— Не получилось из меня хорошего циника, — сообщил Алексей матери, моющей посуду.

Мать издала вопросительное «хм», но дискуссию начинать не хотелось — Маргариту Викторовну разговор только расстроил бы.

Это в романах все заканчивается счастливо, всеобщим ликованием и свадьбой, а на самом деле… Свадьбой все уже один раз закончилось, а потом закончилось еще раз, другим, и скоро закончится вновь — только не шумным застольем и обручальными кольцами на бархатной подушечке. Подушка, может, и будет бархатная, но… Это уже не цинизм, это черный юмор. Применительно к себе, любимому. Докатился.

Расправившись с кашей, Алексей позвонил Вениамину, буркнувшему что-то вроде «я же говорил», включил музыку — «Призрака Оперы» — и отправился в Сеть. Туда можно было попасть, не выезжая из дома. В отличие от офиса. Еще одно полезное свойство виртуальной реальности.

Прежде всего он открыл сохраненную фотографию Насти, которую получил в субботу, и задумался, разглядывая ее. Эта элегантная, утонченная женщина была очаровательно естественна и нравилась ему все больше и больше. Алексея тянуло совершить какое-нибудь безумство: пригласить ее выпить кофе в реальном кафетерии, а не в мифической беседке на берегу озера или предложить верховую прогулку по заснеженным полям. Но он отчетливо осознавал, что этого делать не стоит и насколько не стоит этого делать. Венька прав: думать нужно не только о себе, но и об окружающих людях. Настя — это не строчки в чате, это та милая женщина, которая может быть и по-домашнему тихой, и ослепительной. У нее своя жизнь, и незачем ей переживать удар, который Алексей так легко может ей нанести. Мало того, он может повредить ее семейной жизни. Брак — это гораздо больше, чем просто клятва быть вместе, пока смерть не разлучит вас. Настя очень мало говорила о муже, но это не значит, что она его не любит.

Но Алексея к ней тянуло, просто напасть какая-то. Приворожила она его, что ли? Следует сделать над собой усилие, идти разбираться дальше с бухгалтерскими бумагами, а послеобеденное время посвятить Илье — Алексей уговаривал себя, а руки набирали адрес чата. Илья читает вместе с бабушкой, бумаги могут подождать, обед еще нескоро…

Анастасия была в Сети. Алексей чинно поздоровался с присутствующими и не утерпел — отослал Стасе приглашение зайти в личный кабинет. И снова не утерпел: начал не с банального «Привет!», а с:

— Как ты, Стасенька? Здравствуй!

— Ох, Тагир, — быстро побежали ее строчки, — как хорошо, что ты пришел! Где ты пропадал на выходных? Мне очень тебя не хватало.

— Все выходные я боролся с собой, — туманно пояснил Алексей. — Посвятил эти дни сыну. — И тут до него дошло. — Что-то случилось. Да?

— Да, случилось. — Анастасия не стала отрицать. — Я ушла от мужа.

Оп-па! Как гром среди ясного неба. Буквально несколько минут назад Алексей думал о ее браке — и на тебе. «Я ушла». Значит, он был прав в своих смутных оценках Настиного супруга.

Наверное, он слишком долго молчал — Стася спросила:

— Ты меня не одобряешь?

— Стасенька, во-первых, я думаю о том, каким шоком для тебя это стало, а во-вторых, ты знаешь, что делаешь. Если ты ушла от него, значит, были причины.

— И ты не спрашиваешь, к кому я ушла? — грустно усмехнулся смайлик.

— В смысле, у кого ты остановилась? Наверное, у родителей или у подруги.

— Нет. Господи. В смысле да, у подруги. Но я поражена: все спрашивали меня, к кому я ухожу от Вани. И только ты не спросил.

Алексей хмыкнул:

— Настя, я — не все.

Немного самолюбиво, но, черт побери, он может позволить себе быть самолюбивым, заносчивым, добрым ангелом и дьяволом с рогами полметра длиной — только вот до конца искренним быть не может, и именно этого хочется больше всего.

— Да, я знаю. Ты особенный. Ты даже не представляешь, насколько. Спасибо тебе!

— За что? Я ничего такого не сделал. — Краснеющий смайлик символизировал смущение от незаслуженной благодарности.

— Ты просто есть, этого достаточно.

— Ну и… как ты? — осторожно поинтересовался он. Настя, видимо, задумалась.

