— Прекрасно, — прирожденный хищно оскалился. Посмотрел на Страда. — Тот, что справа — на тебе. Дамур, прикрывай мальчишку.

Страд попятился. Он был в отчаянии.

Твари очень сильны. Он видел, каких трудов даже Дроллу стоила победа над очередным чудовищем. А Страд в своем нынешнем состоянии…

Порождения Червоточины зарычали. И поперли на него и прирожденного.

С каждым днем Оннэрб тревожился все больше. Заканчивался уже второй месяц после событий на Станции Сдерживания, но последствия магической травмы мучили до сих пор. Боль мешала двигаться, говорить и даже дышать. Съеденное спустя несколько часов просилось наружу. Прирожденный исхудал и чувствовал, что теряет силы. Применять магию стало в разы сложнее.

Он поднял глаза, оглядел нескольких застывших неподалеку послушников — несчастных, одурманенных заклинаниями. Марионеток…

Да, марионеток, которые вот-вот начнут подозревать, что кукловод не совсем честен — и далеко не всесилен.

Ежедневно Оннэрб вливал в каждого члена общины порцию чародейства. Это и раньше, до эксперимента с Вимаром, было весьма непросто и болезненно. Теперь же ежедневная подпитка послушников превратилась в настоящее мучение, но Оннэрб не имел права показывать, что страдает.

Получалось ли? Маг не был уверен. Разумеется, никто из общины не осмеливался задавать вопросы — право первым начинать разговор имел только он, Оннэрб. Однако опальный чародей чувствовал, что послушники тревожатся. А где тревога, там и сомнения, от которых придется отгораживаться дополнительными заклинаниями, следовательно — причинять себе еще больше боли.

Пока Оннэрб внушил подопечным: он готовит нечто грандиозное, что требует немалых сил. Однако рано или поздно результаты своих трудов придется продемонстрировать.

«А трудов никаких и нет», — маг нахмурился: даже мысли усиливали тяжесть, уже почти два месяца не покидавшую голову.

Оннэрб с послушниками и другими жителями Баумары сидели в убежище уже третий час — узкая каменная кишка коридора, слабо освещенная стеклянницами, была полна народу. Кое-кто время от времени поднимал глаза к потолку, одними губами произносил молитвы. Притихшие дети не отрывались от родителей, самые маленькие спали. Разговоры — только вполголоса, очень редко и коротко. Взгляды, тоже редкие, могли сказать гораздо больше.

«Как всегда», — Оннэрб вздохнул, ребра тут же заныли. Вернулась донимавшая с утра тошнота.

Его послушников сторонились. Впрочем, ничего удивительно, ведь для большинства в Баумаре они были ненормальными, фанатиками, распространяющими ересь. Наверняка многие считали, что общине Оннэрба не место в убежище: как же, поклоняются Червоточине, считают ее даром небес и призывают не прятаться от бедствия. Призывать призывают, но сами прячутся. Противоречат себе…

Да, прячутся. Потому что так велит он, мастер Оннэрб. Послушники не раз спрашивали: зачем спускаться в убежище вслед за остальными, не понимающими, не видящими истины? И опальный маг отвечал всегда одно и то же — что время принять дар небес еще не пришло. Но оно обязательно наступит.

Позже.

Насколько позже — не знал сам чародей. Как не знал и то, для чего вообще собрал послушников и стал травить их тела и рассудок магией и речами, достойными безумца. Он действовал по наитию, повинуясь непонятному чутью.

«Так надо, — порой твердил он себе, тщетно пытаясь избавить память хоть от одного черного пятна. — Для чего-то. И наступит момент, когда я узнаю — для чего именно».

Осторожное прикосновение вывело Оннэрба из задумчивости. Он повернулся, опустил голову и увидел мальчишку лет шести. Худенького, бледного, курносого, с чумазыми щеками и ссадиной на переносице. Давно не стриженые кудрявые волосы отливали медью, серьезный взгляд светло-серых глаз не отрывался от мага. Одет мальчишка был в старенькую черную курточку с обтрепанными рукавами и широкие хлопковые штаны, заправленные в явно не по размеру ботинки.

— Дяденька, — нахмурившись, спросил он. — Почему у вас такие странные глаза?

