на государя готовится покушение?

Начальник стражи затрясся, быстро взглянув на постель, где лежало тело государя Вильмора.

- Не я ли просила удвоить бдительность?

Несчастному Конраду ответить было нечего, у него от ужасного предположения отнялся язык.

- И что я вижу? Захожу ночью, проверить состояние моего мужа, и что я вижу!? Государь мертв, а все спят! Все спят. А злоумышленники совершили свое черное дело.

Голос царицы был негромким, но звучал оглушительно. Оглушительно и жутко.

- Это измена.

Прибежал лекарь царский семьи, осмотрел государя и подтвердил смерть.

Государыня повторила:

- Государь мертв, и это измена!

Никто, даже царский лекарь, который был уверен, что смерть произошла от естественных причин, не посмел возразить. То мнение, что возможно, государь просто умер от болезни и старости, придворные держали при себе. Царица обвела взглядом тех, кто был ночью у постели царя, и вынесла приговор:

- Этих в застенок. Завтра повесить на дворцовой площади. Начальника стражи Конрада, допустившего измену, обезглавить.

Гробовая тишина стояла в комнате, когда забирали приговоренных. Все притихли, каждый трепетал за свою жизнь. Когда несчастных увели, государыня Онхельма отдала приказание вызвать бальзамировщиков и готовить государя к погребению. А после ушла к себе.

Что она почувствовала, узнав, что муж умер?

Что?

Что обрела свободу, или что лишилась близкого человека? Ей не хотелось об этом думать, было просто больно и тоскливо. Онхельма неожиданно для себя заплакала.

Даже у злой колдуньи обыкновенное женское сердце.

***

Но у злой колдуньи помимо женского сердца был замечательный советчик, живший в ее душе, он подсказал ей, что сидеть здесь и плакать - самое глупое, что она могла придумать. Плакать? Если можно пойти в застенок и получить удовольствие от пыток, которым она подвергнет этих недоумков?

Да, удовольствие было неплохим, но недолгим. Потому что пыток не выдержал никто, очень скоро все признались в измене и даже назвали истинных виновников, покушавшихся на жизнь царя, в надежде, что за это их помилуют. Клеветали на соседей, родственников, друзей. Умоляли!

Ха-ха... Какие глупцы!

Да, совсем не чета тем казненным мальчишкам, друзьям Алексиора. Из них не сломался ни один. Вот когда она насладилась от души. А эти? Эти... Язык не поворачивается придумать им достойное название. Онхельма бросила кнут и коротко приказала:

- Завтра в четыре часа дня всех казнить.

- Будет исполнено, государыня.

Кто бы сомневался, кто бы посмел ей перечить? Но когда Онхельма собралась уходить, к ней обратился старший смены:

- Государыня, Ваше Величество, там береговая стража взяла контрабандиста...

Он не успел закончить, царица резко спросила:

- Где?

- Ээээ... видите ли, они привезли его труп.

- Труп? - прекрасное лицо царицы скривилось.

- Да, труп. Он успел покончить с собой.

- Что ж. Пусть завтра с утра повесят его на самом видном месте рыночной площади, что все видели. И табличку на грудь, чтобы знали, любого, кто связан с контрабандистами, ждет то же самое. Это все?

- Да, государыня, Ваше Величество...

Царица ушла к себе.

Вот теперь она может уснуть. Спокойно уснуть и спать до полудня.

***

На следующий день камеристка Мила, совершавшая утренний туалет царицы, выглядела заплаканной. На вопрос с подтекстом, не умер ли у нее кто-нибудь из близких, камеристка, глядя в прищуренные глаза государыни, ответила, что у нее никто не умирал.