— Ну… Я теперь почти свободная женщина. Надо собраться с силами и заняться разводом, но не сегодня утром. Мне надо придумать, где жить. Наверное, сниму квартиру, нельзя вечно отягощать Анечку своим присутствием. И надо немного прийти в себя.

— И как тебе сейчас?

— Немного пусто. Немного больно. Очень и очень странно. Я ни минуты не жалею о том, что я это сделала, но… — И неожиданно призналась: — Знаешь, он ударил меня несколько раз. Я не думала, что он на такое способен.

Ярость поднялась в душе Алексея звенящей волной, голова немедленно прояснилась, мысли стали ясными и четкими. Как он посмел!

— Очень хорошо, Стася, что у меня нет адреса твоего мужа. Я бы убил мерзавца.

Конечно, терять-то уже нечего, усмехнулся прожженный циник.

— Не надо его убивать, Тагир. Он того не стоит. Давай не будем говорить о нем. Я рискую начать постыдно отлынивать от работы и приняться изливать тебе свои печали.

— Что же в этом плохого? — Ему очень хотелось помочь Анастасии, укрыть ее от несчастий. Если бы он только мог!..

— Ничего, но это разговор не для понедельника, он и так — день тяжелый, — подмигнула Стася. — Тагир! У меня к тебе просьба. Я всю ночь над ней думала.

— Ого! Тогда это действительно что-то серьезное. — Алексею было интересно.

— Читая твой ЖЖ, я наткнулась на некий пост. Вот. — Стася кинула ссылку.

Алексей открыл страничку и печально усмехнулся. Да, он это помнил. Более того, он помнил день, когда это было написано, — вялый августовский день, теплынь с ноткой осеннего холодка, шашлык, готовящийся на мангале у дома, веселые лица друзей… и волосы Маши были пыльными и теплыми.

27.08.2001: Москва напоказ…

— Послушай, мы в Москве редко бываем, можешь нам город показать?

— Как это — показать? Достопримечательности, что ли?

— Да нет, город. Вот таким, какой он для тебя.

«Какой он для тебя…» Как показать? Что?

Купола храмов и лужи мочи в подъездах?

Грязного бомжа, лежащего на автобусной остановке, и пылящее, гудящее рядом Садовое кольцо на фоне нового элитного муравейника, который достраивают турки руками украинцев-гастарбайтеров?

Причудливо расцвеченный полумрак клуба, игру теней на стенах, стильных, правильно едящих посетителей — и молоденьких, дурно раскрашенных девчонок, мерзнущих в колготках через дорогу напротив, переминающихся на закопченном снегу и зыркающих на стоящую невдалеке, охраняющую их бизнес ментовскую машину?

Что показать — избитого братками за несоблюдение правил молодого художника, рискнувшего на свой страх и риск поторговать на Вернисаже, и худого, несчастного, потерянного и совершенно обалдевшего от толпы цепного медведя на входе? Или выставки богемных художников, театры с постановками «не для всех», балы?

Депо Ленинградского вокзала со снующими и меняющимися составами, проводниками, бутылками, черешней, водкой, деньгами, бельем, совестью? Сам вокзал со стойким, висящим в воздухе ощущением суеты мелочных сует? А может, новые лихие поезда с непугаными проводницами, блистающими поручнями, окнами и богатым убранством спальных вагонов?

Драку на улице на фоне луж крови сбитого пьяного мотоциклиста или пару сверкающих лимузинов, нанятых счастливыми молодоженами?

Как показать? Что показать? Для меня?

— Ребята, давайте вот Маша покажет, она сможет.

— А ты чего?

— А я не могу показать… Для меня… Москва не для меня. Я для нее. А для меня вон, храм, в который я редко хожу.

— Ну, ты слишком серьезно к делу подходишь. Улыбаюсь.

— Тогда поехали на Арбат, пройдемся по центру, зайдем в Макдоналдс, сходим в кино, потом через ВДНХ пешком по Ботаническому саду вернемся. Пойдет?

— Еще бы! Здорово!

— И в чем же состоит твоя просьба?

— Покажи мне свою Москву. Пожалуйста.

Вот так, ни больше и ни меньше. Показать свою Москву. Пройти по бульварам, пиная пустую банку из-под кока-колы, нанизать взгляды на золотые кресты в фаянсовом небе. Выпить отвратительного кофе, стоя за грязными столиками в дешевом кафе на углу. Зайти в ресторан, где приглушенно сверкают серебром ведерки со льдом и хрустально искрятся бокалы.