Оннэрб удивился. Но не тому, что у мальчонки возник такой вопрос: глаза у опального мага и впрямь были странные — склеры залиты чернотой, на фоне которой отчетливо выделялись янтарные радужки прирожденного. Чародея удивило, что маленький житель Баумары набрался смелости подойти и спросить…

— Так уж вышло, — сипло пробормотал он, улыбаясь.

— Рувэн! — молодая изможденная женщина в грязной одежде вынырнула из толпы, схватила мальчишку за руку, наклонилась к нему. — Ты опять?.. Кто тебе разрешал отходить?

— У дяденьки странные глаза, — ответил Рувэн и показал на Оннэрба пальцем.

Женщина посмотрела на опального мага. Тот увидел, как потемнело ее лицо, почувствовал ее страх.

— Идем, — пробормотала мать Рувэна, с трудом отводя от Оннэрба глаза.

Она потянула сына за собой, и вскоре оба скрылись из виду. Чародей не сомневался: женщина спешит оказаться как можно дальше от «дяденьки со странными глазами».

Страду казалось, что он умирает. Боль вела себя в его теле полноправным хозяином, и Страд хотел одного: чтобы этот кошмар наконец-то закончился — пускай даже его гибелью.

Он разил монстра заклинаниями. Отсекал конечности при помощи невидимых клинков. Дважды пронзил бугристую тушу солнечным копьем. И мучился вместе с врагом.

Дамур стрелял в тварь из арбалета. Стражник видел, что малорослому пареньку-полумагу приходится несладко, и пускал болты в самое незащищенное место на теле твари — глаза. Небезуспешно: уже шесть горящих красным буркал погасли навсегда.

Прирожденный был рядом — бился со вторым чудовищем. Оно уже лишилось половины конечностей и обоих хоботов, истекало кровью и готово было вот-вот упасть…

Однако не падало, вынуждая чародея раз за разом использовать заклинания.

«Если уж он не может быстро расправиться с тварью, то я…» — Страд оборвал мысль. Его душило отчаяние.

Во рту было горько. Он то сглатывал, то сплевывал, надеясь избавиться хотя бы от этого гадкого чувства. Бесполезно.

Монстр отшатнулся, получив очередную рану от невидимого клинка. Замер, зарычал. Страд, стараясь держаться прямо, попятился. Дамур выстрелил и промахнулся. Вернее попал, но не в глаз.

Это не причинило твари никакого вреда. Лишь разозлило. Взмахнув хоботами, порождение Червоточины устремилось на стражника.

Тот охнул и кинулся в снег. Проехал немного на животе. Перевернулся на бок, сделал кувырок через плечо и встал на одно колено. К этому моменту арбалет уже был заряжен. Спустя мгновение болт вонзился в тушу, остановившуюся после неудачной атаки.

Страд обходил чудовище боком. Он собирал силы для очередного заклинания и думал, какое именно лучше использовать.

Огонь тварей не брал. От невидимых клинков мало толку: тварь, в лучшем случае, потеряет конечность, может, две — и все. На большее Страд сейчас не способен. Что тогда? Обездвиживание? Возможно. Тварь замрет, и в дело вступит Дамур — порубит ее настоящим клинком. Если бы вместе с ним была еще пара стражников… Но их нет. И Страда не хватало на полноценное заклинание обездвиживания. Значит, это напрасная трата энергии, да и риск для Дамура — ему и так уже досталось, и напоминание о сегодняшней битве будет с ним навсегда. На его собственном лице.

Оставалось солнечное копье. Самое мощное заклинание в арсенале Страда. И самое стабильное: оно всегда поражало цель с одной и той же силой — разумеется, черпая ее из мага, опустошая все резервы. Сейчас это было опасно, Страд чувствовал, что он на грани, но иного выбора не оставалось.

«Использую. Рискну», — решил он, продолжая двигаться боком. Шаг за шагом — и не сводя с твари глаз.

Чудовище все-таки тоже пострадало. Оно вздрагивало и не торопилось вновь переть в атаку. Раны, оставленные предыдущими солнечными копьями, кровоточили.

«Что если попытаться попасть в одну из них? — Страд прищурился. Боль и дурнота не уходили, но, размышляя, он сумел выровнять дыхание. — Так повреждения могут оказаться серьезнее. Может даже тварь, наконец, умрет…»